Сотник
Шрифт:
В его голове случился натуральный коллапс в план того, как вести себя относительно Андрея. Если он действительно тот князь, то он его много выше по местничеству. А если нет, то намного ниже. Вот и поди – рассуди?
Андрей же завершил разговор и отбыл дальше командовать своей сотней. Готовиться свою сотню к выступлению в поход, который не стали откладывать. Тем более, что у города скопилось уже целое войско. Иван Шереметьев привел с собой полка стрелецких да собрал помещиков заокских, что по Муравскому шляху стояли. Получился кулак из 923 стрельцов и 561 помещика с послужильцами.
Для обитателя XXI века – не очень много. Но для реалий 1555 года – представительно. Ибо мобилизационный потенциал
46
Хотя, конечно, есть фантазеры, которые рисуют ему, вслед за разного рода нарративными источниками армии по 50–60 тысяч, причем не предельные. Однако изучение десятен (документов, фиксирующих готовность городовых полков к службе), а также изучение экономики региона не оставляют надежд для этих наивных грез.
Шереметьев, кстати, так и не смог решить, какой вывод делать со смотром Андрея. Посему он самым подробным образом описал то, что сделал парень. Как о выставлении послужильцев со слугами, так и про фактическое выставление сотни за свой счет. И направил это письмо Государю, ибо решения по таким вопросам посчитал не в своей компетенции…
Глава 4
1555 год, 28 мая, Белев
Город Белев.
Ну… как город? Небольшая древесно-земляная крепость [47] где-то на юго-западной границе Руси, которую защищала горстка городовых казаков и едва пара десятков помещиков. Безлошадных помещиков, живущих только с помощи Государя и несущих городовую службу. Просто потому, что вести хозяйство сельское в округе Белева было нереально из-за активности степняков и… казаков. Те ведь тоже шалили…
47
Этот по сути острог имел в плане форму трапеции с 11 башнями, 3 из которых были проездными.
И это несмотря на то, в городке этом сидел Иван Иванович Белевский [48] – последний удельный князь Белевского княжества. Весьма немолодой уже человек, который каким-то образом малыми силами балансировал на этом чрезвычайно опасном направлении. Больше конечно выживая за счет Государя, что регулярно слал помощь…
Именно сюда Шереметьев привел свое войско.
Именно здесь Иоанн Васильевич сумел накопить передовой опорный склад для запланированной операции. Продовольственный в первую очередь. Доставив все по Оке с началом судоходства.
48
В 1555 году (скорее всего осенью) его по указу Царя арестовали, лишили удела и посадили в темницу в Вологде, где он в 1558 году и умер. К моменту ареста это был уже весьма немолодой мужчина лет 50 или около того (упоминается в летописях в 1520 году впервые, в походе, значит ему в этот момент было никак не меньше 15).
И именно здесь войско Шереметьево встретило князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого с отрядом из сорока семи казаков конных. Он взял бы больше, да коней не хватило. Все-таки казаки в те годы та еще разбойная голытьба. Оттого набрать даже такой конный отряд из них – весьма нетривиальная задача, явно потребовавшая вложения личных средств князя.
– Доброго здравия, – первым поздоровался князь, выехавший вперед.
– И тебе доброго здравия, Дмитрий Иванович, – вполне уважительно произнес Шереметьев, однако же сохраняя настороженность. Ведь Вишневецкий состоял на литовской службе. – Что тебя привело сюда?
– Слышал я, что войско собирается, дабы пошалить в землях крымских. Вот и пришел. Разве такое можно пропустить?
– А от кого слышал?
– Земля слухами полнится, – уклончиво ответил князь.
– О чем еще болтают?
– Да о многом, – произнес он и скосился на Андрея, что подъехал к ним. – Рад знакомству, – кивнул ему Дмитрий Иванович. – Письмо твое порадовало меня безмерно. Велел его читать прилюдно и громогласно, чтобы все услышали. А потом отписал всем знакомцам своим. Даже Великому князю моему, дабы уведомить его. И еще в Царьград знакомцу, дабы он прибил послание ночью на дверях Святой Софии. Переведя перед тем на турецкий.
– Что за письмо? – повел бровью Шереметьев.
– Так тебе разве не ведомо? – удивился князь. – Султан Сулейман назвал сего славного мужа демоном, сиречь чертом, и объявил за его голову награду в сто тысяч акче, а за живого в триста тысяч. Он же, встречно, объявил султана лжецом и вызвал на честный поединок, дабы Всевышний рассудил их. А ежели тот уклонится от поединка, то также назначил награду за голову Султана – в одну полушку.
– … - грязно выругался Шереметьев, выпучив глаза от удивления. А потом повернулся к Андрею и выкрикнул: – Ты чего творишь?!
– Он в своем праве, – выступил вперед Дмитрий Иванович.
– В каком еще к псу под хвост праве?! Султан – Государь турок, а Андрей – сотник, слуга Государя нашего Иоанна Васильевича.
– И что с того? – неподдельно удивился Вишневецкий.
– Как что с того?
– Разве Андрей служит Султану? Разве он его подданный? Нет. Разве Андрей обращался к Султану от имени Государя своего? Нет. – достаточно громко говорил Вишневецкий, так, чтобы все услышали.
– Причем тут это? Это дело государственное!
– Нет! Это личный спор! – достаточно резко произнес князь. – Андрей – сотник на службе Царя. Сиречь шляхтич, а потому в праве затевать судебные тяжбы с другими лицами шляхетского состояния по своему усмотрению. Даже с Государями иноземными.
Шереметьев задумался.
Скосился на совершенно невозмутимого Андрея и нервно сплюнув, спросил.
– Ты зачем это сделал?
– Чтобы султан следил за языком. Добрый враг достоин уважения. Подлый враг – лишь презрения. Я не наносил ему никаких оскорблений и честно дрался против его людей. Его поступок – несмываемый позор и поруха чести.
– А на кольях ты рассадил татар у курганов тоже честно?
– За дело их посадил. – отрезал Андрей. – После победы я допросил их и выяснил, что они угоняли христиан для продажи в рабство. Уже это достойно смерти. Продажа христианина в рабство есть прямое оскорбление Всевышнего, ставящее человека-рабовладельца выше Господа нашего Иисуса Христа. И я бы просто велел их вырезать, если бы не вызнал больше. Оказывается, они захватили малых мальчишек и вели их на продажу мерзавцам, что должны были растлить их и превратить в игрушки для любовных утех престарелых содомитов. За это я приговорил их всех посадке на кол. И живых, и мертвых. Еще и велев смазать колы свиным салом.