Сотня золотых ос
Шрифт:
Очки привычно сдавили виски и растеклись вокруг глаз амортизирующей подкладкой. Марш не глядя достала трубку и табачный концентрат.
В темноте и в сети ей нравилось еще и потому, что там не было навязчивого блюра повязки. Но прежде чем созданное ей пространство прогружалось, вокруг сгущался светящийся голубой туман, будто Марш лишилась обоих глаз. В такие моменты горло сжимало паническим спазмом, и больше всего хотелось сорвать очки, включить весь свет в комнате, даже старые гирлянды, в которых светилось по три-четыре огонька зажечь. Она себе не позволяла — для того, чтобы войти в ее конвент приходилось приносить жертвы. Это и делало его настоящим,
И спасения от этой жертвы не было, даже у мудрого Леопольда.
Сияние меркло, и вокруг сгущались стены в кремовом шелке, черные оттоманки и высокий ребристый потолок крыши башни.
Марш видела такую комнату в детстве, в одном из слайд-шоу, сделанном из старых иллюстраций. Ей всегда было жаль, что потеряны сказки, для которых рисовали эти картинки, но теперь она могла оживить хотя бы их отголоски.
Стрельчатые окна, клубящаяся серость за прозрачными звонкими стеклами. Марш больше не чувствовала жесткой подушки под затылком, и тика, и даже запаха каминного тепла. Остались только табачная горечь во рту и легкий звон в голове от электронной трубки с расслабляющим концентратом, которую она машинально подносила к губам там, наяву. Если бы она захотела — даже смогла бы смотреть обоими глазами, повязка синхронизировалась с виртуальным пространством. Но она хотела быть предельно честной. Здесь. Только здесь.
— Я пришла, — растерянно сказала она, глядя, как в сером тумане за окном мелькают сгустки теней.
— Я знаю. С кем ты сегодня говорила?
Марш медленно обернулась. Она нуждалась в этой иллюзии, нуждалась больше, чем в оставшемся глазе, но каждый раз ей приходилось бороться с собой, чтобы посмотреть на созданный ей аватар.
Еще пять лет назад ей не нужен был аватар, чтобы увидеть эту девушку. Выкрашенные в зеленый волосы, серые глаза — оба серых глаза. Она не знала ничего о проволоках под кожей, не знала, как пахнет на пустыре после взрыва и никогда не ставила своих монограмм на паучков-подрывников.
Никогда не подводила Леопольда Вассера.
Куда проще было видеть эту девушку в зеркале, а не в приватном конвенте, но Марш никогда не делала как проще.
— Я говорила с Даффи, Освальдом и Иви, — глухо сказал Марш, опускаясь на оттоманку. — Пообещала им, что после взрыва они будут популярны. И еще что они смогут… сделать что-то значительное. Высказаться.
— Ты молодец, — улыбнулся аватар. — Ты делаешь хорошее дело — им правда нужно дать возможность говорить. И нужно чтобы они привлекли к себе внимание. Не переживай, им не обнулят рейтинги — все давно поняли, что нужно поддерживать очками симпатий смелые конвенты и акции, иначе их будет становиться все меньше. И покрывать репутационные потери. На самом-то деле никому не хочется всю жизнь сидеть на желтых пуфиках в «Розочках и канапе» и слушать про кофе из мела и пыли.
— Ты так говоришь, потому что я пять лет назад так думала. Напоминаешь, какие мысли привели меня сюда.
— А ты не для этого меня создала? Чтобы говорить с собой пять лет назад?
— Я делаю плохое дело, знаешь? Я хочу, чтобы Рихард Гершелл не попал в этот свой… дом, который он строит в Среднем Эддаберге. Хочу, чтобы с него списали весь рейтинг, который он на нас заработал. Который на Леопольде заработал. И тогда мы снова посмеемся.
— Рихард любит своих выпускников, — мягко укорил
Рейтинга не хватало.
— Рихард никого не любит, — процедила Марш. — Рихард — лживый кусок дерьма. Его только рейтинги волнуют.
— У него такая работа. Так всегда было. Он просто старается сделать так, чтобы всем было лучше.
— Вранье! Это Леопольд хотел, чтобы нам было лучше, а Рихард — только чтобы выглядело лучше! А потом Леопольд ошибся, — прошептала она, закрыв глаза. — Потом Леопольд решил помочь тебе. Знаешь, раньше, если в компании кто-то сделал что-то не то — никто не мог предвидеть последствий, в старых учебниках по маркетингу вообще говорится, что надо все время рисковать, а если обосрешься — делать вид, что это такой опыт. Это теперь с тебя автоматически слупят рейтинг, и можешь бубнить про опыт сколько угодно. И Рихард явно ничего так не боится, как обосраться больше, чем в тот раз.
Марш раздраженно фыркнула и поднялась с оттоманки. По лицу ее аватара прошла голубая рябь — изображение не успевало прогрузиться.
— Леопольд звонил? — этот вопрос девушка всегда задавала тихо, с оптимальными из перебранных Марш интонациями. Стоило чуть прибавить голосу силы — становилось слышно, что аватар, как и Марш, прекрасно знает ответ.
Вообще-то Марш дала аватару имя, но не любила о нем вспоминать. У каждого аватара должно было быть имя, иначе его не получилось бы сохранить. Марш, не думая, назвала Прошлую-Себя анаграммой собственного имени, но никогда не звала девушку с зелеными волосами Шрамом.
А ведь это было честное имя. Настоящее.
— Конечно, — соврала Марш. — Он каждый день звонит.
Ведь пять лет назад она не знала, что Леопольд будет улыбаться, поправляя воротник перед зеркалом и глядя, как зеленая лампочка Аби на воротнике медленно становится оранжевой. Как у всех, у кого на браслете вместо рейтинга горят беспощадным рыжим светом петельки-ноли. И там, за петельками — единственная двойка, а за ней еще два ноля. Двести позиций. Если бы штраф вышел чуть больше — Леопольд был бы мертв. Как все, для кого среди нолей не нашлось спасительной двойки. Как все, кто с рождения носил в себе капсулу с ядом, которую активировал браслет. Как все. Как каждый в Младшем Эддаберге.
Марш не знала, больно ли умирать от обнуленного рейтинга, но тогда ей было страшно, до одури, до тошноты.
Не знала, что будет таращиться на его застывшее лицо, черный свитер и слишком прямую спину, и уж точно не знала, что внезапно начнет смеяться, потому что отчаяние не уместится ни в слезы, ни в крик.
«Довольна, Арто?! Хватит смеяться, сука!»
Пять лет назад Марш не знала, что Рихард Гершелл умеет так орать, и что он способен рискнуть целой сотней позиций рейтинга, чтобы влепить пациентке пощечину.
А Леопольд понял. Он обернулся, и смотрел как она смеется. Он ее такой и запомнил — согнувшейся от хохота и размазывающей по лицу выступившие слезы, смешанные с черным пигментом.
Красота.
Наверное, Леопольд все понял.
Вообще-то это правда было смешно, и теперь-то Марш это знала.
— Значит, мы скоро увидимся, — улыбнулась девушка.
Марш не отвечала. Ее второй аватар, одноглазый и всезнающий, замер на оттоманке.
Она спала. Снова уснула, уронив на глухой черный пол трубку с окутанным паром мундштуком.