Совесть короля
Шрифт:
— Есть ли хоть какой-то толк от этих бумаг?
Грэшем показал жене бумаги, дабы она смогла вынести о них собственное суждение. Поинтересовавшись мнением сэра Генри, Джейн сознательно уступила ему. Сотворив женщину второй после мужчины, Господь совершил свою первую ошибку. Но кто она такая, чтобы отрекаться от Бога? Правда, даже своим второстепенным положением можно воспользоваться с умом. Пусть этот глупец пребывает в уверенности, будто он самостоятельно принял правильное решение.
Какой толк? Это были рукописи двух пьес. По всей видимости, экземпляры «Гамлета, принца Датского», написанные двумя разными людьми, если судить по почерку.
Ни тот ни другой не имел никакого сходства
— Пожалуй, толку никакого, — сознался он. — Пьеса. Что в ней интересного? И все же Марло хранил это вместе с теми бумагами, в которых король Англии и Шотландии обвиняется в принадлежности к племени содомитов. Они вполне могут иметь ценность. Другое дело, что нам об этом ничего не известно… Думаю, мне лучше встретиться с Шекспиром. Не знаю почему, но этот человек — своего рода ключ к разгадке большой тайны.
— Он снимает комнаты в старом доминиканском монастыре. В Блэкфрайерс, — вступил в разговор Манион. — Недавно вернулся туда. Я об этом слышал вчера, после того как вы отправились на ужин. Ходят слухи, что он собирается их купить. Получается, наш мастер Шекспир не актер, а денежный мешок, коль скоро ему по средствам такие покупки. Или вы не слышали? Он уже скупил половину Стратфорда.
Сэр Генри не знал этого.
— Мы обо многом даже не догадываемся, — сказал он. Джейн и Манион не преминули отметить про себя примирительное «мы». Похоже, буря в стакане воды улеглась. — Единственное, что я знаю наверняка, — я снова хочу встретиться с мастером Уильямом Шекспиром,
Глава 14
Теперь мы видим как сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.
Сентябрь 1612 года
Доминиканский монастырь
Блэкфрайерс, Лондон
Монастырь походил на кроличий садок. Шекспир снимал комнаты позади восточных ворот. Сэр Генри и его спутники вышли из дома на Стрэнде через черный ход. Они были наряжены каменщиками: короткие куртки из грубой ткани, в руках молотки, колотушки и стамески. Маскировка вполне соответствовала случаю; молоток же всегда может сгодиться в качестве оружия. Под курткой каменотеса у Грэшема была спрятана шпага, крепившаяся к особым ремням из тонкой испанской кожи. К каждой лодыжке привязано по кинжалу. Он не стал спрашивать у Маниона, чем тот вооружился для предстоящего визита к прославленному лондонскому драматургу.
Джейн оделась как обычная простолюдинка. Обрядить леди Грэшем в чужое платье, чтобы спрятать под ним ее истинную внешность, оказалось делом нелегким. Даже самая скверно сшитая одежда была бессильна скрыть ее стройное, гибкое тело, а втертая в кожу лица сажа — высокие скулы, блестящие глаза и гордый подбородок.
Грэшем и Манион шли следом за Джейн. Двое слуг шагали впереди, двое шли рядом, еще по одному с каждого бока, и двое замыкали процессию. Увы, этих людей легче было научить убивать, чем правильно сопровождать и охранять хозяина и хозяйку. Какой огромной сосредоточенности требовало это дело, не говоря об умении выглядеть непринужденно в момент, когда нервы напряжены до предела!
Район Блэкфрайерс лежал за Стрэндом неподалеку от Флит-стрит. Чтобы добраться туда, нужно было преодолеть зловонную грязь сточной канавы, некогда именовавшейся речушкой Флит. Фактически существовал не один Лондон, а несколько. Человек, считавший себя коренным обитателем Флит-стрит, был чужаком среди ткачей и сапожников Сент-Джайлза в Крипплгейте или потаскух Чипсайда. Что до каменщиков, то те расхаживали повсюду, поскольку в их услугах горожане нуждались повсеместно.
