Сотворение мира.Книга третья
Шрифт:
И вот наконец в густой синеве чистого неба показались два больших самолета, плотно прикрытые тремя девятками истребителей. Сделав плавный круг над аэродромом, они один за другим сели на летное поле.
Андрей глаз не сводил с высокого трапа, по которому неторопливо спускались прибывшие. Первым сошел в наглухо застегнутой шинели Сталин, за ним — Молотов и Ворошилов, потом, чуть помедлив, — небольшая группа военных и еще какие-то гражданские лица, незнакомые Андрею.
Из второго самолета вышли сотрудники Наркомата иностранных дел во главе с Вышинским. Среди них Андрей узнал своего дядю Александра Ставрова и очень обрадовался неожиданной этой встрече. Однако на аэродроме они лишь издали обменялись улыбками.
Когда прилетели в Тегеран Рузвельт и Черчилль, Андрей не знал. После встречи советской делегации ему приказано было вернуться в комендатуру. Не знал он, как, впрочем, и все другие, что в те дни происходило на конференции «большой тройки». Заседания глав трех правительств, а также встречи их военных и дипломатических советников проходили в обстановке строгой секретности.
Тем не менее в советской военной комендатуре все прекрасно понимали, что от этой важной встречи зависят не только дальнейший ход, но, по-видимому, и сроки окончания кровавой, изнурительной войны. Почти каждый из солдат и офицеров комендатуры успел хлебнуть горя на фронте, многие были ранены, и, разумеется, всех и каждого кровно касалось исполнение союзниками своего давнего обещания открыть в Европе второй фронт против немецко-фашистских завоевателей. Набившие уже оскомину разговоры о втором фронте возобновились опять. Об этом говорили везде: в служебных помещениях комендатуры, в столовой, в солдатской казарме, в офицерском общежитии.
— Авось, может, хоть теперь проснется совесть у дорогих наших союзников, — начинал кто-нибудь.
И тотчас же на эту реплику откликались другие:
— Жди у моря погоды!
— Они хотят свиной тушенкой отделаться.
— Это ж их давняя политика — загребать жар чужими руками.
Звучали и более оптимистичные голоса:
— Надо думать, братцы, что после Сталинграда, Курской дуги да Днепра господин Черчилль задумается: станет гадать — не свернули б Гитлеру шею русские без его помощи, не опоздать бы к победному параду в Берлине.
— Может быть, и так, — соглашались с ним.
Сержант Кобылкин вставлял, ухмыляясь:
— Не хороните врага прежде времени. У него еще силенка есть, и зубы мы ему не вырвали. Чем раньше союзники откроют второй фронт, тем меньше нашей крови прольется. Главное, чтоб поскорее открыли…
Андрей вслушивался в такие разговоры и думал о том, что судьбу всех этих добрых, в сущности, ребят, так же как и судьбу многих миллионов других людей — русских, англичан, американцев, немцев, решают или, по крайней мере, пытаются решить сейчас три облеченных огромной властью человека, чья окутанная непроницаемой тайной встреча происходит совсем рядом. Он, разумеется, не знал, но предполагал, как не похожи эти три человека друг на друга и какие разные силы действуют за их спиной. «Да, — рассуждал Андрей, — они объединились для борьбы против самого страшного зла на земле, и, конечно, все трое хотят победить, уничтожить фашизм. Но разве могут они одинаково представлять послевоенное устройство мира? Разве сойдутся на чем-то одинаковом или хотя бы близком? И Черчилль, и, наверное, Рузвельт ненавидят Сталина, Советское государство, которое он представляет, коммунистов, которые стоят у них поперек горла. Можно ли при таком положении определить заранее, чем закончится эта их встреча?..»
С нетерпением ждал Андрей прихода Александра Даниловича. Он с детства любил своего умного, ласкового дядю, гордился им, и то, что Александр Данилович оказался сейчас в сравнительно небольшой группе советников на Тегеранской конференции «большой тройки», радовало Андрея. Уж дядя-то расскажет ему, как протекали переговоры и чем все закончилось.
