Сотканные из тьмы
Шрифт:
– Эй, существо! Монаха уже опознали, он это не он, ну а ты кто таков?
Ришон повернулся к грубияну, пахнет ужасно, к помоям примешивается запах сажи, словно горели подметки.
– Ну… – ответил путник осторожно, – я это я. А в чем дело?
– Ладно, – проворчал мужик, – ты не мог никого зарубить, будь они даже вусмерть пьяные под столом. И так по тебе видно белоручку из хорошей семьи, от мамки сбежал?
Парень развел руками:
– Бывает, нужно менять… место.
Мужик скривил рожу.
– Ты не похож на вора, ладно, больше не допытываюсь. Заплати за меня,
Он развернулся, побрел с бутылью к своему столу, где ожидают приятели. Парень торопливо обратился к хозяину:
– Я плачу, сколько?
Толстяк кивнул с полным равнодушием. Ришон проследил взглядом местного, тот плюхнулся на стул недалеко от жаровни. Рядом с ним сгорбился звероподобный воин и пожирал с вертела жареную свиную ногу. Жир стекал по его запястьям, пенился в ложбинках губ, но лицо выражало хищное нетерпение насыщающегося зверя. Напротив сидел, хмуро уставившись в кружку, худощавый человек в кожаном жилете с бронзовыми наклепками. За спиной в латунных ножнах висел двуручный меч. Человек был прям, как столб, чисто выбрит, с узким носом и глубоко посаженными глазами.
За дальним столом загоготала дюжина луженых глоток, упала и разбилась сбитая локтем тарелка. Кто-то свалился с лавки, но не поднялся, так и оставшись лежать с задранными кверху ногами. По мерно вздымающейся груди было ясно – заснул. Неподвижное тело тут же перешагнул трактирщик, неся в руках несколько кружек с пивом.
Монах вздрогнул, когда перед ним опустилась на стол большая бутылка вина.
– За мой счет.
Девушка подмигнула, удалилась раньше, чем Ришон успел сказать «спасибо». Он повертел в руках бутылку, пальцы чувствуют приятный холод, словно только что из очень глубокого подвала.
– Эй, – буркнул бородач напротив, – не знаешь, что с ней делать?
Мужик, одетый в куртку из старой потертой кожи, наблюдал за ним с хмурым интересом. Монах ответил вежливо:
– Вряд ли справлюсь в одиночку. Но буду рад, если поможете.
Бородач улыбнулся, разом подобрев. Ухмыляясь во все два зуба, к ним придвинулся дед с пустым стаканом. Он был совсем старый, лицо изрезано глубокими морщинами, рот собран в жемок.
– Я Соловей, – сказал бородач. – А это Глина. Все его так зовут, потому что своего имени он не помнит. Но пьет, дай Боже нам всем, глотка луженая.
– Ришон, – представился монах.
Соловей посмотрел на него поверх наполненной до краев кружки.
– Из Стратхольма прибыл? Сразу видно, выправка… не местная.
– Да, путешествую…
Соловей осклабился:
– Я так и понял, экскурсия по деревням, смотришь, скоро ли нас снегом занесет? Да я не выясняю, здесь полно таких, кто скрывает, кто и откуда, просто хочу сказать, что еще есть время вернуться, пока дороги напрочь не замело. Несколько дней еще, и только на санях кататься. Пустоши, говорят, уже замело. Кочевники к кратерам сорвались, в пещерах будут прятаться. Ну а что им, деваться некуда. Только половина по дороге помрет.
– А что может случиться? – спросил Ришон осторожно. Соловей многословен, уже отработал свое вино.
Глина пожал плечами, сказал неразборчиво:
– Да как что… разное. И холод, и мороз, а то и стужа.
– Только холод? – спросил монах.
Соловей нахмурился:
– А что еще?
– Не знаю, – сказал Ришон быстро, – может зверье какое.
– Всю дичь уже перебили, погреба полны мяса, переживем зиму-то. Солнце ведь… оно не на совсем гаснет?
– Дай Бог, не на совсем, – сказал монах без уверенности.
Глина перекрестил грудь в истрепанной фуфайке мелкими крестиками, словно фехтовал с комаром. Соловей перекрестился размашисто и с фанатичной миной, будто в самом деле в этот момент думает о спасении души… хотя кто знает, не все же мы свинки морские.
– Слушай, Соловей, – сказал Ришон, – а не найдется у вас карты окрестных деревень. Я бы проехался, посмотрел, как люди живут.
– Какая тебе нужна карта?
– Просто карта с лесными тропами, – сказал монах, – чтобы знать, где что и как далеко. А то и околеть в пути недолго, мороз здорово бока щипает.
Соловей посмотрел на него внимательно, рот искривила прохладная улыбка.
– Ты же не собираешься осваивать наши охотничьи угодья, когда снег растает?
– Нет, конечно, – Ришон отмахнулся. – Тут до утра бы дожить на таком холоде, мне просто короткие маршруты переходов узнать, и все.
Соловей кивнул.
– Карты лесных троп нет, никто такое не рисует, но у меня есть карта быстрого перехода к Седлуку, деревня прямо на границе с пустошью. Психи там живут, но если нужны сведения, у них самый свежак.
– Слышал о такой веси, буду благодарен за карту.
– Она в сумке, сейчас до конюшни дойду. – Бородач с кряхтением поднялся. – Бумага недорогая, всего медяк, а за каракули серебряная монета, итого два медяка и одно серебро.
– Согласен, неси карту.
Соловей прошел между столами, захватив по дороге плащ, и дверь за ним захлопнулась.
Ришон пригубил вино, несколько раз подлил Глине, тот пил третий стакан как воду, только мизинец оттопыривал, аристократ, блин.
Монах ждал с десяток минут, не дождался. Решил выйти, посмотреть, куда девался Соловей. Общество тут неподходящее, конечно, но дело в другом. Что-то не так, люди кутят слишком отчаянно, предчувствуют лихие времена. Инквизитор покинул трактир, стараясь не привлекать внимания. Морозный воздух ударил в лицо, непонятный страх мгновенно отрезвил, обострил чувства.
В небе беззвучно мелькнула крылатая тень, волосы колыхнулись от воздушной волны, звезды на миг померкли. Ришон поднял голову, но не увидел ничего кроме серпа луны, и показалось, что все опасения – бред воспаленного мозга.
На противоположной стороне двора у конюшни колыхнулась человеческая фигура и разом растворилась во мраке. Ночной двор безмолвствовал. Ришон прошел по самому краешку открытого пространства, держась в тени дома. Затем крытый переход, и он возле коновязи.
В этот момент в стойле с лязгом столкнулось железо, грохот разнесся эхом посреди ночной тишины. По ушам резанул зловещий визг, словно стая волков накинулась на жертву: коней резали, лишая путников возможности бегства. Конюх успел поднять плеть, но конец огромного черного клинка пронзил горло.