Совесть короля
Шрифт:
— И что же? — гневно возразил Шекспир. — Мы и так долгие годы терпели нападки. И не только от них. Нас всячески поносили те, кто сам использовал нас как презренных потаскух! И что из этого? — Было в его словах некое бахвальство. Или это настоящее, неподдельное мужество? Сэр Генри невольно проникся симпатией к своему старому врагу. Интересно, сумел бы он встать на его сторону — даже вопреки всем доводам разума? Наверное, сумел бы, при условии, конечно, что прежде пропустил бы целую бутылку вина. Отогнав эту мысль, Грэшем впился взглядом в Шекспира.
— Что будет, если верховная знать и дворянство уступят власти театра? Что, если вместо того чтобы озвучивать свои мысли, мечты и необузданные желания в избранном кругу придворных, они пожелают
— И что же было бы, сумей они его найти? — пробормотал Шекспир. Похоже, он пытался разглядеть на дне своего пустого бокала край света.
— А что было бы, если бы некий интриган решил сделать достоянием всего света секрет этих аристократов? — вопросом на вопрос ответил Грэшем. — Разоблачить их перед пуританами как людей, трусливо отказывающихся признать слова, изреченные ими же самими? Разоблачить перед всеми их лживую натуру? Представить обманщиками, которым не следует доверять. Выставить на всеобщее посмешище.
— И что же тогда? — спросил Шекспир. Оторвав взгляд от бокала, он отсутствующим взглядом посмотрел на сэра Генри — вернее, мимо, ибо глаза его были устремлены в пустоту.
— Что тогда? — безжалостно переспросил Грэшем. — Ну что же, мы знаем, что наши властители — лжецы. Макиавелли в свое время осмелился поведать людям о том, почему правители вынуждены прибегать ко лжи. За это он навлек на себя гнев сильных мира сего. Мы не должны знать, что наши правители лгут нам! Но если им захочется открыть нам правду, — все так же безжалостно продолжал сэр Генри, — две противоборствующие стороны непременно вычислят источник лжи. И тогда выяснится, что это вы, мастер Шекспир. Предполагаемый автор пьес. Человек, который получает рукописи, обрабатывает их, вносит поправки, делает пригодными для театральной постановки и выдает за свои творения. За приличное вознаграждение, разумеется! Найдутся, конечно, и те, кто заинтересован в том, чтобы их заигрывание с театром осталось в тайне. Но будет и другая сторона; к ней принадлежат те авторы, которые страстно жаждут, чтобы их гениальность была всенародно признана. Им не терпится увидеть себя осененными лучами славы.
Шекспир резко поднял голову. Ага, довольно отметил про себя Грэшем, значит, по крайней мере, один из его клиентов был бы не прочь, чтобы его признали истинным автором пьес, которые снискали себе славу под именем Уильяма Шекспира.
— Вы отдаете себе отчет в том, в какую ловушку угодили, мастер Шекспир? Одна сторона попытается убить вас, дабы избежать огласки. Вторая — предпримет все мыслимые усилия к тому, чтобы сохранить вам жизнь и заставить публично признаться в обмане. Рукописи же — подлинные экземпляры многочисленных пьес Уильяма Шекспира — окажутся написанными рукой разных людей, их настоящих создателей! Ну, разве что за исключением нескольких трусов, щедро заплативших клерку за их переписку.
Голова Шекспира дернулась. Точное попадание! Кто из его богатых клиентов посылал ему рукопись, переписанную рукой клерка?
— Стоит ли удивляться, что вас буквально раздирают на части, — вступила в разговор Джейн. — Мне, право, искренне вас жаль. Вам ведь ни за что не выиграть в этой игре.
— Как вы обо всем догадались? — подавленным голосом спросил Шекспир.
— Мне помог вон тот листок, что лежит в вашем ларце. «Нашему английскому Теренцию, мастеру Уиллу Шейкс-Спиру». Теренций. Этот античный автор вечно прозябал и от безденежья соглашался выдавать произведения римской знати за свои собственные. Примите мои поздравления. Бен Джонсон гордился бы вами. Несмотря на недостаток классического образования, вы вели себя сообразно классической традиции.
