Сотворение мира
Шрифт:
— И мы больше никогда не встретимся?
— Надеюсь, никогда. — Своей веселой безжалостностью Амбалика неприятно напомнила своего отца. — Все равно вы не захотите вернуться сюда. Да вы просто уже будете слишком старым.
— Мои сыновья…
— Они останутся там, где положено, — твердо проговорила она.
Вот так я написал сообщение о собственной смерти, на котором подделал подпись первого делопроизводителя сузской канцелярии. Потом, за час до заката, вышел из дома.
Я не повидался с сыновьями и принцем Джетой. Все свои деньги я завернул в матерчатый пояс и обернул его вокруг талии. На рынке я купил старый халат, сандалии и посох и за несколько минут до закрытия на ночь городских ворот вышел из города.
Не знаю, что стало с моими сыновьями. Карака мог бы прислать сообщение, если бы знал, что я жив, но, наверное, он поверил Амбалике, когда она объявила о моей смерти.
От Эгиби я узнавал новости об Аджаташатру. Война с Аванти оказалась такой же долгой и нерешительной, как до того с республикой Личчхави. В конце концов, на девятый год царствования Ксеркса, индийский царь умер — по слухам, естественной смертью. Поскольку вопрос с наследованием был очень запутанным, созданная Аджаташатру на Гангской равнине империя распалась.
Когда я думаю об Индии, за веками этих слепых глаз сверкает золото. Когда думаю о Китае, блестит серебро, и я снова вижу, как наяву, серебряный снег, падающий на серебристые ивы.
Золото и серебро. А теперь мрак.
КНИГА VIII
ЗОЛОТОЙ ВЕК ВЕЛИКОГО ЦАРЯ КСЕРКСА
1
Весной в восьмой год царствования Ксеркса я приехал в Сузы, проведя шесть лет на востоке и на востоке от востока. Пылкого молодого человека, выезжавшего из Бактрии, больше не существовало. Через сузские ворота въехало в город привидение средних лет. Я даже удивился, что люди видят меня, и совсем не удивился, что никто не узнает. В свое время меня причислили к мертвым, и теперь для двора я был призраком. Хуже — я был призраком для самого себя.
Но мое чувство собственной нереальности вскоре развеялось или, скорее, сменилось чувством нереальности мира, в который я вернулся. Все изменилось. Нет, не совсем так. Как я обнаружил, канцелярия осталась той же. Во Второй палате меня принял помощник распорядителя, которого я знал, когда он еще был виночерпием в гареме. Это был сириец, любивший знать обо всем. Его часто дразнили за любовь задавать вопросы. И боялись, потому что он никогда не забывал ответы.
— Это чрезвычайно путает все планы, уважаемый царский друг. — Евнух воспользовался последним оставшимся у меня титулом. Чиновники Первой палаты не замедлили сообщить мне, что я больше не «царево око». — Разумеется, мы рады вас видеть, но… — Он не закончил.
За него закончил я:
— Я официально объявлен мертвым, и мое состояние передано в казну.
— Не в казну. То есть в очень малой степени. Большей частью владеет ваша уважаемая мать.
— Она жива?
— Более чем. Она со двором в Сардах.
— В Сардах? — Я удивился. — С каких это пор Великий Царь держит двор в Сардах?
— Вы что, ничегоне слышали?
Окна Второй комнаты выходили в сад. Я заметил, что весна уже близится к концу.
— Очень мало. Я знаю, что Греческие войны продолжаются. Знаю, что Великий Царь дотла сжег Афины. — Я узнал об этом в Шравасти от агентов Эгиби. — Вот, собственно, и все.
— Здесь много чего произошло, — сказал помощник распорядителя.
Как оказалось, он выбрал очень мягкое выражение. Вскоре после моего отбытия в Китай Ксеркс попросил жрецов Бел-Мардука подарить ему кое-какие золотые предметы из их сокровищницы.
— Я не просил ничего священного, — после говорил он мне. — И все равно они мне отказали. Я вообще был слишком снисходителен и никого не казнил. Но конфисковал много золота и переплавил его на дарики, чтобы оплатить Греческие войны. А потом уехал в Сузы.
Через несколько недель после отъезда Ксеркса из Вавилона один из бесчисленных претендентов на этот трон при подстрекательстве жрецов Бел-Мардука объявил себя царем Вавилонским. Он казнил нашего друга, безобразного Зопира, а затем его самого убил соперник, который затем более года сопротивлялся персидскому войску. В конце концов Вавилон сдался зятю Ксеркса и его лучшему полководцу Мегабизу, сыну убитого сатрапа Зопира.
— Месть Великого Царя была ужасна, — сказал помощник распорядителя, благоговейно покачивая головой. — Он расплавил статую Бел-Мардука, и теперь никто никогда не сможет пожать ее руку. Потом он срыл все храмы Бел-Мардука и разогнал всех жрецов, кого не убил. Потом он срыл городские стены. Сровнял с землей зиккурат. Конфисковал земли и имущество самых видных купцов…
— В том числе и Эгиби?
— Нет. — Евнух улыбнулся. — «Эгиби и сыновья» теперь обосновались здесь, в Сузах. Потом Великий Царь разделил Вавилонию на две сатрапии и упразднил титул «царь Вавилонский». На сегодняшний день Вавилон — провинциальный город и его тысячелетняя история подошла к концу.
— И где же теперь зимует двор?
— В Персеполе.
— Но там зимой морозы.
Евнух вздохнул:
— Мы покорные рабы.
Он произнес традиционную формулу, и я тоже повторил ее. Когда я спросил, куда делись все те тонны вавилонского золота, то получил ответ, что все ушло на оплату вторжения в Грецию.
— Ушло, и ушло без следа, — сказал евнух. — Эти войны оказались разорительными!
— Но успешными. Афины разрушены.
— О да! Да!
Но энтузиазм евнуха был явно наигранным. Дальнейшие расспросы раскрыли часть истории, столь хорошо известной здесь, в Афинах, и я повторю ее, Демокрит, только чтобы ты смог представить себе, как все это выглядело с другой стороны.
Ксеркс лично командовал вторжением. Он шел по суше из Сард. С ним были три армейских корпуса из шести, или шестьдесят тысяч воинов — не шесть миллионов, или какое там еще число придумал Геродот, дабы польстить афинянам. Войско сопровождал весь флот.
Греки были в панике. Все дельфийские и афинские оракулы были единодушны: Великий Царь непобедим, и они намекали, что со стороны афинян было бы мудро отдать свой город и бежать в Италию. Позже Дельфийский оракул оговорился, что деревянные городские стены могут принести пользу. И тогда не уважаемый и не любимый народом Фемистокл решил довольно хитро истолковать слова «деревянные стены» как «деревянные корабли».
Но канцелярский евнух знал лишь придворную версию войны, которую и изложил мне.