Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи
Шрифт:
На Втором съезде народных депутатов СССР был заслушан доклад Н.И. Рыжкова «О мерах по оздоровлению экономики, этапах экономической реформы и принципиальных подходах к разработке 13-го пятилетнего плана». Обсуждение доклада было вялым и малоинтересным, и сам Н.И. Рыжков в своих мемуарах почти ничего не вспоминает о заседаниях Второго съезда. Опять-таки речь шла о «принципах», «подходах», «планах», «этапах». Иностранные наблюдатели оценивали доклад Н. Рыжкова как «результат победы умеренных консерваторов». Все, кто выступал в прениях, были согласны с докладчиком в том, что «быстрый переход страны к рыночным отношениям невозможен». Но все были также согласны и с тем, что нынешнее положение нетерпимо. Но что делать, например, со стихийно сложившимся рынком дефицитных товаров, который находился вне контроля власти? Массовый характер приняли валютные операции и не на черном рынке валютчиков, а между вполне респектабельными предприятиями. Советский рубль выходил из доверия, и его почти открыто замещала конвертируемая валюта. Голосование по предложенной Н. Рыжковым программе правительства было долгим и мучительным. Было внесено три предложения, и каждое из них голосовалось отдельно. Около 200 депутатов решительно требовали отклонить предложенную программу.
Около 400 депутатов предлагали просто «принять ее к сведению». Однако около 1500 народных депутатов решили поддержать программу правительства, которая была рассчитана на работу в течение 6 лет.
Вскоре после Второго съезда, вероятно, в конце января или начале февраля 1990 г., меня пригласил в свой кабинет Анатолий Иванович
Два дня спустя я передал свой отзыв А. Лукьянову. Мое заключение было негативным. Стране был необходим сильный центр власти, это было очевидно из состояния дел. Однако президент мог бы стать таким средоточием власти только при наличии ряда условий, из которых одно из главных – это всенародные выборы президента. Но на сегодня народ может и не выбрать М. Горбачева. Или же это будет продолжительная и трудная процедура, которая опять-таки не послужит укреплению авторитета Горбачева. Если свою кандидатуру выдвинет также Борис Ельцин, то и победит Борис Ельцин. Я не советовал ставить вопрос о выборах президента даже на съезде, как это предусматривалось в новых разделах Конституции СССР. Настроение депутатов изменилось, и сегодня Горбачева уже не ждет тот триумф, который был при избрании его Председателем Верховного Совета СССР. Будет трудное обсуждение, будет критика. Горбачев не получит и 70% голосов. Но возможно, нам придется проводить два тура голосования. Надо расширить полномочия Горбачева, не меняя его статуса. Все перечисленные в проекте новые полномочия будущего президента надо передать М. Горбачеву как Председателю Верховного Совета. Еще через два-три дня А. Лукьянов передал мне, что М. Горбачев прочел мою записку. Он благодарил меня за советы, но не может со мной согласиться. Подобного рода аппаратная дискуссия шла больше месяца, и сам Горбачев признает, что у него порой возникали сомнения. Так, например, Н. Назарбаев соглашался на введение поста Президента СССР, но считал необходимым в этом случае вводить и в союзных республиках посты президентов, причем с расширенными полномочиями. Горбачеву пришлось согласиться, хотя это явно обесценивало его стремление поднять авторитет именно центральной, а вовсе не республиканской власти. Николай Рыжков также соглашался на введение поста Президента СССР, но только в том случае, если полномочия правительства и премьера не будут ограничены. И с этим требованием М. Горбачев вынужден был согласиться. Даже люди из окружения Ельцина, как и он сам, были готовы поддержать все предложения Горбачева, но только в том случае, если он снимет свои прежние возражения по поводу статьи 6 Конституции СССР – о роли КПСС в системе власти. И здесь М. Горбачеву пришлось уступить, ибо в противном случае новая редакция Конституции вообще не была бы принята на съезде, ибо этот проект не мог бы собрать конституционное большинство. Вопрос об отмене статьи 6 Конституции СССР нужно было сначала обсудить и решить на Пленуме ЦК КПСС. Видимо, все устали от дискуссий, от неопределенности и безвластия, ибо на Пленуме ЦК, который