— Вы полагаете, что знаете обо мне все? — спросил Шекспир равнодушно. Или за маской равнодушия пряталось отчаяние? Этого сэр Генри не знал.
— Нет, — бесхитростно признался Грэшем. — Я не считаю себя всеведущим. Просто хотелось выяснить кое-какие вещи, которые помогут сохранить мне жизнь.
Было видно, что Шекспир колеблется. Однако уже в следующее мгновение он нашел в себе силы принять решение.
— Я никто! Мне всегда нелегко приходилось в нашей труппе. Вы же знает, актер из меня никудышный. Я просто беспомощен! От меня всегда хотели избавиться. Кому нужен бедный деревенский парень, не имеющий никаких талантов, кроме сочинения стихов. Увы, стихами не соберешь полный зал зрителей. А потом принесли эту рукопись. Полная пьеса! Она была адресована мне и сопровождалась письмом и обещанием денег, если я выполню изложенную в нем просьбу. По почерку я узнал, что это Марло. В пользу этого мнения говорил и слог письма, особые обороты речи. Короче говоря, я согласился. Дал пьесе свое имя, признал ее собственным творением. Я рассказал об этом лишь моим друзьям Хеммингу и Конделу, больше никому. Они уверили меня, что для нас это настоящая золотая жила. Остальные актеры труппы, те, кто еще недавно был не прочь от меня избавиться, стали смотреть в мою сторону с уважением. «Неплохо, Уилл, — снисходительно сказали они, когда я принес и предложил для постановки первую пьесу под моим именем. — Попробуем поставить. Посмотрим, что из этого получится». И тогда, признаюсь, я перестал выполнять поручения Сесила. Я навсегда распрощался с Уильямом Холлом. Холл перестал существовать. Остался лишь Уильям Шекспир.
— Старина Марло не желает, чтобы его считали умершим, — задумчиво проговорил Грэшем. — И тем более, умершим драматургом. Так, где и когда была допущена ошибка? — добавил он после короткой паузы.
— Не знаю! — воскликнул Шекспир и провел рукой по лысой макушке, словно желая удостовериться, остались ли на ней волосы. — Пьесы Марло перестали появляться десять, нет, пожалуй, даже больше десяти лет назад. Он просто перестал писать. И вот теперь вернулся. Безумный. Больной. Злой, как пес.
— Кто-то еще знает об этом?
— Да какая мне разница, черт побери! — взорвался автор сонетов. — Многие уже давно заподозрили неладное. Например, Джонсон. Тех же, кто знал это наверняка, вы и сами должны знать, вы же шпион. Это вы должны рассказать мне все как есть!
— Но ведь вместе с Марло история не закончилась, верно? — по-прежнему безжалостно продолжил Грэшем. Шекспир отпрянул назад, голова его ударилась о спинку кресла. — Я хорошо знаю Марло. Я прекрасно знаю произведения, которые он сам написал. И я знаю пьесы, которые написали вы. Хотите, назову мои любимые? — спросил Грэшем, расхаживая по комнате. — «Гамлет». «Король Лир». Марло никогда бы не смог их написать! Его герои никогда не задумываются над тем, о чем задумываются другие люди. Гамлет страдает потому, что не может думать ни о чем другом, кроме судеб окружающих его людей. Король Лир проклят потому, что никого не слушает, и прозревает лишь тогда, когда уже слишком поздно. Кто, кроме вас, мог написать эти произведения?
— Оксфорд! — еле слышно прошептал Шекспир.
— Кто?! — рявкнул сэр Генри.
— Эдвард де Вер! — гаркнул в ответ Шекспир. — Чертов граф Оксфорд! В ту пору было модно сочинять пьесы. Но мало кто осмеливался делать это под собственным именем.
— Тот самый, что не смог забыть про испорченный воздух? — неожиданно спросил Манион, сохранявший до этого молчание.
— Что? — не понял Грэшем.
— Оксфорд. Де Вер. Тот, что не смог забыть про испорченный воздух, — повторил Манион и расхохотался.