Соучастие в убийстве
Шрифт:
— Ловкач! — усмехнулся Филберт.
Сим понял, что еще больше ухудшил свое положение, если только его можно было ухудшить. Он окончательно восстановил против себя Филдса и рассеял все его сомнения. Однако Сим сделал еще одну попытку убедить Филдса в своей невиновности.
— Я знаю, вы справедливый человек, мистер Филдс, — сказал он. — Вы не такой, как Филберт. Вы не пошлете на виселицу невинного… В кражах со взломом я признаюсь. Но женщину я не убивал. Я ее в глаза не видел. И не подписывал никаких показаний. Филберт избил меня до бесчувствия. Я не сознавал, что делал… Ну поймите, зачем мне лишать себя жизни ложным
Он продолжал бессвязно говорить, пытаясь убедить Филдса, и все никак не мог остановиться.
— Все это вы уже говорили, — наконец прервал его Филдс. — Тем не менее я попрошу старшего сыщика Филберта рассказать мне, как было дело.
Он внушительно поглядел на Филберта.
— Применяли вы насилие, чтобы заставить его подписать ложное признание?
— Нет, сэр, — поспешно ответил Филберт. — Но я действительно несколько раз ударил его. Так ведь он бросился на меня первый, — Филберт потрогал свой распухший, кровоточащий нос. — Он очень сильно ударил меня, сэр. Боюсь, что опять перелом. Я его на это не вызывал. Видно, привык действовать кулаками… Я только старался его утихомирить. Мне пришлось это сделать. Он был в полном рассудке, когда подписывал показание. Перед тем как подписать, он его несколько раз перечитал.
— Вы это подтверждаете, сыщик Макгарри? — спросил Филдс.
— Подтверждаю, сэр, — ответил Макгарри.
Филдс повернулся к Симу.
— Вы ударили старшего сыщика Филберта?
— Да, ударил, — горячо сказал Сим. — Он назвал меня потаскухиным отродьем. Моя мать была приличной женщиной. Я никому не позволю…
Филдс оборвал его.
— Хватит, Сим, — сказал он. — Предоставим теперь дело судье и присяжным.
— Но вы не дослушали…
— Следствие велось вполне законно, — снова прервал его Филдс.
— Если вы считаете это законным, значит, вы не знаете, что такое закон, — сказал Сим. — Этот подлюга чуть голову мне не проломил…
— Отправьте его в следственную тюрьму, — сказал Филдс.
Макгарри и двое других сыщиков схватили Сима под локти и поволокли к двери. Сим пытался вырваться. Они заломили ему руки назад чуть не до самой шеи и потащили по коридору.
Филдс молчал до тех пор, пока не стихли их шаги.
— Хитрый парень, этот Сим, — сказал он наконец. — Признаюсь, были моменты, когда я верил ему. Но под конец он выдал себя. Поздравляю, Брюс. Вы отлично справились с заданием.
— Да, теперь все яснее ясного, — сказал Браммел. — Здорово вы его прижали, Брюс.
Филдс даже удивился такой похвале, но Филберт посмотрел на Браммела с нескрываемой злобой. «Намекаешь, что я принудил его подписать…» — хотелось ему сказать Браммелу. Но он был достаточно хитер, чтобы не произнести это вслух. Плевать ему, что думает Браммел. Хлюст и пройдоха! Он его так презирает, что не станет с ним даже спорить.
А Браммел действительно изменил наконец свое мнение о Филберте. Он понял: этот урод с одутловатым бледным лицом, отвисшими щеками, кривым носом и торчащими зубами так же хитер и темен, как его жадные, маленькие, бегающие глазки. Браммел должен был это понять с самого начала. Филдс часто намекал ему.
— Должен признать, Брюс, — сказал Браммел, — вы всегда добиваетесь чего хотите.
Филберт немного смягчился. Усмешка скривила его полуоткрытый рот.
Сыщики вышли из комнаты.
— А теперь пойдемте поговорим с прессой, — сказал Филдс.
Браммел
— Я не смогу пойти с вами, Фрэнк. У меня важное свидание.
— Очень жаль, Стюарт, — искренне огорчился Филдс. — Мне хотелось бы, чтобы вы были с нами.
Филдс и Филберт смотрели Браммелу вслед, пока тот поднимался по лестнице.
— Злится как пес, хоть и не показывает виду, — сказал Филберт. — Беда в том, что Стюарт всех считает дураками. Только он один умный.
Филдс покосился на своего подчиненного. Эта тирада ему явно не понравилась.
— Стюарт — один из умнейших людей, с которыми мне приходилось работать, — с упреком сказал Филдс. — Правда, на сей раз он ошибся…
Однако в последнем он был не так уж уверен. Пока они шли к пресс-бюро, Филдса мучили сомнения. А вдруг прав Браммел? Филдс должен быть уверен, что они действительно схватили убийцу. Он не хотел быть причастным к судебной ошибке. «Нет, смешно сомневаться, — успокаивал он себя. — Ведь есть подписанное признание, к тому же Сим своим поведением полностью выдал себя». Филдс не отдавал себе в этом отчета, но самые его сомнения еще больше убеждали его в своей правоте: уже одно то, что он сомневается, значит, что он честен и объективен. Сим наверняка убийца.
Окончательно успокоившись, Филдс похвалил Филберта перед собравшимися в пресс-бюро репортерами и сыщиками.
— Старший сыщик Филберт с успехом распутал это очень сложное дело, — сказал он.
Ответив на несколько вопросов, Филдс торжествующе заявил:
— Надеюсь, мы с полным основанием можем рассчитывать на то, что разнузданная кампания газет против нас теперь прекратится.
Он добавил еще несколько слов о желательности и важности сотрудничества между прессой и полицией.
После того как старейшина репортеров уголовной хроники Хорэс Ист горячо откликнулся на призыв старшего инспектора, официальная часть закончилась, и между сыщиками и репортерами завязалась такая мирная беседа, словно они всегда были самыми добрыми друзьями. Ни Филдс, ни Филберт ни разу не вспомнили о недавней вражде, и репортеры тоже ни словом не обмолвились о кампании против полиции. Один Годфри Беттери стоял в стороне и молчал. Лицо его, как всегда, было унылым и меланхоличным. Радоваться Беттери было нечему. Его хозяин, сэр Фредерик Джемисон, крупнейший газетный магнат, как всякий политикан, был в высшей степени тщеславен. Журналистами он не дорожил — ему ничего не стоило выгнать того или другого. Теперь он со свету его сживет за провал кампании против сыскной полиции. Беттери был так уверен в скорой отставке Филдса, что, не колеблясь, высказывал свое мнение на редакционных летучках и на столбцах газеты. Теперь ему не только придется делать вид, что он просто шутил, но и начать хвалить сыскную полицию и ее начальство, особенно Филдса и Филберта — излюбленные мишени его насмешек. Не очень-то это ему по душе. Но у Беттери было и оправдание: ведь он обязан был придерживаться политики своей газеты. И потом в общем-то так и должно быть: полицию надо хвалить, а не ругать. Этого требует высокая политика. И все же Беттери не мог не жаловаться на судьбу. Он создан для другого: для чисто литературной работы. Вот стать бы редактором отдела «Жизнь и книги». Тогда он вырвался бы наконец из этого отвратительного, грубого мира преступлений, с которым он вынужден был соприкасаться так долго. А пока…