Сотворение брони
Шрифт:
К. МЕРЕЦКОВ, Маршал Советского Союза.
На службе народу. М.: Политиздат, 1968, с. 200 - 201.
НЕОЖИДАННЫЙ ВЫЗОВ 1
Накануне первомайских торжеств тридцать шестого года правительство наградило орденами группу ленинградских танкостроителей, среди них и Кошкина, за создание проекта и экспериментального образца сто одиннадцатого - первого в мире танка с противоснарядной
Радость омрачала беда, обрушившаяся незадолго перед этим на коллектив опытного завода, - начальника КБ Гинзбурга сняли с работы. На его место назначили Кошкина.
Михаил Ильич доказывал, что у него ничтожный стаж и опыт конструирования, что не может он руководить инженерами, знающими больше его, но с ним не посчитались.
Только теперь, оставшись без Гинзбурга, Кошкин сумел сполна оценить организаторскую и конструкторскую одаренность бывшего руководителя. Нетрудно приказом низвергнуть человека, но невозможно заменить талант. И если бы не давний сподвижник Семена Александровича - заместитель начальника КБ Галактионов, - коллектив на какое-то время был бы парализован.
Осенью Серго прислал Кошкину телеграмму-молнию. Срочный вызов восприняли на заводе по-разному. В цехах решили: нарком желает ближе узнать нового начальника КБ. В заводоуправлении забеспокоились: не связана ли молния с задержкой монтажа Т-111. Лишь одна машина была смонтирована и испытана на полигоне. Поступили в сборку детали и узлы еще для двух, но монтаж застопорился - прокатный стан, на котором ижорцы прокатывали шестидесятимиллиметровую танковую броню, вышел из строя. Ремонт и наладка его затянулись.
– Нарком, может, не знает, что ижорцы…,
– Не из-за брони вызов.
– Думаете, просчет в конструкции?
На следующее утро Кошкин поднимался в приемную народного комиссара тяжелой промышленности. Он запомнил ее по тридцать четвертому году многолюдной, шумной, а очутился в строгой тишине, увидел единственного посетителя - военного, сидящего к нему спиной за журнальным столиком. В глубине приемной тихо говорил но телефону помощник наркома.
Военный обернулся, и Кошкин узнал адъютанта начальника управления бронетанковых войск. Подошел к нему.
Во время приездов в Ленинград адъютант бывал неизменно улыбчив и весел, как, впрочем, большинство преуспевающих по службе молодых военных. А тут - не свойственная ему серьезность.
– Прилетели?…
– Нет, поездом. Случилось что?
– Неприятность. Ночью узнали… Адъютант не сказал больше ничего.
В приемную возвратился помощник, передал приказание начальника управления доставить папку переписки по танкам.
– Есть!
– щелкнул каблуками адъютант и вышел. Помощник обернулся к Кошкину:
– Здравствуйте, Михаил Ильич. Простите, у товарища Серго непредвиденные обстоятельства. Позвоните завтра утром из гостиницы - номер вам с вечера забронирован.
Но только Кошкин направился к выходу, помощник
– Подождите, пожалуй. Может, буря утихнет.
«Ночью узнали… Переписка по танкам… Буря…» - сопоставлял Кошкин. И от этих загадочных слов, и от тишины, густой и тревожной, у Михаила Ильича возникло и нарастало ощущение, что беда произошла с танками. «С нашими?…»
В конце лета тридцать шестого года на Ленинградский завод поступила шифровка: срочно подготовить к отправке пятьдесят танков Т-26. Такие приказы были делом обычным - десятки партий боевых машин ежегодно уходили с завода в военные округа. Но странным выглядело требование соорудить для каждого танка контейнер, схожий с дачным домиком. «Зачем декорации? К какому спектаклю?» - спрашивали рабочие, а принимавший машины Фрол Жезлов делал вид, что ничего не знает: приказ - и все тут, лучше, мол, не расспрашивать и не распространяться о контейнерах-домиках.
Только через два с лишним месяца, когда газеты стали писать о танках республиканской армии, о первых удачных танковых рейдах в тылы мятежников и интервентов, ленинградцы догадались: «Наши двадцатынестерки!…»
И вдруг газеты перестали упоминать о танках республиканцев. «Что произошло?» - думал Кошкин, перечитывая сообщения из Испании.
«Мятежники, - писали «Известия», - сконцентрировали на мадридском участке все свои марокканские части и иностранный легион численностью 15 - 16 тысяч человек.
С утра 9 ноября мятежники усилили бомбардировки Мадрида. Вокруг Мадрида возводятся новые баррикады».
И опять ни слова о танках, так же как и в телеграмме, отправленной 11 октября корреспондентом «Правды» из мадридского пекла:
«В ночной и сегодняшней утренней атаках республиканцами взято много пленных. Утром республиканская авиация совершила блестящий налет на фашистский аэродром Авила и уничтожила двенадцать самолетов… Вчерашний контрудар, направленный против фашистов в парке Касадель Кампо, заставил их отступить и остановиться в этом направлении. Мы увидели, что марокканцы умеют удирать не хуже других, когда на них нажимают пулеметами и ружейным огнем, авиацией и внезапной штыковой атакой».
Республиканская авиация… Конечно, наши самолеты! А танки?!
Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.
Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.
– Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому!
– позвал помощник.
2
Нарком стоял в глубине кабинета, опершись ладонями о стол. Помощник опередил Кошкина, что-то, сказал Серго, взял со стола бумагу и, прежде чем выйти, включил обе люстры. Заметив опавшие щеки, болезненную желтизну лица и горечь в глазах наркома, Кошкин подумал: «Другой… Совсем другой…»