Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Майоров Николай Петрович

521. Весна

Она начиналась у самого моря, У края соленой густой воды. Она заводила с деревьями споры, Когда заходила в мои сады. И где проходила, журча и пенясь, — Там травы тянулись на яркий свет. И лист, пробегающий по ступеням, Напоминал о густой листве, О розовых днях и о первоцветах, О ласке любимой, о песне простой, Про старость, глядящую косо на это И все-таки думающую о том. По-своему верующую глубоко В силу солнца и в силу людей. Ей помнится птиц пролетавших клекот И первый в их жизни весенний день. И вечер… Кочуют зеленые звезды!.. Мне надо всего лишь одну звезду, Мне надо немного для легких воздуха, Я снова на берег реки пойду (Где снова — весна, что меня встречала, А я не могу ее не встречать), Чтоб песня любимая зазвучала, Чтоб встала любимая у плеча. И я подойду к ней, и я увижу В глазах любимой — ее, весну. Мне

станет роднее, Мне станет ближе Всё то, к чему я рукой прикоснусь. И к небу потянутся гибкие ветки, По облакам недоступным грустя, Мы жажду весеннего роста заметим, Что видеть нелюбящие не хотят. Но я пройти не посмею мимо, — Как можно весне нам теперь изменять! Я рад, что дыханье моей любимой Точно такое же, как у меня. Я рад мотыльку, что над нами кружится, Движенью листа, что слегка дрожит… Нам кажется морем широкая лужица, Нам кажется песней весеннею — жизнь. Пора! Мы уходим домой, качаясь, И нас не клонит ничто ко сну. И только сомненье берет вначале: Кто полночью этой кого встречает — Весна нас иль мы весну?!. 1938 ^{521}

522. Некогда

Клены цветут. Неподвижная синь. Вода вытекает в ладонь. Красиво у Дона, И Дон красив, Тих и спокоен Дон. Вот так бы и плавал В нем, как луна, У двух берегов на виду. И нипочем Мне б его глубина, Вода б нипочем в цвету. Вот так и стоял бы на берегу И в воду глядел, глядел; Вот так бы и слушал Деревьев гул, — Но много сегодня дел. 1938 ^{522}

523. Гуси летят

Гуси летят в закат, Розовый, как крыло; В перистые облака Рвутся они напролом. Милая! Посмотри — Гуси летят в Тибет, Стая, другая, три. Больше их, больше там, В воздухе голубом, Но я не хочу летать, Я не могу летать — Я хочу быть с тобой. <1939> ^{523}

524. В поезде

В вагоне тихо. Люди спят давно. Им право всем На лучший сон дано. Лишь я не сплю, Гляжу в окно: Вот птица Ночная пролетает Над рекой Ночной. Вот лес далекий шевелится. Как девушку, Я б гладил лес рукой. Но нет лесов. Уходит дальше поезд. Мелькает степь. В степи озер до тьмы. Вокруг озер трава растет по пояс. В такой траве когда-то мы С веселым другом На седом рассвете Волосяные ставили силки — И птиц ловили, И, как часто дети, Мы птиц пускали радостно с руки. В вагоне тихо, Люди спят давно. Им право всем На лучший сон дано. Но только я Сижу один, не сплю… Смотрю на мир ночной — Кругом темно. И что я ни увижу за окном, Я, как гончар, в мечтах Сижу леплю. <1939> ^{524}

525. Одно письмо

Вот я письмо читаю, А в глазах Совсем не то, Что в этих строках, нет. Над полем, Поля, Полнится гроза, В саду срывает ветер Яблонь цвет. Ты пишешь: «Милый, Выйдешь — близок Дон, И рядом дом. Но нет тебя со мной. Возьмешь волну донскую На ладонь, Но высушит ее Полдневный зной». Так пишешь ты… В разбеге этих строк Другое вижу я — Шумят леса… К тебе я ласков, А к себе я строг И грусти не хочу. Ты мне близка. Но как всё это Трудно описать, Чтоб не обидеть… Знаешь, Я б сказал — Меж нами нет границ На много лет. Над полем, Поля, Полнится гроза, В саду срывает ветер Яблонь цвет. В душе — Дороги жизни Между гроз, А я иду, Товарищи вокруг. Попробуй это всё понять Без слез И, если можешь, — жди, Мой милый друг. <1939> ^{525}

526. Полине

Как замечательны, Как говорливы дни, Дни встреч с тобой И вишен созреванья. Мы в эти дни, Наверно, не одни Сердцами стали Донельзя сродни, До самого почти непониманья. Бывало, птиц увижу На лету, Во всю их птичью Крылью красоту, И ты мне птицей Кажешься

