Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991
Шрифт:
Кому-то может показаться, что я выбрал слишком замысловатый способ, чтобы заявить о том очевидном факте, что ветераны – это, в сущности, выраженная поколенческая группа, и не более того. Действительно, хотя на фоне большей части послевоенной истории такое уравнивание кажется довольно странным, между двумя упомянутыми социальными феноменами все же есть некоторое сходство. Подобно представителям одного и того же поколения, советские ветераны отличались по социальному и культурному происхождению, а их ряды были столь же разнообразными, как и само советское общество; как и любое поколение, они делились по признакам пола и этничности, а также по политическим и идеологическим взглядам; наконец, в сходстве со всяким поколением, советские ветераны превратились из совокупности индивидов в узнаваемую социальную группу благодаря общему социокультурному опыту [52] . Однако если британских, немецких или французских ветеранов, сражавшихся на полях Первой мировой войны, действительно с легкостью можно назвать ровесниками, спаянными общим фронтовым опытом, то в отношении советских ветеранов Второй мировой войны подобный подход не сработает [53] . Бесспорно, большинство солдат, воевавших в рядах Красной армии, были молодыми людьми – но мало кто из этой молодежи смог выжить [54] . Ведь наиболее молодые заплатили за кампанию против вермахта дороже всех; официальная статистика свидетельствует, что 40 % демографических потерь, понесенных советскими вооруженными силами, пришлись на возрастную группу до 25 лет [55] . По словам Кэтрин Мерридейл, из мужчин, родившихся в 1921 году, «до 90 % погибли» [56] . Из-за таких потерь молодые ветераны составили явное меньшинство среди тех, кто остался в живых, отслужив в Красной армии в военные годы.
52
Mannheim K. The Problem of Generations // Idem. Essays in the Sociology of Knowledge. London: Routledge & Kegan Paul. 1964. P. 276–320 [Мангейм
53
О сложностях анализа поколений применительно к этому случаю см.: Wohl R. The Generation of 1914. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1979. Р. 203–237.
54
Сенявская Е. С. 1941–1945: Фронтовое поколение. Историко-психологическое исследование. М.: Институт российской истории РАН, 1995; Merridale C. Ivan’s War.
55
Кривошеев Г. Ф. Потери вооруженных сил СССР // Людские потери СССР в период Второй мировой войны / Под ред. Р. Евдокимова. СПб.: Блиц, 1995. С. 78.
56
Merridale C. Ivan’s War. Р. 338.
Вместо одного поколения ветеранов мы можем выделить по меньшей мере три [57] . Наиболее известным из них остается самое молодое поколение мужчин (и, как будет показано ниже, некоторых женщин), которые отправились в армию прямо со школьной или студенческой скамьи. Эти молодые люди, родившиеся между 1923-м и 1927 годами [58] , на момент начала войны не имели опыта взрослой гражданской жизни и к 1945 году умели только «стрелять, бросать гранаты и ползать по-пластунски», как выразился писатель-ветеран Виктор Некрасов [59] . Для многих из них фронт сделался фундаментальным жизненным опытом; неудивительно, что, возвращаясь «на гражданку», они нередко сталкивались с серьезными проблемами адаптации. Их зачастую стремительная карьера в армии не давала им достаточных гражданских компетенций, и поэтому для жизненной траектории этих людей демобилизация порой означала шаг назад – по крайней мере, так могло показаться на первых порах. Эту группу мы можем назвать «фронтовым поколением» [60] . Второе поколение ветеранов до призыва успело утвердиться в гражданской жизни, и поэтому им было к чему возвращаться после завершения сражений. Даже если их дома были разрушены, а родственники мертвы, они все равно имели возможность вернуться к привычному образу жизни, профессии, а часто и прежнему рабочему месту. Судя по официальным отчетам о демобилизации, у этой когорты фронтовиков было гораздо меньше адаптационных сложностей, чем у вышеупомянутого «фронтового поколения» [61] . В основном мужчины именно из этого и последующего ветеранских поколений, возвращаясь с фронта, занимали руководящие должности [62] . Наконец, наименее известное поколение фронтовиков составили люди, которых можно назвать «дважды ветеранами». Члены этой старейшей когорты, родившиеся в 1904 году или ранее, участвовали не только в Великой Отечественной, но также в Гражданской, а иногда и в «империалистической» Первой мировой [63] . Некоторые из них были кадровыми военными, как, например, первые три председателя Советского комитета ветеранов войны: Александр Василевский (р. 1895), Кирилл Мерецков (р. 1897) и Семен Тимошенко (р. 1895). Другие были гражданскими лицами; к таковым, в частности, относился сценарист Иосиф Прут (р. 1900), который, по его собственным словам, «был участником почти всех войн своей страны» [64] .
