Сотворение мира.Книга третья
Шрифт:
— Добрались? — приветливо пробасил он. — Молодцы! Ты, Мадалена, садись сюда, в кресло, тут тебе будет удобно, а камарадо Романо Росос, как истый рыцарь, устроится на койке. Не так ли?
Ермаков стал расспрашивать Романа о пулеметной команде, о капитане Сиснеросе. Слушал не перебивая, молча отхлебывая холодный кофе.
— Н-да! — протянул он. — Положение, как говорится, хуже губернаторского. Вся беда заключается прежде всего в том, что у республики, по существу, нет армии. Есть разрозненные колонны патриотов-энтузиастов, есть, наконец, интернациональные бригады съехавшихся
— А как с оружием? — спросил Роман.
Яков Степанович удрученно махнул рукой:
— Разнокалиберный винегрет. Комитет по невмешательству делает свое гнусное дело… Мятежникам беспрепятственно поступает масса немецкого вооружения через Португалию, а наши советские суда задерживаются военными кораблями Гитлера и в Атлантике, и в Средиземном море… — Он понизил голос: — Надо сказать, что и авиация оставляет желать много лучшего. При всем героизме летчиков наши истребители, к сожалению, уступают «мессершмиттам» как в скорости, так и в вооружении. Я уж не говорю о количественном превосходстве немцев. Единственное, что может служить утешением, — это готовность испанского рабочего люда отстаивать свою свободу до конца…
Походив по тесной комнатушке, Ермаков присел на койку, обнял Романа.
— Вот что, милый камарадо Росос, — сказал он, — придется тебе сократить обучение новой команды пулеметчиков и не позже чем через десять дней прибыть с ними сюда, в Мадрид. Причем учти, что это будет не увеселительная прогулка. В бой пойдешь со своими ребятами, чтобы в случае чего помочь им.
— Хорошо, — сказал Роман.
Леся умоляюще посмотрела на Ермакова:
— А мне что делать, Яков Степанович? Я не хочу оставаться там одна. Разрешите и мне приехать в Мадрид.
— Она мне будет мешать! — вырвалось у Романа. — Незачем ей болтаться в окопах. Пусть пока съездит в Барселону.
— Он, пожалуй, правильно говорит, — подумав, сказал Ермаков. — А, дочка? Переводчики тут найдутся.
— Я весь вечер ей втолковывал это, — сказал Роман. — Так она и слушать не хочет.
Яков Степанович Ермаков незаметно поглядывал то на Лесю, то на Романа и по их тону, по тем коротким взглядам, которые они, пытаясь скрыть эти взгляды от него, бросали друг на друга и тотчас же отворачивались, сразу понял причину их пререканий. И хотя ему было жаль посылать Лесю в самое пекло, он был взволнован ее самоотверженностью, подошел к Роману и сказал:
— Ладно, ее не уговоришь. Пусть сопровождает пулеметчиков на фронт. Смотри только, береги нашу храбрую Мадалену! — Он подошел к девушке и улыбнулся: — Так, значит, Мадалена? Или, может, Елена, Лена, Леся?
— Откуда вы знаете? — покраснев, спросила Леся.
— Земля слухами полнится…
И тут впервые, не стесняясь Ермакова, Леся прижалась к Роману и легко и радостно, со слезами вдруг сказала:
— Товарищ полковник,
Ермаков прошагал по комнате, остановился перед ней.
— Я знаю, — сказал он глухо. — Идите погуляйте, отдохните, скоро вам будет не до отдыха…
Всю неделю Роман занимался с пулеметчиками до изнеможения. Пока он заставлял курсантов разбирать и собирать пулеметы, обучал их стрельбе длинными и короткими очередями, заставлял быстро и умело окапываться и маскироваться, Леся либо помогала ему разговаривать с курсантами, либо сама, смущенно поглядывая на Романа, просила разрешить пострелять. И с удивлением увидел Роман, как уже на четвертый день она ложилась у пулемета, сцепив зубы, зорко всматривалась в движущуюся мишень и стреляла ловко и метко, нисколько не хуже самых способных курсантов.
Среди испанцев Роману особенно нравились двое — бывший пастух Филипе и пожилой токарь из Валенсии Анхел Ортис. За короткое время они стали пулеметчиками-снайперами. По настоянию Романа Ортис был назначен командиром пулеметного взвода, а молодой бесшабашный Филипе его заместителем. В один из солнечных октябрьских дней взвод был направлен на передовую и занял позиции на берегу реки Мансанарес, левее парка Каса дель Кампо. По приказу штаба обороны Мадрида пулеметчиков подчинили стрелковому батальону капитана Гуттиереса, офицера старой королевской армии, который с первых дней генеральского мятежа примкнул к республиканцам и принимал участие в разоружении мятежников в Мадриде.
Это был мрачноватый человек с черной повязкой на левом глазу. Его правый глаз, постоянно прищуренный, смотрел на всех хмуро и напряженно. На худой, густо поросшей волосами руке сверкал массивный перстень. Романа и Лесю он встретил вежливо, скупо улыбнулся и сказал:
— Противник пока бездействует. Вы можете, если у вас есть желание, посмотреть город. В Мадриде много ваших соотечественников. К вечеру, однако, вы должны возвратиться. Положение у нас не из легких. Батальон очень растянут по берегу, но мы ждем подкрепление…
Весь день Роман с Лесей бродили по мадридским улицам. Многие дома уже были разрушены немецкой авиацией, под ногами скрежетали густо рассыпанные осколки стекол, то и дело путь преграждали баррикады: мужчины, женщины и дети днем и ночью строили их из набитых землей мешков, булыжников, которые добывались здесь же, на вымощенных камнем улицах.
Не было видно ни паники, ни растерянности. Всюду носились мальчишки-газетчики, в наспех сооруженных киосках бойко шла торговля. Постукивая тяжелыми башмаками, проходили группы вооруженных солдат и милисианос — гражданской милиции.
Выпив кофе в таверне, Роман с Лесей решили зайти к Ермакову в надежде на то, что он поможет разыскать Лесиного отца, который, как она думала, сражался в одной из интернациональных бригад. Ермаков выслушал их и пообещал помочь.
— Не знаю, правда, как скоро я смогу это сделать, — сказал он, — отдельные бригады только приступили к формированию, они разбросаны в разных местах, но я постараюсь узнать.
Прощаясь, он обнял Романа и Лесю, пожелал благополучия и сказал, что, как только начнется бой, он побывает в их батальоне.