Сотник
Шрифт:
– Ты ведь с Вологды, верно? – спросил его Андрей.
– Верно, – кивнул старший казак.
– Сын Тимофеев из Алениных по прозванию Ермак [36] .
– Да уж, ермак [37] у него что надо! – Хохотнул Иван и хлопнул старшину по животу. – Ежели надо – весь котел умнет и оглянуться не успеешь!
– Отколь сие ведаешь? – еще более осторожно поинтересовался Василий.
– Сон мне был. Видел в нем, что лет через двадцать ты со товарищами в Сибирь пойдете. И на саблю ее возьмете. А потом сгинете там. Но сон – это просто сон. Мало ли что померещится?
36
Андрей
37
Ермак – это большой котел, в котором готовили еду разом на артель. Одно из его названий. По легенде это прозвище прилипло к Василию Тимофеевичу из-за того, что он долго артельным кашеваром. Но автор считает, что это маловероятно для атамана. Поэтому приводит свою гипотезу, основанную на его жизненном опыте.
– Действительно, – слегка ошалело кивнул Василий.
– И верно – черт! – расплылся в улыбке Иван. А Мелентий перекрестился, жутковато поглядывая на парня.
– Не робей, я ежели и черт, то православный, – продолжал все также добродушно улыбаться Андрей. Лишь правой рукой нырнул за пазуху и извлек оттуда на показ крестик.
Мелентий сразу выдохнул.
Ведь всем было известно в эти годы, что черти крестов не носят, и не терпят ни крестного знамения, ни церквей, ни святой воды.
– А про Сибирь ты верно сказываешь?
– Сон показывает лишь одну из дорог, но их много, и каждый шаг – перепутье. Посему и выходит, что человек сам кузнец своего счастья. А двадцать лет большой срок – ковать там не перековать. Да и тот ты – не нынешний. За спиной годы тяжелой войны о который ныне и не болтают еще. Будет она аль нет – поди разбери. Посему я мню – неизвестно, что завтра будет, не говоря про годы. Ибо человек смертен. Хуже того – смертен внезапно. Был вчера, а сегодня вишневой косточкой подавился. – произнес парень, сделал паузу и добавил. – Все в руках Всевышнего.
– Такие сны не бывают пусты.
– Тогда продолжай держать свою удачу за хвост, да по сраке ее нахлестывать. Авось и вынесет куда. Главное хватку не ослаблять.
– И то верно, – задумчиво кивнул Василий по прозвищу Ермак.
Да и не только он. Все задумались от слов Андрея. И казаки, и прочие.
– Что же до награды, то я мню, можно немало позабавиться. Что этому жирному борову глупостей не болтать впредь.
– Это как же?
– Написать письмо султану. Так-то человека жалко, что повезет его. Сей мерзавец пришибет гонца. Посему нужно письмо сие на плетне прибить. Чтобы все прочесть могли и разболтать, а прежде того – на рынках торговцы в разнос потешались.
– Ха! Доброе дело! – оживился Иван.
– Доброе, – кивнул Андрей. – Только где же такой плетень найти? Чтобы повесить в одном месте, а растрезвонили на многие дни пути?
– На острове Байда, что на Днепре, есть крепостица малая. Ее князь Дмитрий Иванович из Вишневецких [38] поставил. Вокруг нее казачки вьются и кошт держат. Да и после молодецких проказ своих отходят туда. Ибо укрытие верное. Можно грамотку там на плетне прибить. Сказывают, что Дмитрий Иванович к турку имеет страсть особую, на дух его не перенося. И знакомства многие имеет у османов, так и среди прочих. Так что будь уверен – вся округа о том прознает, и до валахов дойдет, и далее. Можа и до самого Сулеймашки.