57
Некоторые историки насчитывают не три, а четыре поколения. См.: Зима В. Ф. Менталитет народов России в войне 1941–1945 годов. М.: Институт российской истории РАН, 2000. С. 22.
58
Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. P. 23.
59
Некрасов В. П. В родном городе. С. 284–285.
60
Zubkova E. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957. P. 23; Сенявская Е. С. 1941–1945: Фронтовое поколение. С. 32 passim.
61
См., например, объемные отчеты о демобилизации, представляемые в ЦК Управлением по проверке парторганов в 1945–1946 годах: Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 122. Д. 102 (1945, 274 страницы); Д. 145 (январь – март 1946, 196 страниц); Д. 146 (январь – июль 1946, 208 страниц).
62
См. главу 6.
63
Это поколение – мужчины, родившиеся между 1890-м и 1904 годами, – было мобилизовано в августе 1941 года. См.: Сенявская Е. С. 1941–1945: Фронтовое поколение. С. 77.
64
Ветераны в строю: Сборник / Сост. Б. П. Павлов. М.: Воениздат, 1981. С. 13–14, 19–21; Прут И. Неподдающийся: О многих других и кое-что о себе. М.: Вагриус, 2000. С. 25 passim.
Точных данных о численности этих ветеранских поколений не существует. Как послевоенная визуальная пропаганда, так и «лейтенантская проза» в 1950-е и 1960-е годы чаще всего изображали ветеранов молодыми: этим и объясняется доминирование в нашем воображении вполне конкретного исторического образа [65] . Однако имеющиеся у нас демографические данные свидетельствуют о том, что эта весьма заметная группа составляла меньшинство среди советских солдат, выживших в сражениях Великой Отечественной. Реконструкция численности соответствующих когорт по годам их рождения поможет получить первую, хотя и неокончательную, ориентировку в этом деле [66] .
65
О «прозе лейтенантов» см.: Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. С. 91–92, 94–96; На плакатах Победы обычно изображены молодые, улыбающиеся ветераны, часто с боевыми наградами на груди; таковы, например, работы «Ты вернул нам жизнь» (В. Иванов, 1943), «Так оно и будет» (он же, 1945), «Воину-победителю – всенародная любовь» (А. Кокорекин, 1944), «Красной Армии – слава!» (Л. Голованов, 1946). См.: Советский политический плакат / Под ред. Г. Демосфеновой и др. М.: Искусство,1962. С. 371, 372, 374, 382.
66
Две основные статистические реконструкции представлены в следующих работах: Андреев Е. М. и др. Население Советского Союза: 1922–1991. М.: Наука, 1993; Гельфанд В. С. Население СССР за 50 лет (1941–1990): Статистический сборник. Пермь: Издательство Пермского университета, 1992. Однако пользоваться ими нужно с осторожностью. Во-первых, приводимые в них данные представляют собой статистические выкладки, составленные на основе довоенных переписей 1937 и 1939 годов, послевоенной переписи 1959 года, некоторых неполных послевоенных демографических данных и множества отдельных вычислений и предположений. Во-вторых, в когорты, фигурирующие в этих реконструкциях, включаются все мужчины, предположительно выжившие в войну, что приводит к двум погрешностям: с одной стороны, в них игнорируется меньшинство ветеранов-женщин, а с другой стороны, в них учитываются мужчины, которые не служили в действующей армии. Впрочем, несмотря на упомянутые неточности, эти данные являются одним из немногих статистических ориентиров, которые есть в нашем распоряжении.
