Сотня золотых ос
Шрифт:
Рихард вообще не хотел ее принимать, связываться с настоящими больными было себе дороже. Даже пациенты с депрессиями нет-нет да выкидывали что-нибудь вроде демонстративного самоубийства, но их хотя бы можно было показывать на конвентах. Если, конечно, они попадали в «Сад» за то, что легко оправдать. Желательно — нарушали общественное спокойствие, угрожая демонстративным самоубийством, вот с этими работать было одно удовольствие. Но Марш была не такая, нет. Ее вообще никому нельзя было показывать, Леопольду в первую очередь.
Рихард ведь пытался
Да, Тодерик Ло был прав. Не стоило апеллировать к мнению врачей. Они ничего не понимали в том, как должен выглядеть реабилитационный центр.
Рихард медленно вдохнул пар, густой, как пена.
— Вы правы, мистер Ло, — сказал он. — Я проведу еще один… сеанс с пациентами. И с будущими выпускниками.
— И с ищейкой.
— Что?..
— С ищейкой. Вы смотрели анонсы на почте?
— Я не… нет, еще не ознакомился.
Рихард точно помнил, что Аби сказал, что писем нет. Варианта было два — либо личного помощника нужно было опять перенастраивать, либо Тодерик забыл отправить письмо. Рихард склонялся ко второму варианту.
— Завтра после трех к вам прибудет карабинерская ищейка. Мне обещали, что вопросы будут задать исключительно формальные, но лучше бы вам поднять ваш… архив. Если вы так уверены, что никто из пациентов к поджогам не причастен…
Рихард не был уверен. Разумеется, он не мог быть в этом уверен! Выпускникам позволялось на два часа в день выходить в город, потому что иначе пришлось бы отвечать на вопрос «почему люди, которые уже прошли весь курс терапии содержатся под замком». Конвентщики любили такие вопросы, а Рихард вот терпеть не мог. И прекрасно понимал, что любому из выпускников могла прийти в голову дурацкая идея поджечь какую-нибудь развалину.
Только вот почему развалинами так заинтересовались карабинеры?
Наверняка из-за надписей. Да, точно ведь из-за надписей. Нужно было выезжать и закрашивать эти проклятые лозунги, пока никто не увидел. Особенно про сенатора Кьера, который набирал очки репутации, высказываясь против системы социальных рейтингов. Он был не первый такой оригинал, обычно после выборов вся борьба заканчивалась, и самому сенатору Кьеру за альтернативное мнение светили только дополнительные очки симпатий, а вот тем, кто пишет его имя на стенах — очень много неудобных вопросов.
— Конечно, уверен, — бодро соврал Рихард. — Мой архив к услугам ищеек.
— Все-таки хорошая была идея, с этими вашими… исповедями, — смягчившись, сказал Тодерик. — Свежая, оригинальная, до вас никто такого не делал. К выпуску все готово?
Забавно. Когда он переставал злиться, его нарисованный красавец-аватар переставал улыбаться.
— Да, — с облегчением ответил Рихард. — Я нанял декораторов, пригласил попечителей и администраторов конвентов
— У вас есть драматические персонажи? — Аватар Тодерика снова заулыбался, но на этот раз улыбка вышла почти психопатичной.
— Есть Анни, ну та, которая дядю убила, — напомнил Рихард. — Ставку в программе делаем на нее, для второстепенных ролей — девчонка, которая сломала руку сожителю и мальчик, который устроил драку на балконе. Оба из Дабрина, обаятельные и хорошо шутят.
Рихард любил когда к нему попадали такие пациенты. С мелочами вроде обычных пьяных драк и краж работать было неинтересно и небезопасно — выйдя из центра, после того как Рихард громко отчитался о прекрасно проделанной работе, такие пациенты частенько крали и дрались снова. И иногда возникали вопросы о прекрасно проделанной работе. В таких случаях Рихарду приходилось выступать на нудных конференциях в третьем своем аватаре — идею он бессовестно украл у Тодерика, нарисовав плакатного персонажа — и говорить, что государство сделало для этих людей все, что могло, но не все поддаются перевоспитанию.
Общество дало им уютные интерьеры и оборудованные комнаты. Квалифицированных тренеров, которые проводили до четырех практик за день — дыхательная гимнастика, медитации, сеансы саморефлексии и мотивационные часы. Даже чаем их поили на церемониях. Все, что нужно нормальному человеку, чтобы осознать, что он был неправ и исправиться, а если он не желал понимать и исправляться — что же, в один прекрасный день такой человек мог обнаружить оранжевый сигнал на своем воротнике. Общество легко избавлялось от тех, кто не хотел следовать его правилам, не был обаятельным или не умел думать головой.
С убийцами, конечно, было сложнее. Большинство убийц не попадали ни в какие центры — это была работа для карабинеров и их исправительных камер. Но стоило убийце проявить чуть больше изобретательности — как Анни — и общество готово было согласиться, что именно это убийство — «социально приемлемое» преступление. Из этого Рихард раскручивал хорошие истории, поднимал рейтинги и писал отчеты зеленым торжественным шрифтом, а если Анни еще кого-то убьет — Рихард и из этого сделает трагическую историю о девушке, которой даже лечение не помогло и пришлось обнулить паршивке рейтинг.
А вот из настоящих жертв насилия и растления Рихард предпочитал сенсаций не делать. Говорил себе, что они не умеют вести себя на конвентах, но на самом деле ему почему-то претила эта мысль. Одно дело рассказать аудитории мыльную сказку, а совсем другое — трогать настоящие трагедии. Настоящие трагедии были нестабильны и непредсказуемы, настоящие трагедии отчетливо горчили будущими сомнениями и муками совести, и Рихард предпочитал оставлять тех, кто действительно нуждался в помощи, врачам. Идеалистам вроде Леопольда, вот у них хорошо получалось. А перед Рихардом высоких задач не стояло — только сделать так, чтобы у идеалистов была хорошая репутация.