Сотворение мира.Книга вторая
Шрифт:
Катя многозначительно посмотрела на него:
— Возможно, весной я попрошу вас об этом, мсье Дельвилль, если к весне вы отрастите себе маленькие бакенбарды тореадора.
— Для вас, Катрин, хоть бороду библейского пророка…
Мадам Вижье оказалась не только гостеприимной хозяйкой, но и весьма искусным кулинаром. Часа через два поджаренные под ореховым соусом куропатки и запеченный в духовом шкафу козий бок распространяли на столе такой аппетитный аромат, что шаловливая чревоугодница Габриэль забегала, нетерпеливо облизывая губы, а Дельвилль щелкал
Начался обещанный Дельвиллем пир. К столу пригласили и хозяйку. Зазвенели стаканы.
— Л что, мадам Вижье, у вас тут всегда так пусто? — спросил Максим. — Я смотрю, что с самого утра, кроме нас, не показывается ни один посетитель.
Мадам Вижье жеманно вздохнула:
— Увы, мсье, гости бывают у меня только во время купального сезона, а зимой приезжают лишь ищущие уединения влюбленные.
Гурий Крайнов, развалясь на стуле, пил стакан за стаканом. Беззастенчиво разглядывая пышные формы сорокалетней хозяйки, он все ближе подвигался к ней и заговорил, пьяно осклабясь:
— Если вы живете одна, то не очень, должно быть, приятно слышать звуки поцелуев и оставаться при этом в одиночестве? А, мадам?
Хозяйка слегка отодвинулась от Крайнова, засмеялась:
— Мсье почти угадал. Мой бедный муж был убит в самом конце войны проклятыми бошами, и с тех пор я одна, если не считать старого калеку Жозефа, который именуется сторожем, а целыми днями спит на сеновале.
— О, — закричал Крайнов, — тогда я пью за прекрасных вдов Франции и за то, чтобы на сеновалах они держали не старых калек, а донских казаков!
Он залпом выпил кружку вина, углом скатерти вытер губы.
— Ты бы попридержал себя, Гурий, — сказал Максим, — надеюсь, ты еще различаешь, что за столом у нас не только прекрасные вдовы и не только донские казаки.
Дельвилль посмеивался, лукаво подмигивал Кате, под-кладывал ей лучшие куски дичи. Габриэль глаз не сводила с Бармина. Она тоже слегка опьянела, но держалась бодро.
А Крайнов пил кружку за кружкой и захмелел совсем. Голова его клонилась к столу, но он вздрагивал, вскидывал отяжелевшую голову, принимал горделивую позу и смотрел на всех мутными, полузакрытыми глазами.
— Вот смотрю я на вас и думаю: почему мы все оказались с обрезанными крыльями? — с трудом ворочая отяжелевшим языком, сказал Крайнов. — Поч-чему мы равнодушно миримся с тем, что Россию превратили в б-бордель? А? Молчите? А я скажу. П-потому что мы, русские офицеры, потеряли честь, потеряли достоинство, превратились в слизняков, в дерьмо. А з-замечательные наши союзники — англичане, американцы, французы — такое же дерьмо. Они не понимают, не хотят понимать того, что з-завтра большевики доберутся до них и п-повыпустят пух из их н-нагретых толстыми з-задницами перин…
Крайнов произнес все это по-русски. Ни Габриэль и Дельвилль, ни хозяйка бистро не поняли его слов. Они только переглянулись и вопросительно посмотрели на Бармина и Максима: чем, мол, недоволен их подвыпивший приятель?
Брезгливо поморщившись, Бармин сказал:
— Пойдите проспитесь, Крайнов.
Опрокинув стул, Крайнов поднялся, оперся о стол.
— Ладно, князь, я пойду. Я л-лягу спать, — невнятно сказал он, — но душа у меня никогда не спит. Она не спит с тех пор, как банда красных поработила Россию. А у в-вас душа спит, п-потому что вы все предатели…
Пошатываясь, Крайнов вышел. За ним побежал Дельвилль. Наступило неловкое молчание.
— Извините, мадам Вижье, — сказал Бармин, — наш спутник очень много выпил.
— О, это ничего, — сказала хозяйка, — мне довольно часто приходится видеть такие картины. Я, с вашего разрешения, пойду приготовлю вам комнаты, мсье Дельвилль просил меня об этом.
Она, мило улыбаясь, увела с собой девушек.
— Я знал, что так будет, — сказал Максим, — он в последние дни все время какой-то взвинченный.
Бармин кивнул:
— Я это тоже заметил.
— Пойдем, Петя, побродим, — сказал Максим.
Они вышли, закурили. Сквозь низкие серые облака проглянуло солнце. Лучи солнца сияющей полосой легли на воду залива. На черепичной крыше одинокого дома мадам Вижье ворковали голуби. Свежо пахло водорослями и влажным песком.
Петр Бармин стоял опустив голову. Максим посмотрел на его бледное мальчишеское лицо, и внезапная жалость к этому доброму, наивному юноше сжала сердце Максима. Он ласково похлопал Бармина по спине, положил руку на его плечо.
— Трудно нам с тобой, Петя, — сказал Максим, — и особенно трудно тебе, я это понимаю. Оторвала нас судьба от своей земли, забросила на чужбину, и кто знает, когда мы вернемся домой и вернемся ли? Но ты не горюй, парень. Душа у тебя честная, мысли правильные. Надо только держаться и не уступать таким озлобленным людям, как Крайнов. Надо верить, милый ты мой Петя, в то, что там, на родине, если только мы останемся чистыми перед ней, нас простят и поймут.
Он помолчал и добавил:
— Я вот в белой армии был потому, что ничего не понял в той буре и хотел остаться верным своей офицерской присяге. Потом уже здесь, когда глазам моим открылась правда, белые приговорили меня к расстрелу. Многое я перенес, многое испытал, но я не потерял веры в свой народ, я ему верю, Петенька, и буду верить всегда.
Петр Бармин посмотрел в глаза Максиму, обнял его и сказал:
— Я тоже верю и буду верить, потому что без этой веры лучше не жить…
То ли старый садовод Егор Власович Житников заметил у Андрея Ставрова особую любовь к деревьям и старательность в работе, то ли одинокий, хмурый старик был покорен тем, что Андрей постоянно сопровождал его в утренних прогулках по саду и при этом настойчиво расспрашивал о жизни деревьев, но уже к концу первого года Житников стал выделять Андрея из всех студентов техникума, охотно беседовал с ним и про себя решил, что Андрей Ставров может стать лучшим его учеником, а в будущем — настоящим садоводом.