Советские космонавты
Шрифт:
Там, в Чехословакии, под Брно, сделал Герой Советского Союза Георгий Береговой свой 185-й боевой вылет. Потом? Потом были мирные дни. Были раздумья о будущем. Был поиск. Свое место в жизни искал жадно, увлеченно, брался за то, что посложнее. И нашел — в научно-исследовательском испытательном институте, куда его направили работать. Испытательный аэродром стал Береговому и домом, и школой. Здесь начинали свою жизнь новые самолеты. И днем и ночью гудели двигатели — уходили в небо крылатые машины. Случалось всякое. Угрожающе мчалась навстречу земля, скрежетал не выдерживающий напряжения металл, разгерметизировались кабины на больших высотах...
...Предстояло испытать новое радиооборудование. С заснеженного аэродрома взлетел самолет. Сквозь легкий шумовой фон эфира слышно мерное пение турбины. Переговоры с землей — вопросы, I ответы. Стрелка высотомера медленно ползет по шкале, отсчитывая десятую тысячу метров. И вдруг машина вздрогнула, начала проседать. Самолет вроде бы и управляем, но идет со снижением. Что случилось? Почему? Стрелка указателя оборотов двигателя безжизненно стоит на пуле. «Заклинило подшипники?» Рука потянулась к дроссельному крану, перекрыла подачу топлива. В наушниках тишина: нет электропитания, нет связи. Эфир молчит.
«Спокойно, все будет хорошо»,- мысленно повторяет летчик, разворачивая самолет в сторону ближайшего аэродрома.
Скорость падает. Если она станет ниже минимальной, самолет не сможет держаться в воздухе, он превратится в тонны металла, которые рухнут на землю.
Стекло фонаря кабины покрылось инеем. Перед глазами летчика молочная пелена. Нет электропитания, нет обогрева. И снова: «Спокойно! Ручку чуть от себя. Но только чуть-чуть. Высоту надо беречь».
Чем ниже спускался самолет, тем плотнее становилась стена облаков. Видимость — ноль. Летчик тянется лицом к бронестеклу, дышит на него, трет перчаткой, чтобы высветить маленький пятачок. До боли в глазах всматривается в туман. Но вот облака раскололись. Белым пятном стремительно надвигалась земля. Многотонная, потерявшая скорость машина быстро шла вниз. Мысль работала со скоростью приборов — их показания фиксировались пилотом мгновенно: скорость... высота... скорость... высота...
Впереди уже видна узкая серая полоска бетона. Стрелка высотомера перескакивает с деления на деление. «Хватило бы высоты!» Теперь самолет куда труднее удержать от проседания. Выпущенные шасси и щитки бешено сопротивляются встречному воздушному потоку. Ручку управления от себя... Яркий блеск снега, огонек сигнальной ракеты. Пальцы занемели. До земли две-три сотни метров — три секунды! Раз, два, три...
А потом вместе с конструктором он докапывался до причины происшедшего, чтобы исключить его повторение.
Как нет в природе двух абсолютно одинаковых вещей, так и у летчика-испытателя не бывает двух одинаковых полетов. Сегодня он исследует поведение машины на сверхзвуковых скоростях, завтра «карабкается» на максимальную высоту, послезавтра он «занят» штопором... Он знает, что от его заключения зависит судьба самолета. Он не должен, не имеет права ошибаться.
...То была необычная машина. Не самолет, а стрела. Длинный фюзеляж — труба да маленький треугольник — крылья. Серебристой молнией сверкала реактивная птица в зоне испытаний. Задача — опробовать самолет на всех режимах, исследовать его реакцию на рули, изучить тонкости «характера». Разгоны, площадки, снова разгоны... По крутой кривой машина взмывала в поднебесье. Мгновение — и она уже на критической
Испытатель создает для самолета самые строгие режимы: подвергает максимальной перегрузке, доводит до сваливания, узнает предел прочности. Все вроде бы просто. Но за этой простотой подвиг. И чтобы вершить такие подвиги, надобны не только мужество и большое мастерство, но и особое чутье. Это когда пилот каждой своей клеткой чувствует пульс самолета.
Один полет, другой, третий... Земля слушала голос испытателя. Береговой докладывал о выполнении каждого пункта программы. Коротко. Четко. Он уже собирался идти на посадку, как вдруг почувствовал, что ручка стала «мертвой» — заклинило управление.
До земли далеко. И стало быть, еще есть время подумать, как использовать этот запас высоты. Самолет неуправляем. В таких случаях положено покинуть машину. Положено! Но он не может прыгать, считает, что надо садиться во что бы го ни стало... Надо спасать машину: для себя, для конструктора, для других.
Георгий пробует сдвинуть ручку управления. В любую сторону, но только бы сдвинуть, почувствовать, что она двигается. На лбу выступает пот — столь велико напряжение. Еще попытка, еще... Ручка судорожно вздрагивает, смещается на какой-то миллиметр, подчиняясь усилиям человеческих мышц, по по-прежнему «мертва». На высоте 11 километров самолет совсем перестал подчиняться человеку.
С земли ждали докладов. Там поняли: что-то неладно. Но спрашивать, что и как, не стали — не хотели мешать летчику. Ведь у него нет липших секунд для слов — он ведет борьбу за свою жизнь и за жизнь самолета.
Самолет шел к земле. Но без действующих рулей машину не приведешь на аэродром! Стрелка высотомера ползла вниз.
Георгий сбавил обороты. Сектор газа был единственной его надеждой, последним шансом. И он ухватился за него.
Снова попытка заставить самолет изменить направление полета, подчиняясь изменению скорости... Сколько таких попыток! Сколько усилий!
Мелькнула посадочная полоса. Пилот ждет привычного толчка. Вот он! Шасси коснулось бетонки. Здесь уже спасательные средства. Примчались пожарная и санитарная машины. Но они не понадобились.
Долго обсуждали летчик и конструктор происшедшее. Случайность? Да. Причину ее определили сразу же после посадки. Потом решали, как изменить конструкцию, чтобы подобное не повторилось.
Время, проведенное Георгием Береговым в воздухе, составляет внушительную цифру — почти две с половиной тысячи часов, сто долгих суток. Шестьдесят три типа самолетов записаны в летную книжку испытателя.
...После первых стартов пилотируемых космических кораблей он подал рапорт с просьбой зачислить его в отряд космонавтов. Не погоня за славой влекла его на путь «звездолетчиков», не жажда острых ощущений, не праздное любопытство. Он сразу понял, что те, кого называют Икарами XX века, кто садится в кабины «Востоков» и «Восходов», — тоже испытатели. Полагал, что его опыт может быть полезным.
Ему перевалило за сорок. Вроде бы не так уж и много. Но это было намного больше, чем Гагарину пли Титову. Ему напоминали об этом, понимающе сочувствовали, но он не отступал, доказывая свое право на мандат космического испытателя. И доказал.