Сотворение мира.Книга вторая

Закруткин Виталий Александрович

В этот утренний час в бистро никого не было. Сонная хозяйка с удивлением посмотрела на ранних посетителей, поставила перед ними кувшин вина, кусок сыра и продолговатое блюдо с устрицами.

— Прошу вас, господа, — сказала она, оправляя крашеные волосы и сдерживая зевоту, — устрицы самые свежие, их на рассвете доставляют мне местные рыбаки…

— Что-то долго нет наших, — сказал Бармин и посмотрел на часы, — к девяти они должны были подъехать.

— Не волнуйся, подъедут, — успокоил его Максим.

Уже пятые

сутки они бродили в сосновых лесах на побережье Бискайского залива, посещали одинокие домики лесников, ночевали в палатках среди песчаных дюн, ездили с рыбаками на моторных ботах ловить омаров. В этом путешествии принимали участие девятнадцатилетняя Катя, сестра Бармина, ее подруга Габриэль, хорошенькая девчонка, дочь богатого виноградаря Гишара, тайно влюбленная в Петра; были с ними и Гурий Крайнов и молодой коммерсант из Бордо Альбер Дельвилль, веселый холостяк, имеющий виды на Катю.

Два дня назад Дельвилль усадил в свой шестиместный «рено» обеих девушек, Крайнова и укатил с ними в Байонну, а оттуда — к перевалу Сомпорт, чтобы показать своим спутницам северные склоны Пиренеев, полюбоваться горными реками и посетить хижины пастухов…

— Не нравится мне, что Дельвилль так настойчиво обхаживает сестру, — сказал Бармин, попивая кисловатое прохладное вино. — Если Катя выйдет за него замуж, она никогда не вернется в Россию.

— А что ж ей делать? — резонно заметил Максим. — Девушке девятнадцать лет, надо ей как-то устраивать свою судьбу.

Они помолчали. За распахнутыми окнами бистро тускло светилась гладь залива. По заливу скользили черные рыбацкие лодки. День был теплый, влажный и пасмурный, обычный зимний день на побережье Атлантики. Моросил едва заметный дождь, такой мелкий, что он казался влагой, оседающей на земле и на темно-зеленых иглах высоких сосен.

Петр Бармин задумчиво посмотрел в окно.

— Сейчас там, у нас дома, в России, лежат снега, — сказал он, — под стрехами крыш блестят ледяные сосульки… мальчишки катаются на салазках… одетые в полушубки и в валенки женщины носят воду на коромыслах…

— А на Дону темнеют проруби, — сказал Максим, — казаки наши ставят в них вентери… В такую пору хорошо ловятся рыбец, селява, таранка… И по всем станицам свадьбы шумят…

Хозяйка бистро, которая успела ловко подкрасить губы, не без интереса прислушивалась к грустному разговору двух ранних посетителей, так непохожих один на другого, и, хотя не понимала русского языка, безошибочно заключила: «Эмигранты, конечно. Тот высокий брюнет с седыми висками, по всему видно, офицер, а мальчик-блондин, должно быть, его родственник».

Глянув на хозяйку, Максим сказал, понизив голос:

— Знаешь, Петя, мне не очень хотелось бы говорить об этом, но и промолчать нельзя. Понимаешь, мне кажется, что тебе надо быть подальше от Крайнова.

— Почему? — спросил Бармин.

— Потому что он никому не открывает

себя до конца. Я его хорошо знаю, мы ведь из одной станицы. Человек он храбрый, воевал, как положено донскому казаку, но сейчас помешан на одном: на свержении Советской власти. Он путается со всякой сволочью, связан с какими-то тайными организациями в разных странах. И я очень боюсь, чтоб он не вовлек тебя в какую-нибудь аферу. А зачем это тебе? Зачем это нам с тобой? Советскую власть признал в России весь народ, и мы, русские, должны для себя сделать выводы даже здесь, за границей, если мы не хотим порвать со своим народом навсегда.

— Я это хорошо понимаю, — сказал Бармин, — и ни в какие аферы меня не вовлечет никто.

— Мы, Петя, должны подумать с тобой и о другом, — сказал Максим.

— О чем?

— Чтобы вилла твоего отчима не стала пристанищем для заговорщиков. А это может случиться. Княгиня Ирина Михайловна по своей доброте сердечной жалеет земляков-беженцев, а мсье Доманж в угоду ей принимает на виноградники всех без разбора, особенно осенью. Такие, как Крайнов, могут воспользоваться этим.

— Я поговорю с матерью, — сказал Бармин, — и попробую предупредить отчима. Он, как ты знаешь, старается отгородиться от всякой политики, надеюсь, согласится со мной.

К ним, оправляя белый передник, подошла хозяйка.

— Может быть, господам угодно кофе? — спросила она, улыбаясь и охорашиваясь.

— Нет, мадам, — сказал Максим, — лучше уж кувшин вина. Я слышу сигнал автомобиля, это наши друзья. Вино им будет больше по вкусу…

В бистро ввалились Дельвилль и Крайнов с девушками. В руках у них были рюкзаки, свертки, кульки и корзины.

— Замрите в восторге и приготовьте себя к наслаждению, господа! — с порога закричал горбоносый кареглазый Дельвилль. — Сейчас мадам Вижье зажарит нам куропаток, запечет под моим руководством бок горной козы, и мы начнем лукуллов пир!

— Как жаль, Пьер, что вы не поехали с нами! — защебетала Габриэль. — Вы знаете, Катрин была в восторге, ей так понравились горы!

Габриэль прижимала руки к груди, встряхивала коротко остриженными темными волосами, всячески стараясь привлечь внимание Бармина. Он улыбнулся ей, помог снять голубую непромокаемую курточку.

— Я тоже жалею, Габриэль, — сказал Бармин, — но утешаю себя тем, что это не последняя наша поездка.

Красивая, похожая на брата Катя сказала:

— Там совсем близко граница Испании. Мсье Дельвилль говорит, что Испания очень интересная страна. Мне хотелось бы побывать там, посмотреть старинные монастыри, бой быков.

Максим усмехнулся:

— Зрелища не очень похожие. У вас, Катя, видимо, широкая натура.

— О, если только мадемуазель Катрин выразит желание, — галантно сказал Дельвилль, — у меня есть полная возможность предоставить ей такое удовольствие.