Сотрудник ЧК
Шрифт:
– Знаем вашу честность! – крикнул рыжий.
Но его никто не поддержал. Раненые уже успокоились, и вид жалкого, плачущего старика подействовал на всех угнетающе.
– Отвечай, кок, – сказал Воронько, дергая себя за ус, – сколько бывает уварка?
– По-разному, голубчик, – всхлипнул повар. – Какое мясо… Другой раз и треть от всего может уйти.
Кругом зашумели.
– Ша, громодяне! – повысил голос Воронько. – Надо проверить, брешет он или нет. Свежее мясо есть еще, кок?
– В подвале, к ужину осталось.
– Давайте
Когда мясо вытащили наверх, Воронько сказал повару:
– Режь ровно три фунта. Но, смотри, тютелька в тютельку.
Все придирчиво следили, как повар взвешивал отрубленный от тушки сочный кусок филея.
– Ставь чугунок на огонь! – распорядился Воронько. – Сейчас, товарищи, сварим этот кусок и посмотрим, сколько останется, а там решим – виноват старик или нет.
Кто-то недовольно протянул:
– До-олгая история!
Человека расстрелять, известно, быстрей, – нахмурился Воронько. – Ничего, подождешь!
– Правильно! – заговорили раненые. – Это он дельно придумал!
…Мясо варилось больше часу, и все это время члены «комиссии» и раненые, не отрываясь, следили за кипящим чугунком. По кухне растекался пар. Запахло жирным мясным бульоном. И послышались голоса:
– Ох, и жрать охота! Без обеда ведь сидим!
– Кабы не затевали бузу, давно были бы сыты!
Сварившееся мясо взвесили. В нем не хватало одного фунта и трех золотников!
Арифметикой занимались все. Имевшиеся у Воронько и Алексея карандаши разломали на шесть огрызков, каждому члену «комиссии» Воронько выдал по листу бумаги из тетради.
Когда все подсчитали, оказалось, что на общее количество мяса, предназначенного на обед уварка в двадцать четыре фунта была еще невелика, могло увариться больше.
– Ну? – спросил Воронько. – Что вы скажете, товарищи громодяне?
Члены «комиссии» переглядывались, чесали затылки.
– Кого же теперь будем судить? – продолжал Воронько. – Или, может быть, все-таки расстреляем старика? Что нам стоит?
– Ты не шуткуй! – сконфуженно пробурчал чернявый красноармеец, разглядывая исчирканную неуклюжими расчетами бумажку. – Всякое могло быть…
– Оно и видно, что всякое! – издевался Воронько. – Если черепушка не срабатывает, всего дождешься! Перебили бы людей, а после ищи виновных! А где он, главный-то свидетель? Поди-ка, поди сюда!.. Расскажи еще раз, как ты контрреволюцию разглядел?
– Братцы! – испуганно забормотал тот. – Ошибочка вышла!
Воронько сгреб его за рубаху.
– Я б за такие ошибки стрелял на месте! – свирепо раздувая усы, прогудел он.
– Почем же я знал! – оправдывался красноармеец. – Да я в жисть столько мяса не варил! Кто ж его, чертяку, ведал, что оно такое уваристое!
– А что, – обратился Воронько к раненым, – может, научим его кухарить, чтоб в другой раз не ошибался? Запихнем в чугунок и посмотрим, сколько
Грянул хохот:
– Ото, сказал!
– Ай да чекист!
– Отпусти его: он костлявый-навару не будет! Смеялись все – и члены «комиссии», и раненые, и чекисты, – смеялись весело, от души, охваченные одним чувством радостного облегчения. Повара хлопали по круглым плечам, и он тоже улыбался, вытирая фартуком дряблое лицо, к которому вернулся его естественный багровый оттенок.
Вспомнили о других арестованных. Толпа повалила к подвалу. Врачей торжественно извлекли на свет и, – растерянных, ничего не понимающих, – обступив со всех сторон, повели через двор в здание госпиталя…
– Пошли, Михалев, – сказал Воронько, взглянув на карманные часы, – сколько времени потратили!
Возле ворот их догнал рыжий казачок:
– Эй, постойте!
– Чего тебе?
Рыжий подошел и, виновато заглядывая в глаза, попросил:
– Ты прости, брат, сбрехнул тогда не подумавши…
– Иди уж, голова! – сказал Воронько благодушно. – За глупость только и прощаю… Я ведь сразу сообразил, что повар не виноват, – говорил он, когда вышли за ворота. – Сам когда-то в подручных состоял у корабельного кока, разбираюсь.
Алексей улыбался. На душе у него было празднично, а отчего, он и сам не мог бы объяснить. Никого они не изобличили, никого не арестовали, не раскрыли никакого заговора… Но все-таки то, что они сделали, было настоящим чекистским делом, и человек, шагавший рядом с ним, был хорошим, настоящим человеком…
ИСТОРИЯ С ПРИКАЗОМ
Днем одиннадцатого июля Брокман укатил на автомобиле в Николаев в губчека. На следующее утро он вернулся, вызвал к себе всех сотрудников отдела по военным делам и шпионажу и приказал доложить обстановку.
Докладывал Величко.
За сутки, что Брокман отсутствовал, произошло одно чрезвычайное событие, в котором снова был замешан начальник авиационного отряда Филиппов.
Летчики получили приказ разведать и засечь огневые точки противника, так как, по имевшимся сведениям, белые получили подкрепление. Выполнить приказ по ряду причин можно было только во время артиллерийской перестрелки.
Весь день самолеты авиаотряда стояли наготове. Наша артиллерия настойчиво долбила левый берег, пытаясь вызвать ответный огонь, однако противник не отозвался ни одним выстрелом. К вечеру, когда смерклось, Филиппов решил, что на сегодня обойдется без полетов. Летчиков он распустил по квартирам, а сам с какими-то дружками напился до потери сознания. Именно в это самое время белые открыли такой огонь, какого не было ни разу с тех пор, как врангелевский фронт придвинулся к Херсону. При этом они вели точный, прицельный огонь по новым позициям нашей артиллерии, которая только за день до того была передислоцирована.