Сострадание к врагу
Шрифт:
— Ну да, чтобы все сразу закрыли рот, — согласился Денисов. — Это совсем другое дело. Но ведь это опасно.
— Согласен. Это большой риск.
— Это все равно что войти в клетку к тигру.
— Это все равно что войти в клетку к тигру, не зная, голоден ли он, — уточнил Капитан.
— Почему они не просят о помощи, пускай даже на своем языке?
— Вот сам у них об этом и спросишь.
— Вы все-таки решили лететь к ним?
— Еще нет, — ответил Капитан. — Я не хочу принимать такое решение сам. И я не могу разбудить пассажиров. Они также рискуют своими жизнями, как и мы с тобой.
— Наконец-то! — воскликнул Денисов. — Впервые за две недели вы изволили поинтересоваться моим мнением. А почему не интересовались раньше?
— Потому что я на этой трассе двадцать три года.
— А я все-таки летал на военных кораблях.
— Я тоже летал на военных кораблях, — заметил Капитан, — правда, очень давно. Кстати, «Гордый» в свое время тоже считался военным кораблем, пока его не списали.
Но ты не ответил на мой вопрос: мы летим вперед или возвращаемся к Земле? В лучшем случае мы будем первыми, кто познакомился с неизвестной технической цивилизацией. Подумай об этом.
— А в худшем?
— А в худшем всего лишь погибнем.
— Всего лишь?
— Есть и моральный аспект, — сказал Капитан. — Мы можем их спасти. Мы ведь не дикари, мы люди.
— Не надо меня кормить красивыми словами. Я не верю словам.
— А если это единственная возможность в нашей жизни?
— Вы хотели знать мое мнение, и я отвечу. Я против. Почему? Могу объяснить. Никакого контакта не будет. Они нас раздавят как муравьев.
Денисов, здоровенный детина двадцати пяти лет, в свое время служил на военном корабле, который патрулировал дальние границы Содружества.
Он покинул военный космофлот не по своей воле. Капитан догадывался, почему так произошло: у Денисова сложный характер. Временами он становился невыносимым, хотя на самом деле был вполне нормальным парнем. Перед полетом Капитан прочел его досье. Там был один примечательный факт: в свое время Денисов получил восемь месяцев исправительных лагерей. Восемь месяцев лагерей — это серьезно. Однако Капитан не знал, за какое преступление сидел его второй пилот, а спрашивать не хотел. Поживем — увидим, думал он.
— Хорошо. Я приказываю двигаться вперед, к точке контакта.
— Что? Зачем же вы спрашивали меня? — удивился Денисов.
— Чтобы знать твое мнение. Я понял, что ты против. Но командую здесь я.
Через шесть часов полета они увидели корабль чужих, слегка вытянутый диск приличного диаметра. Из-за расстояния пока трудно было разглядеть детали.
— Черт возьми, мы их все-таки нашли! — без особой радости заметил Денисов. — Я до последней секунды сомневался, что они существуют. Настоящие чужие. Я чувствую себя как в кино. Фильм ужасов и боевик одновременно. Жаль, что у нас нет оружия.
— Ты думаешь, что оружие помогает решать вопросы?
— Смотря какие вопросы. Куда приятнее разговаривать, имея хорошую пушку в кармане, то есть на борту.
— На борту есть оружие, — сказал Капитан, — но мы можем использовать его лишь в особых ситуациях.
— Сейчас именно такая.
— Да, — согласился Капитан. — Сейчас именно такая ситуация. Поэтому я не разрешаю.
— Что?
— Не разрешаю использовать оружие. Это приказ.
— Они
— Они в любом случае уничтожат нас, если у них появится такое желание. Мы должны вести себя так, чтобы это желание у них не появилось. Оружие только помешает.
— Я не собираюсь идти на смерть с голыми руками.
— А тебя пока не посылают на смерть.
— Может быть, они не агрессивны? — предположил Денисов. — Хотелось бы надеяться.
— Они агрессивны, — возразил Капитан. — Посмотри на дыры в обшивке.
Вначале я думал, что это стыковочные узлы. Но это следы взрывов. Корабль поврежден в бою.
— Если это на самом деле корабль-убийца, какой смысл спасать убийц?
— Не знаю, — сказал Капитан. — Может быть, они — жертва нападения.
Представь себе: на них напали, и они оборонялись. Мы не узнаем этого, пока не поговорим с ними.
С каждым часом «Гордый» подходил ближе. Корабль чужих уже виден во всех деталях. Он медленно поворачивался, изредка взблескивая точками световых вспышек, словно его поверхность усыпана битым стеклом. В нем было три громадные дыры, причем одна сквозная.
— Да уж, им досталось, — сказал Денисов. — Если бы такое сделали с земным кораблем, то там не осталось бы ничего живого.
— Они смогли подключиться к струне, а через нее к нашему запасу энергии, значит, живые люди точно есть. Пусть не люди, но живые.
— И мы стоим у них на пути?
— И мы стоим у них на пути. Струна не потянет двоих. Если бы они могли выпустить в нас ракету, они бы давно это сделали.
— Похоже, что они не могут?
— Вероятно, расстреляли боезапас. Или оружие повреждено. И если мы до сих пор живы, у нас есть шанс.
— Какой шанс?
— Помочь им. Какой же еще? Или тебе нужно что-то другое?
— Мне много чего нужно, — ответил Денисов. — Вы проторчали всю жизнь на рейсовом корабле, положим, вам это нравилось, но моя-то жизнь еще вся впереди. Я хочу навсегда вернуться на Землю. Хочу иметь много денег и красивую жену. Хочу завести детей и отдыхать с ними на каких-нибудь тропических островах. Хочу учить своих мальчиков играть в футбол, а если будут девочки, то пусть это будут самые красивые девочки в мире. И на самом деле, раз мы уже здесь, эти проклятые алиены — мой шанс. Может быть, единственный. Вы знаете, что такое годы жизни на дальнем патрульном крейсере, у самой границы? Ни одной женщины за три года, кроме редких шлюх в портах и личных силиконовых роботов женского пола, предназначенных специально для того, чтобы мужчины не сошли с ума окончательно, да еще идиот начальник, который с утра до ночи дышит тебе в спину. Я ненавижу космос, эту шизофреническую пустоту. Не хочу умирать неизвестно зачем и неизвестно ради кого!
— Я не верю тебе, — сказал Капитан. — Ты говоришь, как обычный самовлюбленный сопляк. Это не твои слова.
— Я не самовлюбленный сопляк, нет. Просто так сложилась жизнь, не могу объяснить.
— Тебе нужно было влюбиться в хорошую девушку на Земле и просто знать, что она тебя ждет. Без этого всё становится бессмысленным.
— Любви не бывает, — Денисов ухмыльнулся. — Есть только секс и расчет. И еще привычка. Этого достаточно. Любовь только в сказках. Я перестал верить в нее в пятнадцать лет.