Совесть короля
Шрифт:
И все же его не стоит недооценивать, мысленно напомнил себе Грэшем. Якову ничего не стоит обречь их с Джейн на смерть без суда и следствия. Не стоит забывать, что этот человек не только английский король, но и король Шотландии, страны, пожирающей собственных монархов. И пока Яков все чаще и чаще уже одной своей ленью и бездействием передавал власть в руки парламента и пуритан, в стране нет и намека на народное недовольство. А еще Яков — писатель, да и в уме ему тоже не откажешь. Подобно любому венценосцу, он участвовал лишь в тех спорах, в которых мог одержать победу, однако острый его ум — особенно в те минуты, когда Яков им пользовался, —
Но то же самое можно сказать и о сэре Генри. Он не сомневался, что именно эта самая его шкура и станет предметом разговора на сегодняшней встрече.
Яков не стал вставать, когда сквозь скрипучие двери в зал ввели Грэшема и его жену. Манион был вынужден остановиться у входа, рядом с вооруженной стражей. Что это? Намеренная грубость? Безразличие? Или просто шотландская непринужденность, которой успел прославиться Яков? Правда, пользовался он ею нечасто и с выгодой для себя. Гости явно находились в невыигрышном положении. Грэшем одет каменщиком, Джейн — домохозяйкой. Стража забрала у обоих мужчин оружие. Невозможность переодеться, тот факт, что у них отобрали шпаги, — все это неспроста. Удивительно, как простая одежда способна лишить мужчину — да и женщину тоже — привычного достоинства. Будь у него такое желание, Грэшем без труда представил бы себя в королевском облачении. Но нет, он не должен поддаваться соблазну! Сейчас самое главное — определить, в какой степени опьянения пребывает Яков. Все остальное на время следует выбросить из головы. Для него не существуют даже те, кто сейчас сидит рядом с королем.
Стаканчик вина его величество уже успел принять — в этом не было никаких сомнений. Однако рука короля, хотя и по-женски маленькая, была тверда, никакой дрожи. В общем, пусть и в подпитии, однако способности ясно мыслить Яков не утратил. И отдает отчет в своих действиях.
Грэшем перевел взгляд на остальных. Боже праведный! С одной стороны стола королевский фаворит Роберт Карр, он же виконт Рочестер. С другой — сэр Эдвард Кок. Неужели это его судьи? Разве не так он представлял себе ад? Предстать перед судом, во главе которого Эдвард Кок? И вот теперь жуткий кошмар превратился в явь? Если так, то они с Джейн уже мертвы. Однако если держаться — то до самого конца!
Грэшем подошел ближе и отвесил королю учтивый поклон. Тех двоих, что сидели рядом с Яковом, он проигнорировал. Краем глаза сэр Генри заметил, как Джейн сделала реверанс. Что ж, ее выдержкой можно только гордиться. Ни слез, ни причитаний! Нет, конечно, и ей страшно, еще как страшно, но все-таки врожденное мужество оказалось сильнее. Ощути в себе страх и побори его.
— Сэр Генри… и леди Грэшем! — Язык короля понемногу начинал заплетаться, и теперь он говорил с заметным шотландским акцентом. В минуты волнения или будучи пьяным Яков обычно переходил на привычный ему с детства грубоватый шотландский говор. Слово «сэр» в его устах начинало звучать почти как «сыр». Интересно, что тому причиной сейчас — волнение или опьянение?
Яков игриво помахал рукой.
— Так кто все-таки перед нами? Сэр Генри и леди Грэшем или же каменщик и его жена?
Кок и Карр захихикали. Безмозглые идиоты и подхалимы! Грэшем заставил себя успокоиться.
— Думаю, ваше величество, нам лучше следовать традиции, установленной вашими славными предшественниками, — ответил Грэшем с поклоном. — Прежние монархи, переодевшись простолюдинами, путешествовали по стране наравне со своими подданными… — По крайней мере, так говорится в преданиях. В действительности же им не выжить и пары секунд в драке в какой-нибудь придорожной таверне. — Людям, наделенным куда меньшим достоинством — таким, как я и моя жена, — полезно брать пример с тех, кто выше нас, ибо это хороший жизненный урок…
Яков задумался. Карр, как отметил про себя сэр Генри, рассеянно уставился в окно. Молчание затягивалось.
— Прошу вас, присаживайтесь.
— Благодарю вас, ваше величество, за любезность, — ответил Грэшем. Сидеть в присутствии короля — это несомненная честь. Придворные большую часть времени проводили стоя. Однако то, что сесть им было предложено не сразу, говорило об одном: за этим явно что-то последует. «Спокойнее. Спокойнее. Не заводись, — мысленно осадил себя Грэшем. — Слушай. Смотри в оба. Запоминай». Лично он сам предпочел бы остаться стоять.
Он сел.
— Вероятно, вам не дает покоя вопрос: зачем я, к вашему великому удивлению, вызвал вас сюда? Разумеется, я должен извиниться за то, что столь резко нарушил ваши планы.
Это «разумеется» сделало жест извинения бессмысленным. Зато угрозу — явной. Она исходила со всех сторон — даже от этих голых каменных стен. Никого еще не вызывали в Тауэр развлечения ради.
— Не исключаю даже, что я оторвал вас от куда более важных дел.
И вновь шотландский говорок — протяжный, липучий.
— Для меня нет более важных дел, ваше величество, нежели служить вам верой и правдой, — ответил Грэшем, а про себя подумал: «Господи, неужели это я? Неужели это мой язык произносит все эти льстивые речи?» — Мы более чем готовы служить вам и польщены оказанной нам честью лицезреть ваше величество.
— Да-да, — ответил король. — Служить вы умеете, сэр Генри, причем отлично.
Неужели на лице короля мелькнула улыбка? Или это ему примерещилось? Если и мелькнула, то столь же быстро исчезла.
— Тем не менее, причина, по которой я распорядился вызвать вас сюда, куда важнее, нежели обмен светскими любезностями, хотя вы и мастер по этой части. На вашей репутации, Генри Грэшем, лежит грязное пятно. Боюсь, вы что-то замышляете против меня!
Грубость короля давно стала притчей во языцех. Согласно расхожему мнению, именно по этой причине он не желал назначать Эндрюса па место архиепископа Кентерберийского.
Самое время парировать выпад.
— Право, мне больно слышать эти слова, ваше величество. С вашего разрешения, позволю себе сказать, что я ни разу в жизни не замышлял ничего дурного против какого-либо монарха, равно как не оспаривал его божественное право повелевать страной и своими подданными. По моему глубокому убеждению, процветание короля — залог процветания нации. В прошлом я не раз изъявлял готовность продемонстрировать мою преданность этому принципу, пожертвовать даже собственной жизнью.
«Что недалеко от правды, — добавил про себя сэр Генри. — По моему глубокому убеждению, лучше уж знакомый дьявол, а если незнакомый, то любой — лишь бы только не мятежи и восстания. Уж я-то знаю, чем это обычно кончается».
Речь Грэшема была исполнена достоинства и, что немаловажно, убедительности. Воцарилось молчание. Яков потянулся к бокалу и сделал глоток, после чего выразительно посмотрел на сэра Эдварда Кока.
Выходит, обвинитель у них Кок? Теперь сэр Генри знал, кто из троих его истинный враг и судья.