Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи

Медведев Рой Александрович

Разгром аппарата ЦК КПСС, проводимый с санкции Горбачева, делал для него неизбежными какие-то шаги к разрыву с КПСС. Рано утром 24 августа Горбачев пригласил к себе некоторых людей из своего окружения. Здесь были Евгений Примаков и Александр Яковлев, некоторые из помощников, в том числе и Андрей Грачев. Они собрались в Ореховой гостиной, примыкающей к приемной президента. Эта комната была традиционным местом заседаний для «узкого круга» членов Политбюро, где решались самые серьезные и щекотливые вопросы. Позднее А. Грачев вспоминал: «Горбачев вошел в сопровождении члена Президентского Совета Вадима Медведева. Мы встретились впервые после возвращения Михаила Сергеевича из Крыма, и меня поразил контраст между его прекрасным южным загаром, видом здорового, отдохнувшего человека и непривычным выражением лица. Его «южные» с живым блеском глаза, на которые чаще всего обращали внимание те, кто впервые встречался с ним, как бы потухли и выдавали серьезную внутреннюю перемену, происшедшую с ним всего за одну неделю: он потерял прежнюю несокрушимую уверенность в себе, которой так заражал своих соратников и подавлял оппонентов. Прочитав наш текст, кивнул в знак одобрения и, в свою очередь, протянул нам пару листков бумаги. «Это мое заявление о сложении с себя полномочий генсека и указы о взятии под государственную охрану помещений партийных комитетов и другого имущества... Не дай бог нам скатиться к стихии венгерских событий 56-го г. У нас и разломать, и растащить все могут запросто». Разговор, естественно, зашел о судьбе партии. «Они сами перечеркнули шанс ее реформировать, который я им оставлял до последнего дня. У меня совесть чиста. Ведь они же предали своего генсека» [261] . Из двух заявлений сделали одно, которое тут же было передано в средства массовой информации и почти немедленно зачитано по радио. В заявлении Горбачева говорилось: «Секретариат и Политбюро ЦК КПСС не выступили против государственного переворота. Центральный комитет не сумел занять решительную позицию осуждения и противодействия, не поднял коммунистов на борьбу против попрания конституционной законности. Среди заговорщиков оказались

