Сотворение брони
Шрифт:
Серго согласился и посоветовал сделать примечание, что расчет предусматривает вооруженные силы одной Германии без ее возможных союзников в войне против нас.
Когда проходила штабная игра, Тухачевский не бывал у Серго, но как только она закончилась, поспешил к нему со своими тревогами.
Оказалось, Генштаб отклонил расчеты Тухачевского, считая, что Германия сможет выставить против Советского Союза всего около ста отмобилизованных дивизий, в том числе к северу от Полесья - на территории, избранной плацдармом штабной игры, - пятьдесят немецких дивизий и тридцать дивизий союзников. Этой армии
Серго хмуро слушал внешне спокойный рассказ Тухачевского.
– Легко, значит, досталась победа.
– Легко.
Рука Серго скользнула по столу, сжалась в кулак.
– Опасная самоуверенность! Раз наше - значит, лучше, раз наше - значит, больше и сильнее. Откуда берется это высокомерие?
– Неожиданно для Тухачевского спросил: - Слышал, что произошло с танком сто одиннадцать?
– Хотел бы знать подробности.
Серго повторил основные положения докладной записки Кошкина, сказал о мнениях танкостроителей и военных специалистов.
– А как вы считаете, Михаил Николаевич?
– спросил Тухачевского.
– Машину бы посмотреть да поговорить с Кошкиным. Мне кажется, его сторонники ближе к истине, чем опровергатели. А конструктор проявил отвагу, рискнув отказаться от одобренной и почти готовой машины.
– Вот где сидит его отважность!
– звучно хлопнул себя по затылку Серго.
– В Испанию бы этот танк, не горели бы там наши люди. ЦК собирался обсудить, можно ли, нужно ли послать туда экспериментальные машины. А этот Кошкин!…
Тухачевский понимал: раздраженность Серго вызвана не только и не столько докладной запиской Кошкина. Происходили события куда тревожней. Сложности последних месяцев, вспышки подозрительности к работникам Наркомтяжпрома, которым Серго верил, были главной причиной его взвинченности. А тут еще провал сто одиннадцатого…
– Допустим, танк в армию не пойдет, - сказал Тухачевский.
– Разве это зачеркивает работу конструкторов? Сто одиннадцатый сыграл свою роль, доказал, что противоснарядиая броня может стоять и будет стоять на будущих танках. Спасибо за это ленинградцам, а тем более Кошкину. И еще спасибо ему за то, что открыл нам глаза на слабость танка.
Тухачевский подошел к стене, нашел на карте Ростов-на-Дону.
– Помните приезд на Южный фронт представителя центра и вашу схватку с ним по поводу резервов? Вы добились приказа о переброске нам еще двух дивизий, а потом сами от них отказались.
– Не уловлю связи, - приблизился к карте Серго.
– Мы решили ускорить наступление, выступить на неделю раньше, не ожидая резервов, выиграть на внезапности, которую Деникин не ждал. Это была тактика боя.
– А здесь мы имеем, пожалуй, дело с конструкторской стратегией. Но речь не об этом. Там и здесь я вижу мужество признать свои ошибки и вовремя их исправить. На подобный риск с танком и с собственной судьбой может пойти человек цельный, самозабвенный. Вы тогда
3
Серго встретил машину во дворе. Кошкин взглянул на наркома и повеселел. За те два месяца, что минули после разговора о беде в Испании, лицо Серго вроде бы посвежело, движения снова стали порывисто-легки.; Он шутил, радовался солнечному дню и приезду Кошкина.
– Здравствуй, Михаил Ильич, здравствуй! Волчок, наверное, не дал тебе позавтракать, значит, в чьем-то желудке свадьба, а в твоем нет и помолвки… Идем, моим хозяюшкам уже не терпится показать свое искусство!
– И шумно, так, что на втором этаже слышно стало, ввел гостя в дом. Впустив его впереди себя в столовую, торжественно объявил: - Михаил Ильич Кошкин. Прошу любить и жаловать!
И, знакомя конструктора с семьей, по доброму грузинскому обычаю, представил сначала старшей - старушке-кабардинке, ставшей равноправным членом семьи Орджоникидзе:
– Лаврентьевна. Сердечнейший человек. Кого полюбит - закормит. А любит она каждого, кто переступит наш порог.
С той же ласковой шутливостью познакомил с Зинаидой Гавриловной и Этери.
– Украшение дома - ребенок, украшение стола - гость.
– И усадил Михаила Ильича между собой и черноглазой дочерью.
Во время завтрака Серго похваливал Лаврентьевну за сочувствие к нему - жертве строжайшей диеты, навязанной медиками и Зинаидой Гавриловной.
– Никто, кроме Лаврентьевны, меня не жалеет. Прошу сациви - куриного студня, а Зина твердит: тебе вредно, и лобио - фасоль с орехами - вредно. А Лаврентьевна тайком подкладывает мне. Пусть здравствует еще сто лет моя Лаврентьевна!
После завтрака Серго пригласил Михаила Ильича сыграть в бильярд.
– Не терпится под столом посидеть?
– засмеялась Зинаида Гавриловна.
– Придумал: проигравший- под стол, а так как почти всем проигрывает, то непрерывно, там и сидит… Уж вы пощадите его, Михаил Ильич!
– Никудышный партнер - это верно, - рассмеялся и Серго, - но все-таки попытаюсь одолеть - у меня сегодня боевое настроение.
– А я и не помню, когда кий в руки брал, - признался Кошкин, когда они вошли в бильярдную.
– Человек танки строит, а прикидывается неумельцем, И, засучив рукава, Серго потуже завязал синий шнур с кистями, перепоясавший чесучовую, навыпуск, рубаху.
– Ставь шары и разбивай! Может, подставишь на счастье мне.
Кошкин ударил - три шара оказались напротив луз.
– Начинаю атаку. Держись!
Два шара один за другим угодили в лузы. Видимо, такого давно не бывало у Серго - он возликовал:
– Ого! Фортуна! Ты хороший человек, Михаил Кошкин.
– Но тут же подозрительно глянул на гостя: - Ты не подыгрываешь? Не люблю!
– Сам не люблю.
– Выходит, я слабостью гостя пользуюсь? Нет уж, пользуйся моей.
– И легонько стукнул своим шаром по чужому, чтобы Кошкину ничего не стоило добить его. Но чужой нырнул в лузу - не рассчитал Серго удара.