Сотворяющий
Шрифт:
И он творил, обласканный ветрами немыслимых образов. И волны цвета обдавали его ссохшуюся кожу, наполняя её живительным соком недосказанных слов и неисполненных желаний. Он плыл и купался в этом буйстве мыслей, окутавших его со всех сторон и не дававших ему ни единой минуты отдохновения. Он творил! Он творил так, что не было грани между ним и его творением. И вот уже давно позабыт виброшлем. И вот уже несколько дней, как он не ест и не спит, бесконечно создавая ткань иллюзии хаоса. И уже неясно, что является источником этого буйства: он со своим талантом или это сама ткань иллюзии создаёт его, превращая скромного, никому неизвестного юношу – выпускника академии в настоящего мастера-творца.
Он ткал ткань иллюзии неистово, самозабвенно! Так, как ещё никто и никогда не делал! Он утопал в своей работе, повинуясь одному лишь движению своей жаждущей души, словно бы ища среди всех этих хитросплетений цвета и формы самого себя, потерянного когда-то.
Ещё раньше, когда он только получил этот контракт, сама мысль о том, что за считанные дни ему нужно будет переделать и оформить весь дворец наместника, да ещё и устроить шоу для его гостей, приводила Доса в ужас. Ему казалось, что это совершенно невыполнимая задача, по крайней мере, для него. А вот теперь он сотворил всё, что от него требовалось (и даже больше того!) буквально за считанные дни. И было это так легко, свободно, что он даже и усталости не успел почувствовать. Он просто парил во всём этом! Ему казалось, что на какой-то момент он снова стал маленьким мальчиком, который настолько увлечён игрой, что даже не замечает ни времени, ни усталости, ни голода.
Но, наконец, час пробил, и работа была закончена, потому что всё в этом бренном мире имеет своё начало и свой конец. Но его не покидало некое чувство недосказанности, какая-то незавершённость сквозила в его, казалось бы, идеальной работе. Он внимательно взирал на творение рук своих и разума своего, беспрестанно пытаясь понять, чего же не достаёт его шедевру? Но то самое неуловимое, что так и не блеснуло искрой гения в его шедевре, непостижимым образом, ускользнуло от него, будто играло с ним в прятки. И он был опечален.
Поразмыслив над происходящим ещё немного, он внезапно почувствовал весь тяжкий груз своей усталости и, справедливо рассудив, что на ясную голову думается лучше, отправился к себе и проспал двое суток кряду.
Ему снились дикие ветра Аткилона, утопающие в бездонной пучине вечно бушующих вод первозданного океана. И та голубовато-сизая дымка, что лишь изредка появляется в точке соприкосновения моря с небом.
Ему снились величавые птицы-горуды, чьи красные, как скалы Коры, крылья способны заслонить собой полнеба, набрасывая зловещую тень на бескрайние джунгли, сотрясаемые жуткими криками гигантских монстров. И нежное, почти нереальное создание неописуемой красоты, чьи изумрудные, чуть раскосые глаза так приятно гармонировали со снежными и слегка зеленоватыми волосами, доходившими ей почти до бёдер. И он знал её! Он чувствовал, что она очень важна для него! А, может, была важна? Или ещё будет? Он пока не мог этого определить точно, но одно он знал наверняка: он знал её! А потом джунгли расступились перед ним, и он оказался в причудливом дворце, увитом дикими лианами.
Высокая строгая дама в странном головном уборе, напоминающем крылья какого-то животного, вела его под руку через длинную галерею залов и переходов туда, откуда лился неясный белесый свет. Вокруг него множество разнаряженных людей и существ со странными, почти гротескными чертами. Их взгляды обращены на него. Они рукоплещут ему, и сам он полон ощущения собственной значимости. Он – звезда этого бала!
И вот он уже стоит посреди изумрудного зала перед высоким золотым троном, на котором восседает королева в пышном наряде из зелёных с синим перьев, полностью скрывающем очертания её фигуры. Золотая маска, украшенная париком из таких же перьев, скрывает её лицо, а руки спрятаны под золотыми перчатками. И снова всё исчезает, рассыпаясь на тысячи осколков, и растворяется в предрассветном тумане Краса.
Тихая гладь зеленовато-голубого озера отражает вечно розовое небо, и стаи птиц кружат над ней, поднимая в воздух бесчисленные тучи перепуганных бабочек, бьющихся в его окно… Он озадачен и испуган… И ещё нож… Странный, древний, тяжёлый нож из потемневшего металла с рукояткой в виде спирали… Он держит этот окровавленный нож в руке, а рядом, на зеркальном полу, лежит распростёртое тело полуголого тучного мужчины с перерезанным горлом…
Он проснулся. Голова его болела, а сердце готово было выскочить из груди. Не говоря никому ни слова, он вызвал флаер к своему окну и умчался прочь. Ему хотелось вырваться из этой гнетущей атмосферы дворца, которая за последнее время порядком поизмотала его.
Он летел и наслаждался закатом. Тёмно-красные каменистые долины расстилались под ним, сверкая своими небольшими, но частыми драгоценностями-озерцами. Вскоре дворец наместника скрылся за горизонтом, и он оказался на «дикой территории» – весьма обширном регионе на западе, где не велась добыча аспарита по причине слишком близкого залегания грунтовых вод.
Это было заметно. Озерца стали появляться всё чаще и чаще, а где-то впереди они становились такими крупными и частыми, что казалось, будто на Коре, откуда ни возьмись, появилось море. Розовые, лиловые и оранжевые с красным облака отражались в голубой воде и, словно бы парили, неуклонно исчезая у покрытых искрящейся щёткой солёных кристаллов берегов. И во всём этом багряном безмолвии чувствовались какая-то могучая сила и вечный покой.
Стемнело. Он опустился к подножию одной из одиноко возвышающихся посреди равнины скал и решил переждать короткую корскую ночь, которая обычно длилась не более часа. Осмотревшись вокруг, он уселся неподалеку от флаера и принялся размышлять о той роли, которую уготовила ему судьба в этой странной пьесе под названием «Жизнь». Он всё пытался найти ответы на давно мучавшие его вопросы, но, странное дело, сколько бы он ни копался в своей памяти, пытаясь понять, где их истоки, всё время выходило, что вопросы эти были с ним всегда. Он уже дошёл до воспоминаний из жизни в академии и собирался углубиться в детские воспоминания, как вдруг, с удивлением для себя обнаружил, что не помнит своего детства!
«Нет! Этого не может быть!» – подумал он и стал напрягать свою память всё сильнее и сильнее, но, несмотря на все его усилия, ровным счётом ничего не выходило. Совсем! Ему почему-то никак не удавалось вспомнить своего детства. Он не помнил себя маленьким! Более того, он даже не мог вспомнить того, как он поступил в академию и первые годы учёбы! Самое раннее его воспоминание о себе было поступлением под личное руководство мастера Дрого, после окончания основного курса обучения. Но, ведь, это было всего три года назад!
«Наверное, кто-то стёр мою память, – подумал Лин – Вот только кто и зачем? Дрого наверняка знал! Жаль, что он умер. А, между прочим, я до сих пор не знаю, как и от чего? Нужно будет непременно выяснить!».
Так, погружённый в свои невесёлые мысли, он сидел, обхватив руками колени, и даже не заметил, что вот уже несколько минут, рядом с ним стоит какой-то странный человек в тёмно-красных лохмотьях, оставшихся от некогда богато украшенного плаща.
– Ночи Коры полны блаженства! – обратился незнакомец к Лину низким певучим голосом.