Сотворение мира
Шрифт:
Вечера стояли тихие. Мы с Каракой записывали все увиденное и услышанное за день. Мы также следили за составлением карт, поскольку карта Сцилакса оказалась столь же неточной в отношении внутренней части Индии, сколь точна она была для побережья. Потом, когда устанавливали шатры, я обычно ужинал с Варшакарой. Он так же интересовал меня, как и я его. Мы неизбежно много лгали друг другу, но я выловил и много полезных сведений об экзотическом мире, в котором оказался. Мы полулежали на диванах — это нечто вроде греческого ложа, но обшито материей, и сверху лежат подушки. У каждого дивана обязательно плевательница — индийцы постоянно жуют какие-нибудь наркотические листья.
Индийская кухня имеет сходство с лидийской. Широко используется шафран и острая смесь из пряностей под названием кэрри. Для жарки обильно используют ги, которое долго не портится даже в жару. В конце концов я все же привык к нему. Что не поджарено на ги, то им пропитано. Я предпочитал постное масло, которое сами индийцы употребляют мало. Сделанное из зерна, называемого симсим, оно легче, чем ги, а по вкусу не хуже. Для индийцев симсимовое масло — то же, что оливковое для афинян.
Но на царском столе или на столе какого-нибудь богача может быть только ги, и поскольку я упорно ел все, чем меня кормили, то в первый и единственный раз в жизни разжирел, как евнух. Кстати, полнота в Индии — предмет восхищения как в женщинах, так и в мужчинах. Женщина не может быть слишком толстой, но шароподобный монарх считается блаженным и снискавшим благословение богов.
Сам Варшакара, правда, ел весьма умеренно. Но с другой стороны, он слишком много потреблял крепкого напитка, получаемого выпариванием сахарного тростника. Я тоже полюбил его. Но оба мы следили, чтобы не напиваться в присутствии друг друга. Варшакара ко мне относился так же подозрительно, как и я к нему. Мы непомерно, в индийской манере, льстили друг другу, и каждый ждал от другого какой-либо ошибки, но так и не дождался.
Помню одну беседу в шатре, когда после излишне сытного ужина мы продолжали пить вино из сахарного тростника, которое девушка-служанка наливала нам в глиняные чашки. Я совсем осоловел, как и Варшакара, но, помнится, спросил:
— И долго еще лошади гулять?
— До весны. Еще пять-шесть месяцев. У вас в Персии есть такой обычай?
— Нет. Но лошадь высоко почитается нашими царями. Раз в год жрецы приносят в жертву коня у гробницы Великого Царя Кира.
Индийское жертвование коня произвело на меня неизгладимое впечатление. Прежде всего, я был поражен той баснословной странностью, с какой могла быть развязана война — всего лишь из-за того, что лошадь решила попастись на лугах соседней страны. Разумеется, я слышал эти нескончаемые стихи слепого Гомера, уверяющего нас, что некогда греки напали на Трою — нынешний Сигей в нашей части мира — только из-за того, что жена греческого вождя сбежала с троянским юношей. Для тех, кто знает греков, совершенно ясно, что греки всегда хотели контролировать вход в Черное море и богатые черноморские земли. А для этого нужно сначала завоевать Трою, или Сигей. Сейчас это мечта Перикла. Желаю ему удачи. Он очень в ней нуждается. И сбеги жена Перикла с сыном старика Гиппия, владетеля Сигея, для греков нашелся бы неплохой повод начать войну, и ты, Демокрит, мог бы воспеть это в стихах.
Мы, персы, искреннее других народов. Мы открыто признаем, что строим империю, чтобы стать богаче и сильнее. Кроме того, не покори мы соседей, они бы покорили нас. Так уж повелось в мире. Несомненно, так было принято и у воспетых Гомером арийских племен и так же индийские брахманы воспевают героев своего арийского прошлого. Кстати, в Ведах есть повествование о молодом царе по имени Рама — длиннейший из когда-либо написанных гимнов. Мне говорили, что образованному брахману нужно не менее десяти лет, чтобы выучить все строчки. Думаю, день-два послушав этот гимн, каждый скажет — и будет не так уж неправ, — что это повествование еще скучнее гомеровского. Для меня в обеих этих арийских историях единственно интересным представляется то, что боги там предстают просто как сверхгерои. Арийские боги — те же самые мужчины и женщины, только бессмертные; у них тот же чрезмерный аппетит, которому они слишком потворствуют — обычно за счет людей.