члены партийного руководства. Это поставило миллионы коммунистов в ложное положение. В этой обстановке ЦК КПСС должен принять трудное, но честное решение о самороспуске. Не считаю для себя возможным дальнейшее выполнение функций Генерального секретаря ЦК КПСС и слагаю соответствующие полномочия» [262] . Заявление Горбачева являлось не только неискренним и противоречивым документом. Оно было весьма грубым нарушением Устава КПСС, в котором такого рода отставки вообще не предусмотрены. Генсек мог обратиться к ЦК КПСС с просьбой об отставке. По новому Уставу КПСС Генсека избрал непосредственно весь состав XXVIII съезда КПСС, и только съезд мог окончательно решить его судьбу. Горбачеву было хорошо известно, что большинство членов Политбюро и Секретариата ЦК КПСС не принимало никакого участия ни в подготовке, ни в деятельности ГКЧП. Версия о том, что сговор о создании ГКЧП осуществлялся через структуры партийного аппарата, рассыпалась при первых шагах следствия. В середине августа невозможно было быстро собрать Секретариат ЦК, а тем более Политбюро, членами которого являлись высшие руководители многих союзных республик. Большая часть членов ЦК находилась в отпуске, а заместитель Генсека В. Ивашко – в больнице. Все они узнавали о создании ГКЧП по сообщениям информационных агентств и, не владея достаточной информацией, не могли адекватно реагировать на ситуацию. Я лично наблюдал поведение некоторых известных мне членов ЦК КПСС и ЦК КП РСФСР, а также некоторых министров, которые в это время отдыхали в санатории «Красные камни» и в других санаториях в Кисловодске. Сюда приезжали и ответственные работники Ставропольского обкома партии для консультаций. Тот факт, что руководство этого края решило не поддерживать ни ГКЧП, ни Ельцина, а занять выжидательную позицию, надо поставить им в заслугу, а не в упрек. Горбачев предлагал ЦК принять «трудное решение о самороспуске». Однако для принятия такого решения нужно было сначала собрать Пленум ЦК КПСС и обсудить создавшееся положение. Но как могли члены ЦК КПСС собраться, если аппарат всех руководящих органов партии был уже разгромлен, а Генеральный секретарь ЦК уже сложил с себя полномочия? Только Горбачев, как президент, мог бы обеспечить созыв такого пленума, так как в его руках оставались еще некоторые рычаги власти. Но он об этом не хотел и думать. К тому же роспуск ЦК КПСС не означал бы роспуска самой партии. Такое решение вправе был принять только Чрезвычайный съезд КПСС. Еще летом и осенью 1989 г. некоторые из помощников Горбачева призывали его уйти с поста Генерального секретаря ЦК КПСС и перейти на сторону формировавшегося тогда демократического движения. В 1990 г. многие из оппонентов Горбачева в КПСС также требовали его отставки, и он с трудом удержал на XXVIII съезде КПСС свое положение лидера партии. Он сам думал уже тогда о возможности образования в СССР новой партии социал-демократического типа. Размышляя о мотивах своего поведения в 1989 и в 1990 г., Горбачев писал в своих мемуарах: «Я был Генеральным секретарем ЦК Коммунистической партии. Миллионы людей доверили мне этот пост, и было бы непорядочно, нечестно, даже, если хотите, преступно перебежать в другой лагерь» [263] . В сущности, сам Горбачев давал здесь оценку своего поведения в конце августа 1991 г. Он не раз сравнивал себя с капитаном огромного корабля, который он ведет в неспокойном море, с трудом удерживая в своих руках штурвал. Прибегая к тому же образу, можно с полным основанием сказать, что в конце августа 1991 г. Горбачев одним из первых покинул свой корабль, когда тот вошел в полосу особенно жестокого шторма и потерпел катастрофу. Для капитана корабля такое поведение недопустимо. В указе Ельцина от 23 августа говорилось о приостановлении деятельности только Российской компартии. Принимать какие-либо решения о всей КПСС российский президент был не вправе. Однако заявление Горбачева развязывало руки Ельцину и в отношении КПСС. Уже 25 августа он подписал указ «Об имуществе КПСС», в котором говорилось: «В связи с роспуском ЦК КПСС и приостановлением деятельности Коммунистической партии РСФСР все принадлежащее КПСС и Коммунистической партии РСФСР недвижимое и движимое имущество, включая денежные средства в рублях и иностранной валюте, помещенные в банках, страховых, акционерных обществах, совместных предприятиях и иных учреждениях и организациях, расположенных на территории РСФСР и за границей, объявить государственной собственностью РСФСР. Средства КПСС, находящиеся за границей, распределяются по соглашению между республиками после подписания ими Союзного Договора» [264] . Мы видим, что один лишь призыв Горбачева к роспуску ЦК КПСС Б. Ельцин счел возможным рассматривать как уже состоявшееся решение самой партии.

261

Грачев А. Горбачев. C. 388—389.

262

Российская газета. 27 августа 1991 г.

263

Горбачев М.С. Жизнь и реформы. Кн. 1. С. 437.

264

Российская газета. 27 августа 1991 г.

И в XIX, и в XX веках правительства многих стран мира выносили решения о запрещении деятельности социалистических, социал-демократических и коммунистических партий. В этом случае партии чаще всего уходили в подполье, а потом возрождались для еще более успешной деятельности. Но для КПСС такой путь оказался невозможным. Эта партия умерла или была убита, и днем ее смерти следует считать 24 августа 1991 г. Та партия, которая была образована в феврале 1993 г. под названием Коммунистическая партия Российской Федерации, была уже другой партией и по своему составу, и по своей структуре, и по своей идеологии. К тому же она возникла уже в другой стране, ибо еще через несколько месяцев перестал существовать и Советский Союз.

Последние дни советского парламента. Из личных впечатлений

Крушение ГКЧП и прекращение деятельности КПСС, отставка Кабинета министров СССР и переход реальной власти в России в руки Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина – все это не могло не отразиться и на судьбе Верховного Совета СССР и Съезда народных депутатов СССР. Новый советский парламент, избранный в 1989 г. на срок 5 лет, не прожил и половины отведенного ему срока.

Еще в 1990 г. некоторые из союзных и даже автономных республик приняли декларации о своем суверенитете. Это не означало тогда их выхода из состава СССР, и народные депутаты от этих республик продолжали участвовать в работе Верховного Совета и Съезда народных депутатов СССР. Многое изменилось, однако, после ГКЧП. В период с 23 по 30 августа многие из союзных республик не только сделали новые заявления о своей независимости, но также начали принимать решения о своем выходе из состава СССР и соответственно о прекращении полномочий своих депутатов в союзном парламенте. Первыми это сделали республики Прибалтики. М. Горбачев проигнорировал их декларации, но Б. Ельцин подписал 24 августа 1991 г. указ о признании Российской Федерацией независимости Литвы, Латвии и Эстонии. Даже некоторые из работников Министерства иностранных дел Российской Федерации отговаривали Ельцина от такого шага и настаивали на проведении переговоров. Нужно было побеспокоиться о защите прав русскоязычного населения Прибалтики, о военных пенсионерах, о судьбе военных баз и радиолокационных станций, о военно-морских базах и множестве других проблем, которые затрагивали судьбы сотен тысяч людей. Чрезвычайно сложные ситуации, создающие возможность военных конфликтов, возникли в ряде республик Закавказья, на Северном Кавказе и в Молдавии. В такой обстановке становилась все более трудной, почти невозможной нормальная работа советского парламента, членом которого был избран в 1989 г. и автор данной книги.