38
Дмитрий Иванович Вишневецкий (ум. 1563) – державец ванячицкий (с 1547) и староста Черкасский да Каневский (с 1551) Великого княжества Литовского. В 1553 году побывал в Турции для освобождения из плена своего дяди. В 1554 году назначен Сигизмундом II Августом стражником на Хортице (Малая Хортица – Байдана), где поставил древо-земляную крепость откуда в 1556 году совершил набеги на Очаков и Ислам-Кермен. Крепость на Хортице была взята и разрушена татарами в 1557 году. В 1558 году после приказа
– Тогда не будем медлить, – расплылся в улыбке Джокера Андрей.
Спешно ему притащили доску восковую.
Написал.
Зачитал.
Поржали.
Обсудили.
Поправили.
Переписали на бумагу.
А после обеда Иван да Мелентий со Саввой отправились на Днепр с письмом. Ну и приглашением для казаков. Андрей хотел навербовать еще пару десятков себе легкой, легковооруженной конницы для организации нормального охранения.
Само же письмо было в целом в стилистике открытых XVII века, которыми не брезговал даже сами султаны. То есть, он, по сути, открыл новый жанр. Только в отличие от устоявшегося формата XVII века, письмо получилось вежливым. Обычно в него намного больше мата и оскорблений помещали:
Я – Андрей сын Прохора, верный воин и слуга Царя Московского и Всея Руси Иоанна свет Васильевича, объявляю тебя Сулейман лжецом и мерзавцем! И вызываю на честный поединок перед лицом Всевышнего. Ибо ты, трусливая тварь, имел наглость называть себя рыцарем. А потому приходи и дерись. Один на один. Как и положено по обычаю предков.
Ежели же ты не явишься на честный бой до ближайшего Рождества Христа нашего Иисуса, измарав портки своей природной храбростью, то я объявляю награду за твою голову в одну полушку. Ибо более ты и не стоишь…
Глава 2
1555 год, 1 мая, Москва
Грановитая палата московского кремля была забита боярами и церковными иерархами, а также прочей именитой аристократией. Их туда набилось словно кильки в бочку, оставив лишь небольшой проход для посольства Константинопольского патриархата. Число условного, ибо скромного и весьма неприметного.
Сначала посольство поселили на окраине города в совершенно заурядном постоялом дворе. Потом продержали в полной изоляции две недели, да еще чуть ли не на хлебе и воде. И вот теперь только пригласили к Царю, не дав предварительно помыться и привести себя в надлежащий вид. Посольство ведь. Специально. Чтобы выглядели они соответственно.
В помещении все молчали.
Лишь довольно шумное дыхание многих напряженных людей. Настолько сильно раздраженных, что руки у многих лежали на рукоятках сабель. Не сжимали их, но это все одно о многом говорило.
Глава посольства вышел вперед. Принял от помощника свиток. Демонстративно распечатал его. Развернул. И начал читать.
Царь слушал молча, даже с каким-то безразличием на лице.
А вот в толпе пошли шепотки. Тихие. Но много. Из-за чего казалось, будто читающего пытается заглушить шум моря. Шелест его волн. И с каждым словом послу становилось все тяжелее и тяжелее читать, ибо голос его тонул в этом море шума.
Наконец, он завершил читать решение Вселенского собора. Свернул свиток. И протянул его стоящему поблизости слуге Царя, чтобы тот принял послание. Но тот даже не шелохнулся.
Иоанн Васильевич же встал.
Ударил посохом по полу, призывая к тишине.
Мгновение.
И палата замерла. Лишь звук дыхания множества людей формировал легкий фон.
– Чья власть, того и вера [39] ! – громогласно произнес Царь, озвучив тезис, который уже витал в воздухе на собраниях Аугсбургского Рейхстага в Священной Римской Империи. Он сам, правда, его услышал из уст Андрея, во время той приватной беседы. И немало думал над его словами. Крепко думал. И над той трактовкой, которую парень дал… – А посему, – продолжил Иоанн Васильевич, – меня, и весь прочий люд православный, не волнуют постановления магометан.
39
Речь идет о принципе Cuius regio, eius Religio, утвержденном в Священной Римской Империи во время подписания Аугсбургского мира в сентябре 1555 года.