На улицах стоял неумолчный гам. В воздухе, густо забивая ноздри и разъедая глаза, висела пыль, отчего высокородные жители во время прогулок были вынуждены прикрывать лица носовыми платками. Повсюду, громко и настойчиво расхваливая товар, сновали бойкие уличные торговцы. Строительные работы велись буквально на каждом шагу. Деревянные леса перегораживали узкие улицы, и без того забитые повозками и лошадьми. Город стремительно разрастался, а его увеличивавшееся с каждым днем население требовало все больше и больше сельскохозяйственной продукции.
Манион отправился поговорить со своими доносчиками, от которых узнал, что часом ранее Шекспир вернулся домой.
— Он все еще у себя, — сообщил он сэру Генри.
Привратник оказался пожилым мужчиной. Судя по его вялому виду, он только-только проснулся после недавней трапезы. Разбудил его громкий и настойчивый стук — это Манион колотил кулаком в полуоткрытую дверь убогой каморки.
— Мы к мастеру Шекспиру. Мастеру Уильяму Шекспиру. Ему зачем-то понадобился наш брат каменщик.
— Что случилось, голубушка? — осведомился привратник, устремив взгляд на Джейн. Несколько минут назад та натерла себе глаза и смочила водой лицо. Вид у нее был заплаканный и несчастный.
— Вот дурная девка! — с чувством воскликнул Манион. — Видели бы вы, откуда я ее приволок, сами поняли бы, что за такой гуленой нужен глаз да глаз! Настоящее наказание, скажу я вам, быть отцом и, не имея живой матери, держать дочку в порядке!
— Небось задашь ей хорошую трепку, когда вернешься домой? — поинтересовался привратник, потом, глядя на Джейн, похотливо, будто сатир, облизнулся. — Всыплешь перца этой красотке, верно? Ремнем отходишь по мягкому месту и все такое, да?
Манион смутился и бросил взгляд на сэра Генри. Тот отчаянно пытался подавить хохот.
— Непременно отходит, ведь он такой! — перехватила инициативу Джейн, старательно имитируя простонародный говор уроженки Миддлсекса. — Он такой бессердечный, жестокий, страсть какой бессердечный… чуть что не так, лупит меня, жуть как больно лупит!
«Господи, — подумал Грэшем. — И зачем это люди платят деньги и ходят в театр? Ну и актриса! Того и гляди, вздумает раздеться, чтобы показать привратнику синяки…»
— Ну ладно, ступайте. Удачи вам. Нет у меня времени для этих актеров. Сатанинский храм театр ихний, вот что это такое. Сатанинский храм, точно вам говорю, — проворчал старик, не сводя жадного взгляда с зада леди Джейн, когда «каменщики» зашагали вверх по лестнице.
Ага, а вот и тяжелая деревянная дверь, которая, как утверждает Манион, ведет в комнаты Уильяма Шекспира. Гости постучали; на их стук никто не ответил. Они постучали снова, на сей раз настойчивее. Откуда-то изнутри донесся слабый шорох. Грэшем и Манион обменялись взглядами, потом, не говоря ни слова, с силой стукнули ногами по той части двери, где предположительно находился засов. Дверь с треском распахнулась.
Тогда сэр Генри впервые увидел Шекспира — или, если угодно, Уильяма Холла. Это был человек самой заурядной внешности, среднего роста, обычного телосложения. В общем, ничем не примечательный. Такого не запомнить с первого взгляда. Качества, прекрасно подходящие для шпиона, позволяющие оставаться незамеченным. Даже сейчас, стоя на полу на коленях и воздев в молитвенном жесте руки, Шекспир смотрелся весьма невыразительно. Лысая макушка, редкие каштановые волосы, брюшко — короче, типичный представитель купеческого племени, причем далеко не первой молодости. С трудом верилось, что в столь заурядном теле обитает великий ум, сотворивший непревзойденные пьесы.