Сотворение мира

Видал Гор

На том берегу Шэ-гуна почтительно встретил начальник пограничной заставы, небрежно проверивший его разрешение на въезд и грациозно махнувший в сторону Лояна, столицы Срединного Царства. Мое прибытие в Чжоу было менее формальным. Я переплыл Тай под грубым плотом из ивовых ветвей.

Увидев меня, Шэ-гун изумился.

— Какая радость! — Он захлопал в ладоши. — Теперь я получу денежный выкуп из Магадхи. О, я вне себя от восторга! И не менее удивлен. Я был уверен, что если вы не достались лесным волкам, то вас схватили волки двуногие.

Так впервые — разумеется, уже на земле Чжоу — я услышал, как цивилизованные китайцы называют циньских варваров.

Шэ-гун

дал мне поесть из собственных запасов и подарил мне один из своих широкополых халатов, сшитый из тонкой добротной ткани, и почти новую черную мерлушковую безрукавку. Удалив его эмблемы, я принял вид настоящего ши — ни дать ни взять. И все же мне было как-то не по себе. Впервые с юных лет я оказался без бороды и выглядел как евнух. К счастью, многие китайцы не отпускают бороду, и я, по крайней мере, не вызывал подобных подозрений.

2

Впервые со своего прибытия в Срединное Царство я начал радоваться жизни. Хоть я и оставался пленником, если не рабом, Шэ-гун был прекрасным попутчиком и стремился показать мне настоящий Китай.

— Не следует судить о всем Срединном, увидев только Цинь. Хотя их правители в некотором роде и являются потомками императора У, Цинь трудно назвать частью Царства. И несмотря на это, тамошние грубияны жаждут гегемонии! Но небеса милостивы и никому не дают права на власть. А когда это все же случится, я уверен, властью наградят моего любимого родственника чжоуского гуна. Он произведет на вас впечатление. Правда, и он не лишен недостатков. Он ведет себя так, будто уже Сын Неба, а это большая самонадеянность. Впрочем, все правители Чжоу страдали таким недостатком — на том основании, что последний раз небеса остановили свой выбор на их предке. Но это случилось триста лет назад, а потом, когда нечестивые варвары, сговорившись с властями, убили императора, небесное право было утрачено. Тогда его сын бежал в Чжоу и объявил императором себя. Но, конечно, гегемонии больше не было, и на самом деле он был уже всего лишь чжоуским гуном. Теперь у нас осталась лишь тень Сына Неба в Лояне, который представляет собой лишь тень столицы настоящего Срединного Царства. Чжоуский гун почтиимператор. Но и это неплохо, правда? Особенно если учесть, что Чжоу — одно из самых слабых государств и рано или поздно кто-нибудь из соседей — возможно, эти двуногие волки — захватит его. А пока мы смотрим на Чжоу со слезами на глазах и надеждой в животе.

Потом Шэ-гун рассказал мне о своей прабабке, приходившейся прабабкой и правящему чжоускому гуну. Женщина непомерного честолюбия, она всегда говорила о себе, как о маленьком мальчике. Однажды в дворцовом крыле, где она жила, случился пожар, и все дамы убежали, лишь этот маленький мальчик остался сидеть в зале приемов, безмятежно гадая о своей судьбе на палочках из тысячелистника. Служанка умоляла правительницу покинуть горящий дворец, но благородная старушка отвечала:

— Маленький мальчик не может выйти из дворца без сопровождения родственника-мужчины в ранге не ниже хоу, и, разумеется, маленький мальчик никогда не показывается за стенами дворца без придворной дамы старше себя, — и продолжала гадание на палочках (распространенное китайское времяпрепровождение).

Служанка поспешила разыскать какого-нибудь мужчину соответствующего ранга, чтобы проводить правительницу в безопасное место, но во дворце не нашлось никого достойного. Поэтому в горящий дворец, обернув лицо мокрой тряпкой, пробрались племянник правительницы и служанка.

Они нашли правительницу по-прежнему раскладывающей палочки.

— Пожалуйста, о воплощение Сына Неба, — сказал ее племянник, — пойдемте со мной!

Правительница очень рассердилась.

— Это неслыханно! Я не могу выйти без сопровождения дамы старше себя и мужчины-родственника в ранге не ниже хоу. Получится неприлично!

И так правительница сгорела, во имя приличия — качества, значащего для китайцев все.

Смерть благородной дамы вызвала в Китае бесконечные споры. Одни видели в ней пример, достойный восхищения и подражания, другие считали это смешным.

— В конце концов, — говорил Фань Чи, — она не была ни девицей, ни молодой замужней женщиной. Правительница была очень стара и не нуждалась в сопровождении. Это не скромность. По сути дела, она обладала тем же тщеславием, что и все представители дома Чжоу. А тщеславие в глазах небес не есть достоинство. Это не приличие.

Когда мы приблизились к пригородам Лояна, народу вдруг прибавилось. Множество мужчин и женщин направлялось в столицу. Богачи катили в колесницах или ехали в носилках. Бедные крестьяне несли свой товар за спиной. Зажиточные крестьяне и купцы восседали в запряженных быками крытых повозках. Простые люди были хорошо одеты и улыбались, в отличие от угрюмых жителей царства Цинь, чьи лица, кстати, внешне не похожи на лица восточных китайцев. В царстве Цинь люди имеют бронзовый цвет кожи и плоские носы, а жители Чжоу, как и других восточных государств, светлее остальных китайцев и с более тонкими чертами лица. Но все в Срединном Царстве черноволосые, черноглазые и почти без волос на теле. Довольно любопытно, что воины в Чжоу называют местных жителей черноволосыми, как мы вавилонян, а сами воины произошли от племен, завоевавших Срединное Царство примерно в то же время, когда арии пришли в Персию, Индию и Грецию. Откуда пришли те племена? Китайцы указывают на север. Интересно, если окажется, что у нас общие предки.

Мы въехали в Лоян через высокие каменные ворота в грубой кирпичной стене. И я сразу почувствовал себя дома. Толкучка напоминала толпу в Сузах или Шравасти. Люди хохотали, кричали, пели, торговались, плевались; покупали, продавали, играли и ели в маленьких ларьках, что стоят на каждой улице.

У рыночной площади Шэ-гун купил в ларьке вареного карпа.

— Лучший карп в Китае, — сказал он, оторвав кусок и протягивая мне.

— Никогда не ел рыбы вкуснее, — ответил я с изрядной степенью искренности.

Шэ-гун улыбнулся торговцу:

— Приезжая в Лоян, я всегда сразу прихожу к вам. Правда?

Даже с набитым ртом Шэ-гун отличался изяществом.

Торговец низко поклонился, пожелал ему долгих лет жизни и взял монету. Потом Шэ-гун купил большой лист с завернутыми в него пчелами, зажаренными в собственном меду, и стал расхваливать мне это блюдо, но мне оно показалось странным. После Лидии я охладел к меду.

Шэ-гун всегда останавливался в большом здании напротив монаршьего дворца.

— Когда-то этот дом принадлежал родственнику моей семьи, — сказал он несколько туманно. Ему почему-то все приходились родственниками. — Но потом дом продали одному купцу, который сдает комнаты очень дорого, но с меня, как с члена императорской фамилии, в виде исключения берет другую цену.

Хотя Шэ-гун обращался со мной не как с пленником, я прекрасно сознавал свое положение. Когда мы путешествовали, он держал меня либо у себя в комнате, либо в комнате у эконома. С меня не спускали глаз.