Сороковник. Книга 4
Шрифт:
Скрип закрывающихся створок, звяканье засова, отдаляющийся цокот копыт. Пляска теней от древесных крон на опустевшей дорожке, чёрная птица, пикирующая на плиты из тёсаного песчаника символической жирной точкой. Всё. Вот теперь можно бы и поплакать.
А нечем.
***
– Вань, хватит уже.
Аркаша с досадой отворачивается, мечет в пруд камушек; тот, срикошетив пару раз от воды «блинчиком», тонет с прощальным бульком. Мы сидим на низком берегу, на подстеленной друидом куртке, я, страдаю, а оборотник делает вид, что злится. На самом деле просто даёт мне выговориться.
– Хватит, сказал. И Василий тоже хорош – размечтался,
Кивнув, задумываюсь.
– Так-то так… Погоди. Аркаша, откуда ты всё знаешь? Тебя ведь при нашем разговоре не было!
– Сорока на хвосте принесла, – усмехается мой собеседник. – Рыжая такая, хитрая, на рыжем хвосте… Кешка, конечно. Зачем мне самому по кустам прятаться, когда есть кого вместо себя послать? Не обижайся, Вань, но иногда о друзьях нужно знать всё, по крайней мере, в моменты, когда они дров могут наломать по недомыслию. Считай, мы с моим парнем тебя подстраховывали. – Ласково треплет за уши бельчонка, притихнувшего на коленях. – Так я к чему: Вань, ты же не девочка, всё понимаешь. Пробой энергетики – это фигня, можно и амулеты против него подобрать, и много чего придумать, но ведь не это главное. Портал, хоть долго не продержится, но наши отцы-корифеи покумекают – и, глядишь, через полгода-год вскроют его по остаточному следу, хотя бы ради того, чтобы узнать: получится или нет. Но только ты к Васюте сама уже не пойдёшь. Разные вы. Одно дело вместе провести неделю, и совсем другое – всю жизнь.
– Не только из-за этого. Пусть разные, но, может, и притёрлись бы со временем, я уживчива… Есть тут ещё кое-что. – Собираясь с мыслями, ищу камушек, отбрасываю: не плоский, для запуска по воде не годится. Берусь за другой. – В каждой семье случаются иногда нелады, вот и в нашей… У моего отца была когда-то давно женщина на стороне. Он с ней год любовь крутил, потом признавался: как наваждение какое-то нашло, и рад бы уйти – да её жалко… Мать ему сколько раз твердила: перестань всех нас мучить, любишь – женись, да и дело с концом. Нет, говорит, я и вас оставить не могу, тоже люблю. Мне тогда лет десять было, но я на всю жизнь запомнила, что чувствуют дети, когда у отца другая женщина, а главное – каково при этом матери. Малявка была совсем, а слово себе дала: когда вырасту – ни за что с женатым не буду связываться, чтобы другой семье горя не принести. Оказывается, до сих пор с этой установкой так и живу. Поэтому, как Любаву увидела, так сразу поняла: всё. Нельзя. Запретная зона.
Аркаша задумчиво пристукивает камушком о камень, не замечая, как из-под гладких бочков проскакивают редкие искры
– Вот оно что… Так вроде бы Васюта тебя замуж звал, всё чин по чину, и обычаи у них дозволяют.
– Да брось ты! – У меня даже глаза высыхают. – Не верю я в эту полигамию. Ни одна женщина в здравом уме не согласится добровольно мужика делить. Да и представь: его Любаша пятнадцать лет ждала, все глаза проглядела, и вот является ненаглядный – да не один, а с чужой бабой, и в ножки кланяется: вот тебе, Любонька, ещё одна моя жёнка, люблю вас обеих, ничего
Мой друг хмыкает.
– С трудом. Попробовал бы я такой номер отколоть – меня Ло в порошок растёрла бы. Я вот тоже не могу понять: многожёнство это у некоторых, многомужие… распущенность одна. Пара должна быть парой, может, и не на всю жизнь, но надолго. Ну и хватит об этом, Ваня, тем более что ты, оказывается, давно определилась.
С непонятным облегчением швыряю в пруд целую горсть камушков, как будто окончательно избавляюсь от овеществлённых мыслей. Отряхиваю ладони.
– Извини, Аркаша. Надо было, наверное, просто выплакаться. Мы ж такие, женщины.
– Угу. Рад за тебя. Может, пойдём, наконец? А то битый час торчим на семи ветрах, ещё немного – и Перси нас прибьёт за всё сразу: и за посиделки у воды, и за простуду… авансом. Пошли обедать. Я сегодня заспался, завтрак пропустил, а теперь брюхо подвело, мы же, мужчины, народ простой и жрать хотим всегда.
– А мне что-то не хочется, энергетикой перекормили. Давай, я с тобой просто за компанию посижу.
– Идёт.
Аркаша, уперев кулаки в землю, встаёт, напрягая сперва здоровую ногу, затем подлеченную.
– Да брось, – отмахивается, и даже довольно ловко помогает мне подняться. – Ты-то хоть не дёргайся, хватит и того, что Ло меня за младенца держит. Хоть бы родила поскорее да на дитя переключилась, всё мне меньше будет доставаться… Пойдём, глянешь, какая здесь столовая.
Не торопясь, обходим по широкой аллее крыло госпиталя, приближаясь к парадному крыльцу. Оборотник помалкивает, дорвавшись, по-видимому, до долгожданной тишины, лишь косит время от времени на мелькающий в акациях знакомый рыжий хвост. А у меня так и вертится на языке вопрос:
– Так что с ногой? Сильно повредил? И как тебя угораздило?
– Ерунда, подставился случайно. Хвостом шарахнуло, не углядел. Ещё повезло, что по касательной… Хвост, Ваня, вообще-то опасная штука. Твоя Нора им все коленки отшибёт, а под драконий попасть никому не посоветую.
– Драконий? – Я даже останавливаюсь. – Это там, куда вы отправились Васюту искать? Аркаша, хоть ты мне расскажи толком, что там было, я же ничего не знаю!
Оборотник смущённо чешет в затылке.
– А-а, понятно. Покой твой стерегут. Да вроде уж чего стеречь-то, самое нервощипательное позади. В общем-то, и Персиваль, когда нас вдвоём отпустил, ни на что такое не намекал, чтобы я лишнего не говорил. Правильный мужик, понимает, что для женщины нет ничего хуже, чем остаться без новостей. Я, конечно, не как Лорины девицы, те, пока полгорода не обсудят, не успокоятся; но кое-что рассказать могу. Погоди, с мыслями соберусь… Глянь, красота какая! Отсюда на Тардис самый лучший вид, я давно заметил!
С пасмурного неба словно сдёргивают пелену. Солнце проливается на идеально чистые высокие окна здания, оживляет улыбки статуй, замерших в нишах. Флюгеры на боковых башенках и центральном коньке госпиталя с мелодичным скрипом одновременно поворачиваются, причём не по ветру. И бронзовый всадник, поражающий дракона, и мальчик со шпагой, на кончике которой играет солнечная капля, и трубящий ангел – все они вопреки законам аэродинамики указывают на славный город Тардисбург, который, благодаря тому, что Белая Роза расположена на возвышенности, виден как на ладони.