Сотворение света
Шрифт:
Холланда впервые попытались убить, когда ему было всего девять лет.
За год до того его глаз стал черным. Зрачок с каждым днем делался все шире и шире, темнота пропитала сначала зеленую радужку, потом белок, медленно отравляя его вплоть до ресниц. Волосы у него были достаточно длинные и могли скрыть черную метку, если все время ходить с опущенной головой. Постепенно это вошло в привычку.
Он проснулся, услышав свист металла. Метнулся в сторону, еле успел уйти от клинка.
Кинжал
А вместо этого увидел своего старшего брата. Вдвое крупнее его самого, с мутно-зелеными, как у отца, глазами и грустно изогнутой, как у матери, линией губ. Брат, единственная родная душа, какая осталась у Холланда.
– Алокс? – ахнул он. Раненую руку пронзила боль. На пол упали красные капли. Холланд зажал ладонью кровоточащую рану.
Алокс стоял над ним, и вены у него на горле постепенно наливались тьмой. К пятнадцати годам он уже сделал себе с дюжину татуировок – чтобы подавлять волю и связывать убегающую магию.
Холланд лежал на полу, и между пальцами сочилась кровь. Но он не плакал, не звал на помощь. Плачь не плачь – никто не придет. Отец умер. Мать потерялась в притонах шо, утопив себя в дыму.
– Не дергайся, Холланд, – прошептал Алокс и выдернул нож из койки. Его глаза покраснели – то ли от выпивки, то ли от чар. Холланд не шевелился. Не мог шевельнуться. И не потому, что лезвие было отравлено, хотя именно этого он и боялся. А потому что ему каждую ночь снились покушения. У нападавших были сотни лиц, сотни имен, но ни одного не звали Алокс.
В детстве, когда Холланд не мог уснуть, Алокс рассказывал ему сказки. О грядущем короле. О том, у кого хватит силы вновь оживить этот мир.
Алокс разрешал Холланду сидеть на самодельном троне в пустой комнате и мечтать о прекрасном будущем.
Алокс впервые увидел метку у брата в глазу и пообещал беречь его.
А теперь Алокс стоял над ним с ножом.
– Восск! – взмолился Холланд. «Не надо».
– Это нечестно, – выплюнул его брат, пьяный от вида крови и стали, от собственной силы. – Эта магия – не твоя.
Окровавленные пальцы Холланда сами собой метнулись к меченому глазу.
– Но она меня выбрала.
Алокс яростно помотал головой.
– Магия не выбирает, Холланд. Она не принадлежит никому. Кроме тех, кто берет ее силой.
С этими словами он снова замахнулся ножом.
– Восск! – умолял Холланд, пытаясь заслониться ладонями.
Ему удалось блокировать нож и оттолкнуть его – не сам клинок, а воздух и металл. Лезвие все же задело его, по ладони потекла кровь.
Холланд поднял глаза на Алокса, и от боли на губах вдруг зародились слова:
– Ас старо.
Эти слова возникли сами по себе, выплыли откуда-то из темных глубин разума, словно забытый сон, и с ними в изрезанных руках вспыхнула магия. Она взбежала по клинку, окутала брата. Алокс отпрянул, но было уже поздно. Чары окутали его, превращая тело в камень. Растеклись по животу, взбежали на плечи, стиснули горло.
Короткий вздох – и все было кончено. Тело превратилось в камень за долю секунды, быстрее, чем падает на пол капля крови.
Он лежал, придавленный шаткой тяжестью окаменевшего брата. Алокс стоял на одном колене, и Холланд мог заглянуть брату в глаза. Он поймал себя на том, что вглядывается брату в лицо. Тот застыл с приоткрытым ртом, черты окаменели в краткий миг между удивлением и яростью. Медленно, осторожно Холланд высвободился из-под каменной статуи. Встал на ноги, пошатываясь – внезапная магия отняла много сил, а внезапная атака еще больше.
Он не заплакал. Не убежал. Просто стоял и смотрел на Алокса, выискивая в его чертах хоть малейшую перемену – веснушку, шрам, хоть что-нибудь, чего он раньше не замечал. Пульс постепенно успокаивался, и вместе с ним что-то замедлялось глубоко внутри, как будто заклятие превратило в камень частичку его самого.
– Алокс, – еле слышно произнес он и коснулся холодной щеки брата, но тотчас отдернул руку. Пальцы оставили на мраморном лице кровавое пятно.
Холланд подался вперед и шепнул брату в каменное ухо:
– Эта магия принадлежит мне, – и положил руку на плечо Алоксу.
И толкнул. Гравитация опрокинула статую, и она разбилась вдребезги.
На тюремной лестнице послышался топот. Холланд мгновенно вернулся в камеру и насторожился. Сначала он подумал, что к нему идет Келл, но потом сосчитал шаги – посетителей было трое.
Они говорили по-арнезийски. Слова быстро перетекали одно в другое, и Холланд понимал далеко не все.
Он застыл в неподвижности. Щелкнул замок, распахнулась дверь. Антари постарался не отпрянуть, когда вражеская рука зажала ему рот.
– Давай-ка глянем… глаза…
Грубые пальцы повозились у него на затылке, и с глаз свалилась повязка. На мгновение мир окрасился в золото – это горел фонарь. Человек силой приподнял Холланду лицо.
– Может, вырезать…
– Не похож… По-моему.
Доспехов на них не было, но, судя по выправке, это дворцовая стража.
Первый выпустил челюсть Холланда и стал закатывать рукава.
Холланд понял, что сейчас будет, за миг до того, как сильный рывок цепи поднял его на ноги. Он встретился глазами со стражником, и тут обрушился первый удар. Он пришелся в шею, между воротником и горлом.
Он следил за болью, как за потоком, стараясь направить ее в другое русло.
Все это было ему хорошо знакомо. В памяти всплыла холодная улыбка Атоса. Огонь серебряного кнута.