Совесть короля
Шрифт:
С какой же стати драматург считает, что король Англии и Шотландии способен отдать приказ о его убийстве?
— Мне никто не приказывал убивать вас, — попытался развеять его сомнения Грэшем.
— Тогда чего вы хотите? — спросил Шекспир. Его голос был подобен хрусту льда под ногами, льда, который в любую минуту может дать трещину.
— Поговорить с вами, — ответил сэр Генри. — А если вы угостите вином моего слугу, он перестанет буравить взглядом мой затылок.
— Не будете ли вы так любезны, леди Грэшем?.. — произнес Шекспир, приглашая Джейн наполнить кубок для Маниона. Тот с довольным видом принял предложенное вино и залпом выпил.
Да он настоящий дамский
На мгновение в комнате повисла тишина. Не выдержав пристального взгляда сэра Генри, Шекспир отвел глаза.
— О чем вы хотели бы поговорить со мной? — спросил он.
— Мне поручено расследовать дело об исчезновении неких документов. Об этом меня просили недоброй памяти лорд Сесил, сэр Эдвард Кок и, насколько я понимаю, сэр Томас Овербери. — Интересно, чье имя заставило Шекспира содрогнуться? Драматурга била дрожь, не заметить которую было невозможно. — Теперь мне известно гораздо больше фактов, нежели в самом начале. Например, оказывается, Кит Марло вернулся в Англию и намерен совершить несколько убийств.
Рука Шекспира резко дернулась. Кубок упал со стола и покатился по полу. Вот оно! Кажется, теперь понятно!..
Шекспир не был толст, скорее, полноват. За последние годы он заметно оброс жирком, отчего фигура его расплылась вширь, черты лица разгладились. Дернулась рука — всколыхнулось брюшко. Вот они, беспутные вечера, проведенные в тавернах! Такое не проходит бесследно даже для великого драматурга, подумал Грэшем.
— Чего я не знаю, так это того, какое отношение рукописи, якобы вышедшие из-под пера мастера Уильяма Шекспира, имеют к этой весьма сложной и противоречивой фигуре. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы ввели меня в курс дела.
— Надеюсь, вы не станете убивать меня? Или пытать? — На сей раз голос Шекспира прозвучал скорее печально, нежели испуганно или недоверчиво. Что это? Игра или подлинные чувства? А может, этот человек давно утратил способность отличать лицедейство от обычной жизни?
— Если выяснится, что именно вы ввергли меня и мою семью в смертельную опасность, то я без колебаний убью вас или подвергну пыткам. Если вы расскажете всю правду, я не стану делать ни того ни другого.
Эти слова Грэшем произнес с поразительным спокойствием. Джейн тотчас вспомнился шпион, сумевший несколько лет назад под видом слуги внедриться в их дом. Сэр Генри приказал бросить его в подвал, в комнату с каменными стенами, залитую водой, из которой было невозможно сбежать. Предатель, разумеется, во всем признался, после чего ему в назидание аккуратно переломали ноги. Никто не смеет предавать сэра Генри. При воспоминании об этой истории Джейн передернуло от отвращения. Неужели можно знать о человеке одновременно так много и так мало?
— Сколь простой, однако, представляется шпиону жизнь! — возмущенно воскликнул Шекспир. Еще одна роль, еще одна возможность полицедействовать. Роль разъяренного, исполненного негодования человека, причем сыгранная довольно неплохо, как отметил Грэшем. На сей раз Шекспир посмотрел сэру Генри в глаза. — Вы утверждаете, что не станете убивать или пытать меня, если я расскажу вам всю правду. Однако если я выложу все, что мне известно, найдутся и такие люди, которые без жалости расправятся со мной.
«Еще немного, — подумал Грэшем, — и драматург не выдержит. Сейчас он пытается запутать меня, надевает различные маски в надежде скрыть под ними свою истинную суть. Увы, он уже не властен над тем, что с ним происходит. Его сердце, того и гляди, остановится, или кровь прильет к лысой голове. Бедняга, угораздило же его оказаться между молотом и наковальней!»
— Марло угрожает вашей жизни? — участливо спросил сэр Генри.
— Угрожает? Да он пытался меня убить! Прямо на сцене! Боже праведный! Некоторые люди слишком серьезно воспринимают театр! О, будь все и в самом деле так просто! — С этими словами Шекспир разразился рыданиями и, откинувшись на спинку кресла, спрятал лицо в ладонях.
Грэшем принял решение.
— Джейн! — обратился он к жене. — Ты не могла бы занять мастера Шекспира на короткое время беседой? Можешь высказать свое мнение о творениях Бена Джонсона. А ты, Манион, налей хозяину вина и убери кувшин куда-нибудь подальше, например, в угол. Если же он попытается бежать, убей его. — Грэшем улыбнулся Шекспиру и продолжил:
— Чувствуете запах свежего хлеба, что доносится из окна? Он просто нестерпим. Нам всем следует подкрепиться. Я скоро вернусь.
Грэшему вспомнился недавний разговор с Эндрюсом. Нет, с Шекспиром подобная доверительная беседа невозможна. Автор прославленных пьес слишком подвержен переменам настроения. С таким трудно найти общий язык.
Грэшем спустился по лестнице вниз и окликнул слуг. Те, не говоря ни слова, последовали за ним на улицу. Он взял с собой лишь четверых, оставив остальных сторожить ворота. Прежде всего сэр Генри зашел в булочную, из которой доносился пленительный аромат свежеиспеченного хлеба. Потом купил деревенского сыра и масла с повозки крестьянина, затем зашел в торговые ряды, где обзавелся копченым мясом. И напоследок заглянул в таверну, выбрав заведение поприличнее, где на пробу отведал вина и, поторговавшись, попросил налить кувшин понравившегося сорта. Насвистывая, Грэшем взял вино и, окликнув слуг, зашагал назад к монастырским воротам.
Джейн сидела на стуле рядом с Шекспиром, беседуя с хозяином комнаты таким тоном, будто была знакома с ним всю свою жизнь. Увидев, что вернулся муж, она взглядом дала понять, чтобы он им не мешал.
— Хотя я и считала «Вольпоне» и «Алхимика» восхитительными творениями, о чем не раз говорила ему, «Сеян», на мой взгляд, просто ужасен. Я так ему и сказала, и Бен запустил в окно стулом. К счастью, оно было открытым…
Грэшема не обмануло это внешнее спокойствие. «Ее сердце наверняка разрывается от тревоги — за меня, за себя, за судьбу наших детей, — подумал он. — Как ей ненавистен тот мир, в котором я живу! Она мирится с ним только из-за меня. Совсем недавно Джейн отчаянно боролась за собственную жизнь, подобно отважной амазонке, ловко управляя лодкой. И вот теперь она смиренно беседует с Шекспиром — этакая юная скромница, наивно восторгающаяся театром. А через минуту скажет нечто такое, чего я не смогу сразу понять, и с Божьей помощью после полуночи окажется превосходной любовницей и истинной матерью для своих детей.