Советник королевы - суперагент Кремля
Шрифт:
— А у некоторых из ваших друзей иные планы относительно вашего будущего.
— Другие планы?
Блант стал развивать перед Стрейтом мысль о том, что ему будет не так просто осуществить свои идеи; прежде всего потому, что нелегко будет добиться британского подданства, а получив его, будет невозможно сразу включиться в политическую жизнь страны. Кроме того, подчеркивал Блант, Англия находится в состоянии упадка и накануне ужасной войны. Другое дело Америка — огромная страна, которая будет играть все большую роль в мировой
— Но мой дом, моя семья, мои друзья здесь, в Британии, — возражал Стрейт.
— Ваш отец работал на Уолл-стрит. Он был партнером Моргана. С вашим знанием экономики Вас ждет блестящая карьера в международном банковском деле.
— Но я не хочу такого будущего, и меня совершенно не интересует перспектива стать банкиром.
— Ваши друзья очень заинтересованы в вашем будущем. Они сообщили мне, что Вы должны делать.
— Что же я должен делать? И что это за друзья?
— Наши друзья из Коммунистического интернационала 74 .
— Они поручили Вам мне это сказать? Вы их сотрудник?
Антони Блант кивнул.
— Ваше задание — работать в США и оценивать замыслы Уолл-стрит, планы установления им господства над мировой экономикой.
— Кто думает, что я приму такое предложение? Почему я должен это делать?
— Потому же, почему Джон поехал в Испанию. Я говорю это Вам сейчас, после смерти Джона.
Затем Блант, как будто дело было уже решено, сказал Стрей-ту, что отныне он должен порвать все свои прежние политические связи с коммунистами, так как они могут оказаться помехой в его будущей работе. «Это нужно для успеха вашей деятельности в США», — подчеркнул он.
Когда Стрейт сказал, что к этому отрицательно отнесутся его друзья в Англии, Блант будто бы заметил:
— Вы должны быть лояльны прежде всего в отношении Джона. Конечно, ваши друзья будут поражены, но со временем они смирятся. Не забывайте, что Джон пожертвовал даже собственной жизнью ради общего дела.
Примерно в таких словах описал Стрейт впоследствии свой разговор с Блантом, когда он согласился работать на советскую разведку. Насколько он был точен, сказать трудно. Некоторые детали вызывают сомнения. Маловероятно, что это был первый и единственный разговор на эту тему. Сомнительно, что Стрейт сразу согласился на отведенную ему Москвой роль разведчика. Возможно, что 50 лет спустя, рассказывая об этих событиях, Стрейт хотел как-то реабилитировать себя в глазах американского читателя. Но главное заключается в том, что он согласился на сотрудничество с Москвой без энтузиазма и без большого желания переехал в США.
Кстати сказать, по словам Стрейта, это была не единственная в те годы попытка со стороны Бланта завербовать «кембриджцев». Один из друзей Стрейта рассказал ему, что аналогичное предложение связать себя с советской разведкой сделал Блант и ему, но он отказался, сославшись
Стрейт оставил Кембридж и, не окончив университет, отправился в Соединенные Штаты. Как раз в это время в Америку ехал по своим делам его отчим, и они отправились вместе. Стрейт поехал туда, так сказать, сначала на рекогносцировку.
За день-два до отъезда он заглянул в университет, с которым уже до этого распрощался. Цель посещения — еще раз встретиться со своей девушкой-американкой и Блантом. Последний уже начал опекать его. Так, он договорился с казначеем колледжа (в английских колледжах казначей играет роль наших проректоров по административно-хозяйственной части), чтобы Стрейту отвели те же апартаменты, которые он занимал раньше, когда вернется из США, и вообще «присматривал за ним». Вероятно, он чувствовал некоторую непрочность этой вербовки. В последний момент Стрейт обратился к Бланту с просьбой «отпустить его на волю», не связывать никакими обязательствами, и во время этой последней встречи Блант, по словам Стрей-та, будто бы сказал, что его просьба рассматривалась «самим Сталиным» и была отклонена.
Так это было или нет, мы, может быть, никогда не узнаем, но в любом случае Стрейт поехал в Америку на постоянное жительство уже с заданием от КГБ.
Блант предупредил Стрейта, что некоторое время в США он будет предоставлен сам себе, а потом спросил:
— Нет ли у Вас, Майкл, при себе какого-нибудь личного документа, которым Вы могли бы пожертвовать?
Майкл порылся в карманах пиджака и достал небольшой рисунок, сделанный кем-то для него. Блант, разорвав его пополам, одну половину взял себе, а другую отдал Майклу, сказав:
— Вторая половина будет Вам вручена в недалеком будущем в США человеком, который сам найдет Вас.
Прошло немного времени, и апрельским вечером 1938 года в квартире Стрейта в Вашингтоне раздался телефонный звонок. Он услышал голос человека явно не с американским, а скорее с европейским акцентом.
— Мистер Стрейт? Я привез Вам привет от ваших товарищей из Кембриджа, от ваших университетских друзей. Я здесь недалеко от Вас, в ресторане. Не могли бы мы встретиться?
— Я готов.
Когда Стрейт пришел в ресторан, незнакомец уже сидел за столиком на двоих. Видно, он узнал Майкла по фотографии. Он встал, улыбнулся и крепко пожал ему руку.
— Меня зовут Михаил, так же как Вас. — И, подождав немного, с улыбкой добавил: — Михаил Грин.
Узнав в ходе беседы, что Стрейт работает в Госдепартаменте США, Грин сказал:
— Я полагаю, что, когда Вам попадутся интересные документы, Вы возьмете их «для изучения».
— Но мне не дают никаких документов, я работаю в качестве добровольного и неоплачиваемого советника.