Советские космонавты
Шрифт:
С одной стороны посмотришь — суетливая должность и сплошное однообразие. Ведь изо дня в день пьеса в одном действии: взлет — посадка, взлет — посадка... Полет по кругу. Показ — контроль, показ — контроль...
Нет, для него это не было скучным. И не было двух похожих полетов. У неба каждый день новые краски, каждый день новые трудности. Совладев с ними, курсант становится летчиком, а летчик становится профессионалом.
Есть у него еще одна страсть — его вторая любовь. Это мастерить, придумывать, собирать. Сначала это были простенькие радиоприемники, потом — устройства посложнее и «похитрее». Родилась эта страсть еще в школьные годы. Задумали как-то ребята сделать телескоп.
В училище внес несколько рационализаторских предложений. Каждое из них улучшало подготовку к полетам. Все приняли и внедрили.
Самым знаменательным событием стал для пего выпуск его группы. Когда те, кому он передал свои знания и опыт, свою любовь к небу, блестяще выдержали экзамены, он по-настоящему почувствовал, что может что-то дать и стране, и людям. Что он нужен. Что он не остался должником.
Однажды в училище появился Герман Титов. Разговор с ним носил откровенный характер, хотя слово «космос» ни разу не было упомянуто. Говорили о небе, о новой технике. Космоиавт-2 предложил Джанибекову пройти медкомиссию. Владимир задумался. Когда он поступал в училище, видел, сколь сурово и придирчиво подходят медики к отбору военных летчиков. «Как же тогда они проверяют космонавтов? Сунусь — найдут какую-нибудь зацепку, и не только в космос не попадешь, но и с небом, с авиацией распрощаться придется».
И все-таки он рискнул. В 1970 году начался его путь к орбите.
Каждый, кто решил стать космонавтом, знает, что зачисление в отряд Звездного городка — это еще не путевка в космос. Здесь только начинается настоящая учеба, труднейшая работа. Право на полет надо заслужить и знаниями, и умением «постоянно быть в форме по сотням разных показателей».
Его первым наставником был Борис Вольтов. Собрав новичков, предупредил: «Легкой жизни не ждите. Будет трудно. Уговор — не пищать!» И хотя Владимиру помнилось гагаринское «не боги горшки обжигают», пищать иногда хотелось: космический полет требовал очень многого.
Настоящие испытания начались еще до старта. Летом 1975 года в совместный советско-американский полет ушел «Союз-19» с Леоновым и Кубасовым на борту. Владимир как дублер был в это время в Центре управления полетом. Случилось так, что ему пришлось оставить кресло оператора и «полетать» на макете. Дело в том, что на «Аполлоне» заклинило стыковочный узел, а на нашем корабле отказал один из блоков цветной телекамеры. Прежде чем Леонов и Кубасов устранили неполадку, все операции на земле «проиграл» Джанибеков. Он разобрался в причине отказа и быстро предложил, как с помощью подручных средств можно вернуть телекамере «зрение».
Он стартовал на корабле «Союз-27», а возвращался на Землю на «Союзе-26». Пересадка произошла на орбитальной станции «Салют-6», где в течение недели работало четверо космонавтов: Романенко, Гречко, Джанибеков и Макаров. Потом он был занят подготовкой к рейсу советско-монгольского экипажа, совершил полет вместе с Ж. Гуррагчой, тренировался вместе с французскими космонавтами и летал с Жан-Лу Кретьеном на «Союзе Т-6».
Когда его спрашивают о самом памятном событии в жизни, он отвечает так:
— Каждый день неповторим. Что-то выделить трудно. Может быть, первый день самостоятельного полета — любой летчик запоминает его на всю жизнь. В такие минуты чувствуешь власть над природой, послушность техники, удовлетворение от проделанной работы... Конечно же, врезался в память и первый день в Звездном. То был май. Июльский полет «Союза» и «Аполлона» — тоже событие. Наш январский старт с Олегом Макаровым и работа с ребятами на орбите... Остальные — впереди. Ведь самое памятное — это не только то, что было вчера. Это и завтра...
Он любит веселых, остроумных людей, эдаких заводил в компании. Сам сдержан и скромен, порой даже кажется замкнутым. На вопрос, какими хотел бы он вырастить своих детей, отвечает:
— Если коротко, то гармонично развитыми. Хочется, чтобы, как говорится, душа и тело у них были всесторонне развиты. С детства приучаю дочерей трудиться — у каждой есть свой круг обязанностей... Хочется, чтобы они выросли скромными, воспитанными, деликатными... Что будут делать, какую выберут профессию, не имеет значения, но честными должны быть.
Он убежден, что профессия космонавта ничем не отличается от других. «Это сейчас, пока не схлынула волна новизны, ей приданы необычность, романтика. Но все это уйдет. Вспомните, когда-то летчики казались чуть ли не богами. Совсем еще недавно — исследователи Северного и Южного полюса. Скоро профессия космонавта станет массовой. Тогда и медики снизят свои жесткие требования к отбору, и ореол исключительности отпадет... Но всегда будут цениться люди, которые хорошо знают свое дело. Ведь знания — это вектор в будущее».
ЗВЕЗДНАЯ АРИФМЕТИКА
Александр Сергеевич Иванченков
Летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, инженер Александр Сергеевич Иванченков. Родился в 1940 году в городе Ивантеевка Московской области. Член КПСС. Совершил два полета в космос: первый — в 1978 году, второй — в 1982 году.
Не помню, кто первым произнес эти слова — «звездная арифметика». Но это, собственно, не так важно. Главное — какой в них вкладывался смысл. Речь шла о подготовке к старту, о земных буднях космонавта. Эти будни складываются из тысяч часов занятий, сотен тренировок, среди которых есть такие, на которых человек теряет по 2 — 3 килограмма своего веса, из десятков экзаменов и зачетов, строгих медицинских обследований...
Есть еще одно слово, которое определяет содержание будней. Это — «дублерство». К работе в космосе никогда не готовится один экипаж. Обязательно два: основной и дублирующий. Когда готовился старт по программе «Союз» — «Аполлон», кроме основного в тренировках участвовали три резервных экипажа. В состав третьего входил и Александр Иванченков.
Дублерской доли он хватил изрядно — не один раз проходил полную подготовку к полету, был готов к старту, провожал свой основной экипаж на Байконуре, а его полетный скафандр и ложементы для пилотского кресла так и оставались в «кладовке» монтажно-испытательного корпуса космодрома.