Демокрит говорит, что образованные греки никогда не воспринимали гомеровских богов всерьез. Возможно. Но огромный храм Афины, строящийся сейчас в Акрополе у нас за спиной, — чрезвычайно дорогой памятник богине, и, несомненно, ее воспринимает всерьез не только народ, но и правители города, названного в ее честь. И до сих пор в Афинах считается смертельным преступлением глумиться над гомеровскими богами или отрицать их существование, по крайней мере публично.
Индийцы в те времена были — а может быть, и остались теперь — мудрее греков. Для них боги просто существуют или не существуют, в зависимости от вашего взгляда на них. Понятие кощунства совершенно чуждо индийскому уму. Арийские цари не только находят удовольствие в беседах с атеистами, открыто глумящимися над богами арийских племен, но ни одному арийскому правителю и в голову не придет запретить доарийских местных богов, которым поклоняются в деревнях.
Усилия моего деда превратить арийских богов в демонов поразили индийских ариев не так, как обвинения в кощунстве и упражнения в бессмыслице. Идея о Мудром Господе под именем Брахмы или Варуны и так широко распространена. Так зачем же, спрашивали меня индийцы, отрицать меньших богов? Я повторил Зороастровы заветы: каждый должен очиститься, отринуть демонов, обратить всех к истине. Но сам я никого не обратил. Правда, у меня была дипломатическая миссия.
Варшакара не знал, когда, как и с чего началась традиция жертвования коня.
— Она очень древняя. Очень священная. По сути дела, после коронации это самый значительный ритуал в жизни царя.
— Потому что добавляет царству новые территории?
Варшакара кивнул:
— Что может быть лучшим свидетельством благоволения небес? Если бы конь вошел в Варанаси, наш царь приобрел бы истинную славу. Но… — Он вздохнул.
— Не хочу показаться непочтительным к богам, почтеннейший Варшакара, — крепкое вино несколько развязало мне язык, — но те воины, что сопровождают жеребца… не могут ли они предопределить его путь?
Варшакара улыбнулся, и его окрашенные бетелем зубы показались кровавыми.
— Малейший намек, что коня может направить что-либо кроме судьбы, совершенно недопустим и нечестив… Но отчасти это верно. Коня можно тихонько направлять, однако до известного предела. Поскольку лошади боятся городов, мы обычно поощряем коня обходить вокруг города. Это нас вполне устраивает. Контролируя периметр, получаешь и сам город. Естественно, нашим воинам приходится одержать победу над местными, но это для нас не представляет труда. Кошала распадается, и мы бы с легкостью… Но конь свернул на юг. Единственная надежда, что он повернет на северо-восток, к Гангу, к республикам на другом берегу. Вот откуда идет угроза.
— Республики?
Варшакара снова показал свои красные зубы, но это была уже не улыбка.
— Есть девять республик. От Шакья в северных горах до Личчхави, что сразу за Гангом от Магадан. Все девять заключили союз и люто ненавидят Магадху.
— Как же девять маленьких республик могут угрожать великому царству?
— В этот самый момент они собираются в федерацию, которая мощью не уступит Магадхе. В прошлом году они избрали верховную сангху.
Полагаю, лучшим переводом этого слова будет «собрание». Но в то время как Афинское народное собрание открыто и для простолюдинов, и для знати, сангха индийских республик состоит из представителей от каждой из девяти стран. Как выяснилось, лишь пять республик объединились в федерацию, пять самых близких к Магадхе, вот это-то и напугало царя Бимбисару и его распорядителя двора Варшакару. Основания у них для этого были. Эти республики относились к Магадхе так же, как ионийские греческие города к Персии. Единственное различие: во времена Дария города эти были не республиками, а тираниями.