был собран 11 марта 1990 г., полемики и возражений не было. Была предложена новая редакция той же статьи: «Коммунистическая партия Советского Союза, другие политические партии, а также профессиональные, молодежные, иные общественные организации и массовые движения через своих представителей, избранных в Советы народных депутатов, и в других формах участвуют в выработке политики Советского государства, в управлении государственными и общественными делами». Обстановка, в которой собрался в Москве внеочередной, Третий съезд народных депутатов, была крайне тяжелой. В Москве одна за другой шли манифестации и демонстрации оппозиции. На одну из таких манифестаций 25 февраля 1990 г. – в 73-ю годовщину Февральской революции – оппозиция намеревалась вывести только в Москве миллион человек. Нервы не выдержали не только у М. Горбачева, но и у других членов Политбюро. На улицы был выведен почти весь наличный состав московской милиции, наряды из воинских частей, много бронетехники. Беспорядков не было, но и миллиона манифестантов не было. Председатель КГБ В.А. Крючков докладывал 2 марта на Политбюро о 100 тысячах, но министр внутренних дел Вадим Бакатин уверенно говорил о 300 тысячах. Среди лозунгов много было не только против КПСС, но и «Долой Горбачева!» и «Долой Лигачева!». Организатором манифестации была «московская группа» МДГ, возглавляемая Гавриилом Поповым.
Нет необходимости подробно писать о том, как проходил Третий съезд. С очень большим трудом принимались новые поправки к Конституции СССР, на основании которых в стране вводился институт президентской власти. Едва-едва удалось набрать необходимые 2/3 голосов. Потом шли выборы президента – тайным голосованием. Многие депутаты, получив бюллетени, не шли в кабины для голосования, а уходили в зал вместе с бюллетенями. М. Горбачев приводит в своих мемуарах точные цифры – 1329 голосов – за и 495 голосов – против. Однако с учетом всех народных депутатов, прибывших на съезд и получивших бюллетени, М. Горбачев получил 59% «за». Это отнюдь не была убедительная победа, и сам вновь избранный президент отнюдь не выглядел победителем. Он казался мне и удрученным, и усталым. Речь его была короткой, М. Горбачев долго и основательно готовился к процедуре инаугурации и к своему выступлению на этой торжественной процедуре. Однако вся эта церемония прошла хотя и при большом стечении народа, но вяло и неинтересно. Не было сказано ничего существенного.
Вероятно, через три или четыре недели после избрания М.С. президентом я получил записку с просьбой прийти к нему в кабинет. Я мог запутаться в коридорах Кремля, и меня проводили из зала заседаний Верховного Совета в приемную М.С. Горбачева. Пустые и тихие коридоры с табличками на дверях. Дело было незначительное, и я через несколько минут уже вышел из кабинета президента. Я был здесь осенью 1989 г. и не заметил никаких изменений. Не было никакого нового аппарата власти. Все осталось в ЦК КПСС на Старой площади, но крутилось теперь вхолостую. Не изменился аппарат Председателя Верховного Совета А.И. Лукьянова. Никаких изменений не произошло и в аппаратных структурах Совета Министров СССР. Но как и через какие структуры должен теперь реализовать свои новые полномочия и свой новый статус президент М. Горбачев? Эти же вопросы, как я узнал позднее из мемуаров, беспокоили и самых ближайших помощников М. Горбачева. Так, Анатолий Черняев записывал в своем политическом дневнике: «Не нравилось мне, как М.С. готовил съезд и себя к избранию президентом. Главное внимание – на содержание речи при инаугурации. И ничего о структурах будущей власти. Что он будет делать на другой день? С кем? Как? Ведь все по дням будут считать, ожидая крупных перемен. Или, как и подозревают «они», переместит Политбюро в президентский Совет (кабинет министров и т.д.) и все пойдет по-старому? А может, сознательно нарывается на провал, чтобы «уйти»? Впрочем, вряд ли. Тогда бы не развил такой энергии. У меня смятение в душе. Общество рассыпается, а зачатков нового общества не видно. И у Горбачева, судя по моим последним наблюдениям, утрачивается чувство «управляемости процессами». Он, кажется, тоже «заблудился» (любимое его словечко) в происходящем на глазах и начинает искать «простые решения» (тоже его любимое выражение)» [122] .
