Сотый шанс
Шрифт:
Подумав, Бобров ответил:
— Лейтенант Девятаев.
— Я должен поговорить с ним.
Девятаев отдыхал. Когда в землянку вошли Бобров и с ним знакомый по портретам генерал-лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, летчик мигом вскочил, вытянулся.
— Здравствуйте, — генерал пожал руку. — Садитесь. Как себя чувствуете?
— Нормально.
— Вам поручается…
И втроем склонились над картой. Летчик узнал, что в районе Пирятина попала в окружение группа наших войск. Часть их с боями прорвала вражеское кольцо. Но в окружении находился командующий
На карту легли линейка, циркуль. Начались вычисления.
— Я готов, — выпрямился Девятаев. На нем уже был ремень, гимнастерка застегнута на все пуговицы.
К пакету за сургучными печатями был привязан тяжелый камень.
— Будьте осторожны, — пожелал генерал. — Идите на малой высоте, чтобы немцы не перехватили.
Михаил поспешил на стоянку. Прогрев мотор, сбросил газ. Подошел командир эскадрильи, сказал совсем не по-командирски:
— Взлетай, Миша… Ни пуха ни пера…
«Як-1» ушел в воздух. Тот самый «як», на котором Девятаев перелетел из Конотопа.
Ушел и… пропал. «Может, — гадали на аэродроме, — сел где-нибудь на вынужденную, а может… сбили?..» Острее других переживал задержку Бобров. «А вдруг не нашел цель? Или решил сесть, да ненароком подломал шасси? Места там бугристые, площадки никто не готовил… «Ни пуха ни пера…» Нашел что сказать», — упрекал себя.
До Дрюковщины, до рощи Шумейково, Девятаев долетел нормально. Здесь увидел горящие на пшеничном поле немецкие танки. А в стороне ползла еще колонна машин из двадцати. У опушки заметил четкий знак Т из белого полотнища. Но тут были рвы, значит, садиться нельзя. Если бы он летел на По-2, можно было бы попробовать… Развернувшись и вновь снизившись, точно к знаку сбросил пакет. Задание выполнено.
Повернул к дороге, по которой ползла колонна. Ошпарил ее из пулеметов. И тут почувствовал резкий удар по левой ноге. Только теперь увидел, как из туч, сверху, вывалились «мессершмитты».
Ему удалось увернуться от нового удара. Но разрывная пуля раздробила ногу, кровь через голенище хлынула на пол кабины. В глазах помутнело, будто летел не в чистом небе, а плавал, задыхаясь, в мутной воде, его тащило на дно, и волны расходились зеленой зыбью.
Ремнем планшета, как медицинским жгутом, перехватил, насколько мог, раненую ногу выше колена. Казалось, до своего аэродрома не дотянуть. Решил сесть на ближайшем, знакомом. Сделал над соседним хутором разворот и пошел на снижение. Увидел, как с земли женщины машут косынками, на что-то показывают. Бросил взгляд — немецкие танки. И тут же захлопали «эрликоны».
Едва различив свой аэродром, сбросил газ. Прицелился на посадочную полосу. Коснувшись колесами земли, выронил управление, самолет побежал, сбавляя скорость, и замер за кромкой аэродрома на картофельном поле.
Бобров вскочил на подножку санитарной машины.
— Что с тобой, Миша?
Летчик молчал.
— Носилки!
Бобров и
Девятаев, потеряв сознание, раскидав руки, безжизненно лежал на основании крыла истребителя.
— Доктор, сделайте что-нибудь! — разозлился комэск.
Врач удручающе смотрел на пустые ампулы.
— Крови нет…
— Режь мои вены! — Бобров торопливо начал срывать пуговицы с рукава шевиотовой гимнастерки. — У меня первая группа.
Он торопился спасти своей кровью жизнь друга.
Когда Михаил открыл глаза, увидел склонившегося над ним Владимира Ивановича.
— Танки, — с перерывами, еле переводя дыхание, сказал Девятаев. — Колонна… А наши здесь, в лесу. На пшеничном поле был бой…
Не поднимаясь, он водил пальцем по карте:
— Садиться нельзя. Пакет сбросил. Видел, как подобрали.
…Много лет спустя, после войны, Девятаев узнал, что в тот сентябрьский день сорок первого, когда он отвозил пакет, генерал-полковник М. П. Кирпонос погиб на поле боя, погиб как солдат в неравной схватке.
…Санитарный поезд довез летчика до Саратова. В госпитале врачи, осмотрев рану, ничего утешительного сказать не могли. Выход был крайний: на операционный стол.
— Подождите, — нервно взмолился Девятаев. — Если оттяпаете ногу, как я буду летать? Может, она и так заживет?..
— Ампутация, возможно, не понадобится.
— Как это «возможно»?
— Мы сделаем все, что надо и что возможно. Но без операции не обойтись.
— Делайте все, что хотите. Только, пожалуйста, не отрубайте.
В операционной женщина-хирург склонилась над его покореженной ногой.
Девятаев, приподнявшись на крепких локтях, смотрел, как «колдует» врач. От нестерпимой боли Михаил до крови искусал губы, но не шевельнулся, не проронил ни слова.
После операции ногу забинтовали. Врач устало подняла голову и, взглянув на летчика, изумленно сказала:
— Кремень!..
— Я буду летать? — вопрошающе посмотрел Девятаев в глаза хирурга.
— Возможно. Но не ручаюсь, что скоро.
Из госпиталя его выписали в батальон выздоравливающих. Батальон был в Казани, в знакомом городе, где Михаил стал и летчиком, и речным капитаном. Здесь жила и та девушка, которая была ему дороже других.
И теперь, когда они вдвоем гуляли по знакомым казанским улицам, он невесело пошутил:
— Ну и медицина… Подумать только: могли оттяпать ногу. А ведь гляди-ка, хожу на своих двоих. Кто не знал моей походки раньше, не заметит в ней перемен.
— Ты медицину не трогай…
— Виноват, Фая, забыл, что ты медик.
И хотя он недолюбливал медицину, она стала его службой: перевели Девятаева из авиации истребительной в авиацию санитарную.
Он снова был на войне. Снова летал. Но по-другому и на другой машине. Бережно перевозил ночами раненых партизан через линию фронта, а туда — ампулы с кровью для спасения жизней, летал по срочным вызовам с докторами медицины в прифронтовые госпитали и медсанбаты.
Но случалось и другое.