Таблица I.1 убедительно свидетельствует о том, что собственно «фронтовое поколение» в послевоенные годы составляло меньшинство в рядах ветеранов войны, причем несмотря даже на то, что не все мужчины были солдатами и не все солдаты были мужчинами. (Женщины составляли от 2 до 3 % общего числа ветеранов, поскольку в Красной армии они служили не только в медицинских частях и других вспомогательных службах, но также были снайперами, танкистами, пехотинцами, пилотами бомбардировщиков [67] . Вторая волна демобилизации, прошедшая осенью 1945 года, позволила большинству из них вернуться к гражданской жизни, независимо от возраста [68] .) То, что самые молодые когорты выживших фронтовиков оказались в меньшинстве, подтверждается и анализом демобилизационной статистики. Первая волна демобилизации освободила от службы людей, родившихся с 1893-го по 1905 год [69] . С июля по сентябрь 1945 года, на которые пришелся этот этап, к мирной жизни вернулись сразу 40 % всех красноармейцев [70] . Таким образом, получается, что две пятых ветеранов, которых распустили по домам в ходе продолжавшейся до 1948 года массовой демобилизации, к концу войны уже были старше 40 лет. Иными словами, история «фронтового поколения» – вовсе не то же самое, что история советских ветеранов.
67
См.: Edele M. Soviet Veterans as an Entitlement Group. P. 117. В этой статье можно найти сноски, указывающие на соответствующую литературу.
68
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 сентября 1945 года «О демобилизации второй очереди личного состава Красной Армии» // Ведомости Верховного Совета СССР. 1945. 3 октября. № 69. C. 1.
69
См. главу 1.
70
См.: Донченко В. Н. Демобилизация Советской армии и решение проблем кадров в первые послевоенные годы // История СССР. 1970. № 3. С. 96–106. Здесь – С. 98.
Таблица I.1. Мужское население Советского Союза по возрастным группам к началу 1946 года (млн чел.)
Источник: Гельфанд В. С. Население СССР за 50 лет (1941–1990): Статистический справочник, 1992; см. также: Edele M. A «Generation of Victors?». App. 1. P. 69–71.
В этой книге представлена история советских ветеранов как «нового социума» [71] . Ее тема – появление новой группы в советском обществе. Основное внимание в ней уделяется социальным отношениям и поведению ветеранов, а не процессам, способствовавшим, скажем, принятию благоприятной для них государственной политики. Разумеется, о других аспектах ветеранской проблематики тоже можно было бы порассуждать обстоятельно и пространно: например, о значении военного опыта в создании «сообщества заслуживающих», о роли армии в этом движении, о происхождении и трансформации культа Великой Отечественной войны, о повседневной жизни инвалидов-фронтовиков в 1960-х годах и позже или же о месте переживших войну в литературе и искусстве. Ход демобилизации или история «молодых коммунистов», вступивших в партию на передовой, также могли бы послужить материалами для самостоятельных и обширных исследований книжного формата. Но даже организационная история ветеранского движения исследуется мной лишь постольку, поскольку она затрагивает базовую для меня тему – а именно социальную интеграцию и социальную дезинтеграцию народного движения бывших солдат после их возвращения домой.
71
Термин «новый социум» предложен Еленой Зубковой. См. ее книгу: Послевоенное советское общество: Политика и повседневность, 1945–1953. М.: РОССПЭН, 2000. С. 28–36.