Еще в июле 1991 г. никто из нас не предвидел столь драматического развития событий. В самом конце июля и в первой декаде августа в Кремле состоялось несколько заседаний Верховного Совета СССР. Затем мы получили отпуск до конца сентября, и я, первый раз в жизни, смог отправиться на отдых в один из лучших санаториев в Кисловодск. Здесь же отдыхали и лечились еще около 20 народных депутатов СССР. Утром 19 августа, узнав о создании ГКЧП, мы все собрались в холле санатория, чтобы обменяться мнениями. В тот же день из аппарата Верховного Совета нам сообщили, что нам не следует самостоятельно возвращаться в Москву или давать какие-либо интервью для печати.

Такую же просьбу мне, как члену ЦК КПСС, передали и из аппарата ЦК КПСС. В Москву вызвали лишь члена Президиума Верховного Совета СССР народного депутата Николая Пивоварова. Еще утром 25 августа мы узнавали о событиях в Москве из телевизионных передач, однако вечером этого же дня мы вернулись в столицу.

Чрезвычайная сессия Верховного Совета СССР открылась 26 августа 1991 г. Ее открывал не Анатолий Лукьянов, который, как нам сообщили, ушел в отставку, а Рафик Нишанов, председатель Совета Национальностей. А. Лукьянов сидел в зале среди других депутатов. Многие из нас испытывали чувства недоумения и растерянности, но многие депутаты были настроены весьма воинственно и даже агрессивно, и не по отношению к уже арестованным членам ГКЧП, а по отношению ко всей КПСС. В работе сессии участвовали секретари ЦК КПСС Валентин Фалин и Александр Дзасохов. Несколько раз появился в зале заседаний и Михаил Горбачев. Но его короткие выступления не содержали никакой новой информации или предложений. Заседания шли без ясной повестки дня. Было много советских и иностранных корреспондентов, но большая часть вопросов сводилась к одному: «Сохранится ли Советский Союз?» На первом же заседании была создана большая Комиссия по расследованию причин и обстоятельств государственного переворота, которую возглавил недавний оппонент М. Горбачева Александр Оболенский, инженер из Мурманской области. Была создана и Комиссия по расследованию деятельности КПСС. Ее возглавил Валентин Татарчук, директор целлюлозно-бумажного комбината из Пермской области. В повестку дня был внесен вопрос о лишении А.И. Лукьянова депутатской неприкосновенности.

Вокруг недавнего Председателя Верховного Совета СССР возникла атмосфера отчуждения.