Александр Данилович пришел накануне своего отъезда, когда конференция закрылась. Андрею показалось, что дядя совсем не изменился: такой же высокий, худой, с чуть седыми висками. Одет в легкий, серебристого оттенка макинтош. Улыбаясь, обнял Андрея и заговорил своим выразительным, хорошо поставленным голосом:
— Ну, здравствуй, племяш! Давно мы с тобой не видались! Изменился ты, парень, уходила тебя война. А я перед самым вылетом сюда номер твоей полевой почты узнал от Романа, мы накоротке увиделись с ним в Москве. Продырявили его немцы несколько раз, но он не теряется: бодр и бесшабашен, как всегда. Леся его с дочкой у меня живут. Она в госпитале работает.
— О Федоре ничего не слышал? — спросил Андрей.
Александр Данилович отрицательно покачал головой.
Присаживаясь на скамью, похлопал ладонью рядом.
— Садись, Андрюша. В ногах правды нет. — И, сжав Андрею колено, сам задал вопрос: — О смерти отца с матерью знаешь?
Андрей даже вздрогнул от этого вопроса, побледнел. Александр Данилович помедлил, давая возможность племяннику превозмочь потрясение, и стал рассказывать все, что узнал от Романа о расстреле стариков Ставровых на огнищанском кладбище.
Молча слушая дядю, Андрей машинально следил за ползущей по песчаной дорожке изумрудной гусеницей. Голос Александра Даниловича доносился до него из какого-то немыслимого далека. Зеленая гусеница вдруг превратилась в нагруженную сеном арбу, рядом с которой шагал отец. Молодой, сильный. В крепких отцовских руках слегка шевелились смазанные дегтем ременные вожжи…
Встревоженный долгим молчанием племянника, Александр Данилович, снова коснулся его колена:
— Ты все понял?
— Да, дядя Саша, понял, — кивнул Андрей. — Я понял, что дружной семьи Ставровых больше нет…
По просьбе Александра Даниловича комендант отпустил Андрея в город часа на три. Андрей переоделся в гражданское платье, и они пошли вдвоем бродить по вечернему Тегерану.
Сверкали разноцветными огнями витрины магазинов. Карусельно вертелись, на мгновение угасая и вновь вспыхивая, огни реклам. Цокали подковами по асфальту грациозные кони, и мягко шуршали резиновыми шинами легкие экипажи. Теплый воздух благоухал духами и фруктами. Хохотали подвыпившие американские солдаты. Степенно вышагивали высокие бородатые индусы в форме английской армии, их замысловатые тюрбаны плыли над толпой, как одинокие лодки в море.
На широкой площади у шахского дворца Александр Данилович легонько толкнул Андрея локтем в бок:
— Смотри — шах с супругой!
К дворцовым воротам бесшумно подкатил открытый «кадиллак». Молодой шах, выйдя из автомобиля, с галантностью гвардейского офицера протянул руку красивой молодой женщине, одетой в гладкое белое платье, поверх которого с рассчитанной небрежностью была наброшена черная мантилья. Стоявшие у ворот часовые четко отсалютовали своему повелителю.
— Сегодня Сталин и Молотов отдали шаху визит вежливости, и он преподнес Сталину роскошный ковер, — сказал Александр Данилович. — В основу этого ковра положены будто бы нити из чистого серебра. Ты ведь знаешь, что персидские ковровщицы славятся во всем мире? Американцы платят за персидские ковры бешеные деньги.
— Дядя Саша, расскажи мне лучше, чем закончились встречи Сталина с Рузвельтом и Черчиллем, — попросил Андрей. — Это меня интересует значительно больше, чем персидские ковры.
Александр Данилович разочаровал его своим ответом:
— Нашего брата на эти встречи не приглашали. Мы, дорогой Андрюша, были нужны здесь только для того, чтобы срочно дать ту или иную справку, если она понадобится.
— Однако, я полагаю, тебе известно об этой конференции больше, чем нам, рядовым офицерам, — с обидой сказал Андрей. — Ты что ж, боишься выдать родному племяннику государственную тайну?