Книга тематически разделена на три части, каждая из которых состоит из нескольких глав. Первые две части посвящены внутригрупповой дифференциации, а последняя – оформлению целостной группы. Эти процессы можно обособить друг от друга только в аналитических целях, так как в реальной жизни они развивались параллельно. В начале первой части мы будем сопровождать только что демобилизовавшихся ветеранов в их зачастую хаотическом путешествии на родину. Наряду со всевозможными трофеями, военными байками, ранениями и хроническими недугами, которые будут мучить их до конца жизни, они везли с собой убежденность в том, что имеют полнейшее право на достойную жизнь после войны. Это осознание собственных заслуг подпитывалось тогда официальной пропагандой, которая обещала солдатам-героям именно то, чего они ждали. Однако, когда ветераны наконец-то добирались до родных мест и успешно увольнялись из армии, незамедлительно обнаруживалось, что приятные посулы в основном пусты: вместо сытой послевоенной жизни их ждала рутина дурно работающей бюрократической машины, о чем подробнее будет рассказываться в главе 2. Соответственно, в главе 3 речь пойдет о тех факторах, которые все-таки позволяли бывшим фронтовикам интегрироваться в гражданскую жизнь: о негосударственных социальных связях, сетях, институтах.
Во второй части будут проанализированы некоторые размежевания, наметившиеся в ходе демобилизации, а также интеграции, позже расколовшие «фронтовое братство». Инвалиды войны, которым посвящена глава 4, были вынуждены решать специфические проблемы, обусловленные их увечьями и отсутствием адекватной социальной поддержки со стороны государства, которое интересовалось только трудоспособными гражданами. В этой главе говорится также о том, что даже внутри этой особенной категории ветеранов наблюдалась выраженная дифференциация по уровню доходов и качеству жизни – своеобразная иерархия нищеты. В главе 5 мы обратимся к иной коллективности, обремененной нетипичными проблемами: к бывшим советским военнопленным, на родине столкнувшимся с дискриминацией и преследованиями. Глава 6 расширит горизонт анализа, выходя за рамки упомянутых проблемных групп и показывая, что после войны у бывших солдат в целом отсутствовала объединяющая их социальная траектория: как и в других воевавших странах, кто-то из них преуспел, а кто-то нет.
Переключая внимание с процессов, разобщавших ветеранов, на процессы, которые их объединяли, две главы третьей части сосредотачиваются на возникновении советского ветеранского движения и последующем превращении выживших бойцов из «сообщества заслуживающих» сначала в статусную группу, а потом и в корпоративную группу, встроенную в позднесоветский порядок. В этих двух финальных главах подытоживается аргументация всей моей работы. Как и в первой части, в фокусе внимания здесь остается отнюдь не только государство, которое рассматривается мной как весьма важный, но далеко не единственный актор более широкого социокультурного и социопсихологического процесса, в ходе которого собиралась и распадалась такая социальная сущность, как «ветераны» [72] .
72
Основные аргументы, позволяющие осмыслить советское государство в качестве части советского общества, см. в статье: Edele M. Soviet Society, Social Structure, and Everyday Life: Major Frameworks Reconsidered // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2007. Vol. 8. № 2. P. 349–373.
В полном объеме весь этот процесс не контролировался никем. Государство зачастую вынуждено было уступать, поддаваясь натиску силы, которая не вполне была ему подвластна. Тем не менее последнее слово оставалось за ним: хотя государственная политика не могла упразднить «сообщество заслуживающих», она с легкостью могла противостоять ветеранским требованиям. Главенство авторитарного государства в установлении хронологических вех, в соответствии с которыми развивалось ветеранское движение, описывается в заключительной части книги; подвергать эту роль сомнению невозможно – чтобы убедиться в этом, достаточно самого беглого взгляда на периоды, которые были пройдены ветеранами как социальной группой и как движением. «Сообщество заслуживающих» сложилось во время войны и сразу же после ее завершения, причем оно смогло выжить, несмотря на почти десятилетнее непризнание. Хрущевское правление привнесло некоторые перемены, особенно в оформление памяти о войне и становление культа войны, а также в некоторой степени в организационные дела, но никакого институционального развития «сообщества заслуживающих», на чем ветераны настаивали с 1945 года, так и не произошло. Только благодаря прагматизму