122
Черняев
О том же, но под другим углом зрения писал в своих заметках и второй из главных помощников М. Горбачева, Георгий Шахназаров: «В новом качестве помощника президента, сидя там же у стены, за небольшим столиком, где я занимал место в качестве помощника генсека, смотрю на сидящих за главным столом и одновременно восстанавливаю в памяти картины недавнего прошлого. В первую очередь глаз задерживается, разумеется, на тех, кто был тогда и уцелел после перетряски, остался у кормила власти. Ближе всех к президенту, по правую руку, в кресле, которое раньше занимал Лигачев, сидит А.Н. Яковлев. Рядом с ним, как всегда, В.А. Медведев. По левую руку, на своем обычном месте, вплотную к председательскому столу, остался Н.И. Рыжков. Дальше в вольном порядке расположились В.А. Крючков и Э.А. Шеварднадзе, Д.Т. Язов и Е.М. Примаков. А вот новые лица. Широколобый, с орлиным носом и холодноватыми голубыми глазами, но не лишенный мягкого украинского юмора Григорий Иванович Ревенко. Бывший первый секретарь Киевского обкома КПСС, он будет заниматься теперь отношениями с республиками. В самом конце стола, с левой стороны, скромно занял место еще один новоиспеченный член государственного руководства. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами лица, Валерий Болдин. Странно, что этот законченный бюрократ, способный умертвить любое живое дело и наводящий страх на подчиненных одним своим молчанием, вышел из журналистской среды, где, казалось бы, обитают люди общительные, веселые, говорливые. Рядом с Ревенко еще один бывший первый секретарь обкома – Кемеровского, сумевший совершить невозможное: за короткий срок пребывания на самом неподходящем для приобретения популярности посту министра внутренних дел внушил к себе симпатию несколькими неординарными заявлениями и поступками, а главное – искренней манерой вести себя на трибуне. Это Вадим Викторович Бакатин» [123] .
123
Шахназаров Г. С вождями и без них. С. 355—357.
Это было новое государственное руководство, новое ближайшее окружение М.С. Горбачева, в которое вошли также, скорее для «украшения», чем для реальной деятельности, писатели Валентин Распутин, Чингиз Айтматов, академик и директор Института физики твердого тела Юрий Осепян, уральский рабочий-металлург Вениамин Ярин и некоторые другие.
Новая команда М. Горбачева, теперь уже как Президента СССР, состояла по преимуществу из очень хороших людей, но как институт власти она была слабой. Было бы, однако, несправедливым винить в этом одного лишь Горбачева, хотя и он мог бы, оказавшись на посту президента, собрать вокруг себя более сильную и более профессиональную команду. Однако политиков с лидерскими качествами, а также сильных идеологов в Советском Союзе почти не осталось.
В годы Советской власти в нашей стране были созданы очень сильные кадры руководителей в области науки и техники; немало опытных и образованных руководителей появилось и во многих других сферах общественной жизни. Но не в политическом руководстве. По общему уровню политических способностей, интеллекта, волевых качеств окружение Сталина было слабее окружения Ленина. Этот регресс продолжился при Хрущеве и Брежневе. Но он происходил и при Горбачеве. В его окружении уже не было таких людей, как А.Н. Косыгин, А.А. Громыко, Ю.В. Андропов, Д.Ф. Устинов, которые определяли уровень политического руководства в 70-е гг. Горбачев часто менял людей, которые стояли на очень высоких постах. Но, удаляя не слишком способных руководителей, он чаще всего ставил на их место еще более слабых, но более послушных; хотя и с ними у него очень скоро возникали конфликты.