далекой. Бывало, только Вишни зацветут, Листки свои протянут в высоту, Ты станешь вишней Белой, невысокой. Такой храню тебя В полете дней. Такой тебя Хотелось видеть мне, Тебя В те дни Большого обаянья. Но этого, пожалуй, Больше нет, Хотя в душе волнение сильней, Хоть ближе до любимой расстоянье. Всё отошло В начале расставанья. <1939> ^{526}

527. Футбол

И ты войдешь. И голос твой потонет В толпе людей, кричащих вразнобой. Ты сядешь. И как будто на ладони Большое поле ляжет пред тобой. И то мгновенье, верь, неуловимо, Когда замрет восторженный народ, — Удар в ворота! Мяч стрелой и… мимо. Мяч пролетит стрелой мимо ворот. И, на трибунах крик души исторгнув, Вновь ход игры необычайно строг… Я сам не раз бывал в таком восторге, Что у соседа пропадал восторг, Но на футбол меня влекло другое, Иные чувства были у меня: Футбол не миг, не зрелище благое, Футбол другое мне напоминал. Он был похож на то, как ходят тени По стенам изб вечерней тишиной, На быстрое движение растений, Сцепление дерев, переплетенье Ветвей и листьев с беглою луной. Я находил в нем маленькое сходство С тем в жизни человеческой, когда Идет борьба прекрасного с уродством И мыслящего здраво с сумасбродством. Борьба меня волнует, как всегда. Она живет настойчиво и грубо В полете птиц в журчании ручья, Определенна, как игра на кубок, Где никогда не может быть ничья. <1939> ^{527}

528. Почти из моего детства

Я помню сад, круженье листьев рваных Да пенье птиц, сведенное на нет, Где детство, словно яблоки шафраны И никогда не яблоко ранет. Оно в Калуге было и в Рязани Таким же непонятным, как в Крыму: Оно росло в неслыханных дерзаньях, В ребячестве, не нужном никому; Оно любило петь и веселиться И связок не жалеть голосовых… Припоминаю: крылышки синицы Мы сравнивали с крыльями совы И, небо синее с водою рек сверяя, Глядели долго в темную реку. И, никогда ни в чем не доверяя, Мы даже брали листья трав на вкус. А школьный мир! Когда и что могло бы Соединять пространные пути, Где даже мир — не мир, а просто глобус, Его рукой нельзя не обхватить… Он яблоком, созревшим на оконце, Казался нам, на выпуклых боках — Где родина — там красный цвет от солнца, И остальное зелено пока. Август 1939 ^{528}

529. Мир

Он такой, Что не опишешь сразу, Потому что сразу не поймешь! Дождь идет… Мы говорим: ни разу Не был этим летом сильный дождь. Стоит только далям озариться, — Вспоминаем Молодость свою. Утром Заиграют шумно птицы… Говорим: по-новому поют. Все: Мои поля, Долины, чащи, Солнца небывалые лучи — Это мир, Зеленый и журчащий, Пахнущий цветами и речистый. Он живет В листве густых акаций, В птичьем свисте, В говоре ручья. Только нам Нельзя в нем забываться Так, Чтоб ничего не различать. Надо помнить: Есть еще такие, Что не любят этот новый мир. На просторном поле От руки их, От ножа Наш умер бригадир. Радостные мысли отгоняя, В темную Бушующую ночь… Вспомните! Как сгибли от огня их Закрома колхозные С зерном. Вот, чтоб Травы на лугах не сохли И не прели яблоки в садах, — Надо, чтобы черви передохли, Перегнили, Превратились в прах. И чтоб пели, Не смолкая птицы В травах зеленеющих, в росе… Стоить жить на славу И трудиться, Чтоб цвела земля во всей красе, Чтобы жизнь цвела, Гудела лавой, Старое сметая на пути. Ну, а что касается до славы — Слава не замедлит к нам прийти. 1939 ^{529}

От составителей

Первое издание этой книги, подготовленное В. Кардиным и И. Усок, вышло в 1965 году. Оно обобщило целый ряд публикаций в журналах и сборниках «Стихи остаются в строю» (М., 1958), «Имена на поверке» (М., 1963). «Сквозь время» (М., 1964) и других.

За прошедшие с того времени 40 лет появились новые сборники и публикации поэтов, павших на Великой Отечественной войне. Читатели узнали также ряд имен, не вошедших в первое издание книги: И. Ливертовский, Н. Овсянников. Э. Подаревский, С. Рудаков, В. Щировский и другие. В эти годы вышел целый ряд коллективных сборников: «Имена на поверке» (М., 1965), «Пять обелисков» (1–4) (М., 1968–1972), «Строка, оборванная пулей» (М., 1976), «Из фронтовой лирики» (М., 1981), «До последней минуты» (Л., 1963), «До последнего дыхания» (М., 1985).