Совершенство
Шрифт:
— Что между вами? — тихо спрашивает Антон вместо ответа. Я и сама хотела бы это знать. Раздумываю всего мгновение, прежде тем выдохнуть:
— Ничего.
Закусываю губу от понимания, что я, к сожалению, не солгала. Тут же быстро моргаю, чтобы не расплакаться. Только этого мне сейчас не хватало. Получив ответ, брат перехватывает мою, лежащую на груди ладонь и крепко сжимает в своей:
— Просто ты другая, цыпленок. Не могу объяснить, почему. Ты словно изменилась за те несколько дней, что мы не виделись.
— Всё та же, Тош. Пожалуйста,
И он, продолжая сжимать мою ладонь, отвечает тихо:
— Я же тебя с детства знаю, цыпленок. И легко определяю, когда ты лжешь.
Не знаю, что ему сказать. Но брат и не ждет ответа. Он отпускает мою руку и выходит из кабинета, направляясь к Нестерову. Шагаю следом, чтобы понять, что же он решил.
В приемной Лаура поднимает голову, заметив нас, но так ничего и не говорит. Когда дверь в кабинет закрывается за Антоном, я на цыпочках подхожу ближе, чтобы услышать их разговор. Мне нужно знать, согласится ли брат с условиями Марка. И что это вообще за условия. Но первый вопрос, который он задает Нестерову, вообще не касается ни «Архитека», ни аудиторского заключения:
— Что у тебя с моей сестрой? — спрашивает он и я слышу скрип, говорящий о том, что брат отодвинул один из стульев, чтобы усесться за стол.
Его тон усталый, но миролюбивый. Он не настроен воевать, а значит всё же предпочел прислушаться к моим словам.
— Ничего, — хмуро отзывается Нестеров, подтверждая сказанное мной, тоже не солгав, но через мгновение добавляет: — Ничего такого, что я хотел бы обсуждать с тобой.
Ответом ему служит негромкая усмешка Антона, но Нестеров вдруг продолжает:
— Знаешь, Аверин, я вообще не могу понять, какого хрена именно ты получил стал директором «Архитека»? Это же вообще не твое. Милана смотрелась бы на этой должности гораздо уместнее.
Он говорит это спокойно, без цели оскорбить, поэтому Антон так же спокойно отвечает:
— Почему ты так считаешь?
— Она ответственная и целеустремленная. Рассудительная и амбициозная. В ней есть внутренний стержень, которого тебе недостает.
От такой неоднозначной характеристики замираю за дверью и судорожно сглатываю. «Ничего» Нестерова, гораздо более многообещающее, чем моё «ничего». Если бы он не сказал, что хочет меня забыть, я даже сочла бы, что у нас еще есть какой-то шанс.
— Отец сделал ставку не на того, — слышу, как Антон встает со стула и направляется к бару, со скрипом открывает дверцу, видимо, намереваясь что-то в нем найти, и продолжает: — Мила внешне — вылитая мать и он предпочел откреститься от них обеих разом. О том, чтобы оплатить ей обучение даже речи не шло. Он так и не понял, что его характер достался дочери, а не сыну. А я, в свою очередь, по большей части перенял материнский. Глупо, правда?
— Глупо, — бесстрастно соглашается Нестеров, но тут же слышится звук его шагов, и он добавляет: — Нет, Аверин, бухать ты сейчас не будешь.
Кажется, после короткой, но не самой ожесточенной борьбы,
— Это еще почему? — возмущается брат. — Тут вообще-то мой кабинет!
— Потому что сразу же после собрания мы с тобой улетаем в командировку исправлять все твои проблемы с поставщиками, — резко произносит Нестеров, со стуком ставя отобранную бутылку на столешницу. — И кабинет теперь не твой, а мой. По возвращении переедешь в тот, что в котором нет бара. До объединения организаций…
То, что он перечисляет дальше мне уже не интересно. Достаточно знать, что они не спорят и Антон согласен содействовать Нестерову. Переключаю внимание на Лауру, которая внимательно смотрит на меня, прекрасно видя, что я подслушиваю их разговор, но не предпринимает ничего, чтобы мне помешать.
И все же, ее взгляд мне не нравится. Он неприятный и острый, наполненный открытой враждебностью. Лаура теперь видит во мне не просто девушку, которая несколько дней назад ворвалась в кабинет ее начальника, вопреки ее воле. Она видит во мне соперницу.
Подхожу к секретарскому столу в приемной и пишу на верхнем листе для заметок свой номер телефона.
— Марк Анатольевич просил передать, чтобы ты отправила его банковские реквизиты мне на этот номер, — протягиваю я листок, но Лаура не спешит брать, умышленно заставив меня замереть рядом.
— Вот когда Марк попросит об этом меня, тогда и отправлю, — цедит она, скаля фарфоровые виниры. — Не думай, что ты для него что-то значишь.
Вот даже как? Интересно. Но сил спорить с Лаурой и меряться чем бы то ни было, у меня не осталось. Слишком напряженное вышло утро.
Усмехаюсь устало:
— Ты тоже не думай слишком много, а то хвост отвалится, — советую я, складывая бумажку вдвое, и без разрешения вкладываю в маленький нагрудный кармашек на ее платье. — Не потеряй.
Не дав ей времени, чтобы возмутиться и вернуть мне листок, я спешу уйти из приемной и вообще покинуть офис «Архитека», куда уже стекаются сотрудники и учредители, приглашенные на собрание.
Лишь оказавшись на парковке и сев в машину, вместо того чтобы завести двигатель и уехать, я плачу. Навзрыд. Так, как не плакала много лет. Почти десять, если быть точной. Мне всё равно, что кто-то может меня увидеть. Плевать, что лицо опухло, а глаза покраснели и почти ничего не видят.
Успокаиваюсь лишь через час и просто сижу. Тяжело и прерывисто дышу, положив голову на руль и тупо глядя на гору бумажных салфеток, брошенных на коврик пассажирского сиденья.
«Ну что, теперь ты видишь, что я был прав? — участливо интересуется чертенок на левом плече. — Понимаешь, что Нестеров нам не нужен?»
Всхлипываю:
— Понимаю. Но от этого он нужен мне ничуть не меньше.
«Вот только не надо этого, Милашечка, завязывай с нытьем, — закатывает глаза чертенок. — Пройдет пару недель, и ты еще благодарить меня будешь…»