Брежнева, которому нравилось изображать из себя героя-фронтовика, этот период латентного существования подошел к концу. Когда в 1985 году к власти пришел Горбачев, ветераны – к тому времени их ряды поредели и постарели, – стали основной статусной группой советского общества. Несмотря на всю риторику «возвращения к ленинским заветам», Горбачев продолжил и завершил процесс, начатый его предшественниками в эпоху застоя. По мере того, как время шло, а старшие когорты ветеранов таяли, оставшиеся все больше сближались между собой в возрастном плане. Если в 1945 году «их поколенческий профиль был расплывчатым», то теперь «они демонстрировали гораздо меньшую хронологическую диффузию». Они начали превращаться в отдельное поколение, у представителей которого становилось все больше общего со сверстниками, пусть даже не воевавшими на фронте, но разделявшими с ними коллективный опыт военной поры. Такие люди были для бывших фронтовиков гораздо ближе, чем более молодые советские граждане. В результате с 1970-х годов в торжественном публичном дискурсе рядом с «героями Сталинграда и Курска» регулярно стали появляться «ветераны труда», бывшие рабочие и колхозники. Этот процесс «смычки», сближения идентичностей «пенсионера» и «ветерана» [73] , был завершен при Горбачеве, который объединил оба типа ветеранов под эгидой одной организации и распространил многие привилегии, имевшиеся у ветеранов фронта, на ветеранов тыла. Более того, он официально интегрировал новую, объединенную ветеранскую организацию в политическую систему.
73
Lovell S. Soviet Russia’s Older Generations // Idem. (Ed.). Generations in Twentieth-Century Europe. Houndmills, Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2007. P. 205–226; цитаты – Р. 221.
То, что признание жертв, принесенных ветеранами в военное время, состоялось в виде распространения на них целостной системы привилегий, было исторически закономерным. Законодательное закрепление особого государственного обращения с «заслуженными» категориями граждан и исходящее из этого принципа неравномерное распределение льгот были одной из основ социальной стратификации и режимной стабильности [74] . В межвоенные годы некоторые социальные группы по идеологическим соображениям считались естественными союзниками большевиков; к таковым относились, в частности, рабочие или некоторые национальности. В силу этого они находились на особом положении: в частности, их представителям было легче получить доступ к высшему образованию – в отличие от выходцев из тех групп, которые, как считалось, изначально враждовали с режимом (к последним относились, например, бывшие аристократы или зажиточные крестьяне-«кулаки») [75] . Другие были обязаны своим статусом служению государству и революции – чем важнее служба, тем выше статус и, соответственно, тем шире доступ к товарам и услугам [76] . Особое положение военнослужащих в советской жизни также было обусловлено принципом служения: оно предопределялось пользой, приносимой ими государству. Невероятные масштабы Великой Отечественной войны размыли в сознании многих грань между служебным рвением и социальным положением. Услуга стране, оказанная на передовой, была настолько огромной, что все выжившие оказались частью учрежденной государством категории «участников войны», которым предстояло получать особые льготы независимо от их текущих занятий. Это имело смысл и в связи с изменениями символического контекста: если после 1917 года рабочие обладали особым статусом, поскольку именно они совершили революцию, то после войны старые солдаты получили право рассчитывать на такое же уважение, так как они выиграли великую битву. Институционализация культа Великой Отечественной войны в качестве нового легитимирующего мифа советской системы, таким образом, логически подразумевала обеспечение особого положения для защитников родины. В 1978 году советские законодатели восприняли наконец эту логику: к тому моменту война во многих отношениях затмила революцию как фундаментальное и основополагающее для советского строя событие.
74
Ibid. P. 214–223.
75
Fitzpatrick S. Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History, 1993. Vol. 65. P. 745–770; Martin T. Modernization or Neo-Traditionalism? Ascribed Nationality and Soviet Primordialism // Fitzpatrick S. (Ed.). Stalinism: New Directions. P. 348–367.
76
О принципе служения и о служилых классах в русской истории см.: Ключевский В. О. Русская история: полный курс лекций в 3-х томах. Ростов-на-Дону: Феникс, 2000; Hellie R. The Structure of Modern Russian History: Toward a Dynamic Model // Russian History. 1977. Vol. 4. № 1. P. 1–22.