Горбачев очень плохо разбирался в людях. К тому же у него была крайне неприятная и недопустимая для руководителей такого уровня особенность: при всех почти встречах с людьми из своего окружения, с деятелями культуры, с депутатами Верховного Совета СССР Горбачев большую часть времени говорил сам и не слушал, не слышал или не давал высказаться собеседнику. Были случаи, когда, приглашая знающего человека для совета, Горбачев часа два говорил сам, а затем прощался, благодаря своего молчаливого посетителя за внимание. Очень не любил Горбачев слушать негативную и неприятную для него информацию. Даже члены Политбюро и Секретариата ЦК КПСС не любили ходить к генсеку на прием и для доклада. Были у Горбачева и некоторые привилегированные собеседники, в основном из числа деятелей культуры. Но и они отмечали позднее невосприимчивость генсека к критическим суждениям. Так, например, главный редактор журнала «Огонек» Виталий Коротич был в 1987 – 1988 гг. частым собеседником Горбачева. Однажды он решил сказать Михаилу Сергеевичу о том, что он становится все более непопулярным человеком в стране и особенно в партийном аппарате. «Дело было в 6 вечера, и Горбачев выглядел изрядно уставшим, – вспоминал Коротич. – Я тоже устал и позволил себе сказать то, что утром, может быть, и не сказал бы именно Горбачеву: вы понимаете, как вас не любят многие в аппарате? Да и за что им вас любить? Вы сами не пьете и не даете другим. Вы орденов ни себе, ни другим не навешиваете! За что вас любить людям, которые и Брежнева презирали, но терпели за то, что он и сам жил и им жить не мешал?.. – Да что ты! – отмахнулся Горбачев. – Я ведь каждый день с людьми общаюсь, по этим вот телефонам прозваниваю обком за обкомом. Знаешь, какой подъем сейчас, как люди воодушевлены! Да что ты!..» [124] .
124
Огонек. 1991. № 28. С. 16.
Горбачев не был ни деспотом, ни диктатором, но в отношениях с людьми он был и очень доступен, но также и крайне авторитарен, и это не позволило ему стать сильным демократическим лидером. Разного рода совещания и заседания Горбачев вел не слишком демократично. Руководить работой Съезда народных депутатов СССР или Верховного Совета СССР ему было очень трудно. Анатолий Лукьянов вел наши заседания гораздо более умело и спокойно. Но и на заседаниях ЦК КПСС Горбачев с трудом сдерживался, когда слышал возражения или критику. А часто и терял контроль над собой. Именно Горбачеву принадлежат такие фразы: «С оппозицией диалог невозможен» и «О плюрализме двух мнений быть не может». В Горбачеве странным образом сочетались сильная внутренняя неуверенность и чрезмерная внешняя самоуверенность. Он предпочитал говорить, а не делать. Очень многие дела и очень важные решения он постоянно откладывал. Один из внимательных исследователей личности Горбачева, психолог А. Белкин, писал: «В отношениях с окружающими Горбачев допускает самые поразительные и необъяснимые просчеты. И это также зависит от свойств личности. Кто же не понимает, что нужно дорожить сильными, яркими, самостоятельно мыслящими друзьями? Что именно в них следует искать опору! Но логика преувеличенного ревнивого Я направлена на то, чтобы всеми правдами и неправдами ослаблять свое окружение. Человеку тяжело, когда с ним спорят, возражают ему, подрывая тем самым его фантазии на темы собственного «всезнания» и «всемогущества». Он не способен делить с кем угодно другим успехи и заслуги. И этот иррациональный внутренний голос перекрывает все, что подсказывают и политические, и элементарные житейские расчеты. Как по-иному объяснить, что судьба страны оказалась вверена такому человеку, как Валентин Павлов? А Янаев? А покойный Пуго? Секрет, видимо, в том, что особо высоких требований к индивидуальности и к интеллекту приближенных Горбачев и не предъявлял. Светило не нуждается в дополнительной подсветке, исходящей из других источников. Ему вполне хватает самого себя. Предназначение же окружающих – отражать его всепроникающие лучи» [125] .
125
Советская культура. 19 октября 1991 г.