Много позднее народный депутат СССР и украинский поэт Борис Олейник, находившийся в Москве с 20 августа, писал: «Если бы он (Лукьянов) сразу же созвал Верховный Совет (на что, возможно, и рассчитывали участники ГКЧП), то большинство под вольтовой дугой – «Отечество в опасности» – могло проголосовать за введение чрезвычайного положения» [265] . Народный депутат Сергей Белозерцев, преподаватель из Карелии, говорил об этом с еще большей уверенностью: «Я совершенно убежден: если бы депутаты собрались 19 августа, они тут же дали бы добро на чрезвычайное положение» [266] . Мои собственные наблюдения и беседы с депутатами не позволяют полностью согласиться с такими утверждениями. Да, подавляющее большинство народных депутатов СССР поддержали бы введение в стране чрезвычайного положения, если бы к ним с таким предложением обратился президент Горбачев. Но если бы к нам обратился только Лукьянов или Янаев и мы не знали бы при этом ни положения, ни мнения Горбачева, то предложение о поддержке ГКЧП вряд ли встретило одобрение большинства Верховного Совета. Первый вопрос, который возникал перед нами 19 – 20 августа: «Где Горбачев? Что он делает и что думает?» Однако 26 августа и положение дел в стране, и настроения депутатов были уже иными. Хотя деятельность КПСС была приостановлена, а аппарат ЦК КПСС просто разогнан, никто не мог помешать работе фракции КПСС в Верховном Совете. Народные депутаты разделились на фракции только год назад – осенью 1990 г., и во фракцию КПСС вошло тогда более 700 депутатов. Я также вошел в начале 1991 г. во фракцию КПСС. Деятельность Компартии была уже приостановлена, Михаил Горбачев сложил с себя полномочия генсека, но фракцию КПСС в парламенте никто не распускал, и мне казалось, что она могла бы временно взять на себя функции ЦК КПСС – до решения судьбы КПСС. Однако моего предложения никто не поддержал. К тому же на собрание фракции пришло лишь около 40 депутатов. Поздно вечером 26 августа я поднялся на четвертый этаж к А. Лукьянову. В приемной его кабинета, где всегда раньше толпились люди, сейчас не было никого, кроме личного секретаря. Лукьянов был спокоен и относительно бодр, но казался обреченным. «Меня скоро арестуют», – сказал он. Я пытался возражать, но он, видимо, лучше понимал общую ситуацию и свое ближайшее будущее. Анатолий Иванович дал мне прочесть свои заметки о событиях 19 – 22 августа, которые он вел даже не по дням, а по часам и минутам. «Это вам важно как историку», – сказал Лукьянов. 27 августа утром Верховный Совет продолжил свою работу. Заседание началось с вопроса о Лукьянове. Верховный Совет большинством голосов при тайном голосовании лишил Лукьянова депутатской неприкосновенности. Лукьянов покинул заседание и вскоре был арестован. Затем Верховный Совет принял решение приостановить деятельность КПСС на всей территории Союза. Это решение не было выполнено только на территории Узбекистана. Насколько помню, я был одним из немногих, кто выступил на сессии против этого решения в целом. По регламенту Верховного Совета любой депутат мог взять слово по мотивам голосования. Я чувствовал поддержку значительной части депутатов, но люди были дезориентированы и подавлены. Я возражал также против подчинения аппарата союзных министерств Российской Федерации. Верховный Совет принял решение созвать в Москве внеочередной, Пятый съезд народных депутатов СССР и определил повестку дня и регламент этого съезда.

265

Олейник Б. Князь тьмы. M., 1992. С. 39.

266

Лукьянов А.И. Переворот мнимый и настоящий. М., 1993. С. 20.

Внеочередной, Пятый съезд народных депутатов, оказавшийся последним в его недолгой истории, открылся в Кремлевском дворце съездов в 10 часов утра 2 сентября 1991 г. Председательствовал на первом заседании Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР Иван Лаптев, но было очевидно, что он выполняет только технические функции. Никто не вспомнил о подготовленной ранее для съезда повестке дня. Работа большой комиссии, готовившей этот съезд, игнорировалась. Первым выступил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и зачитал связанное с событиями 19 – 21 августа заявление Президента СССР и высших руководителей десяти республик, выработанное ночью и утром 2 сентября. Назарбаев предложил съезду новую повестку дня и новый, «рабочий» президиум съезда в составе Президента СССР и высших представителей республик. После этого был объявлен перерыв до 14 часов. На дневном заседании съезда место председателя занял Михаил Горбачев. Для участия в работе съезда прибыло около 1900 народных депутатов, но в первых голосованиях принимали участие 1780 депутатов. Они представляли 12 республик Союза. Главным вопросом, который мы должны были решить, было принятие закона СССР «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период». Согласно этому закону, Кабинет министров СССР заменялся неким Межреспубликанским экономическим комитетом (МЭК). Президиум Верховного Совета СССР ликвидировался, а сам Верховный Совет СССР предлагалось реорганизовать. Из высшего органа законодательной власти он превращался в аморфный совещательный орган с неопределенным составом и статусом. В новый Совет Союза и в новый Совет Республик должны были войти не только 150 – 200 народных депутатов СССР, но и народные депутаты из парламентов союзных республик, которые будут делегированы для работы в Москву. Пост Президента СССР сохранялся, и его должен был по-прежнему занимать Михаил Горбачев. Но его полномочия ослаблялись созданием Государственного Совета СССР, в который должны были войти главные лица десяти союзных республик. Горбачев был только председателем этого Совета и имел в нем один голос. Статья 4 нового закона гласила: «Признать нецелесообразность проведения очередных съездов народных депутатов СССР. Подтвердить сохранение статуса народных депутатов СССР за всеми избранными депутатами на весь срок, на который они были избраны».

Дискуссия началась довольно беспорядочно, многим народным депутатам не давали слова. Было много вопросов, на которые ни один из президентов, сидевших в президиуме, не мог дать вразумительного ответа.

На утреннем заседании съезда 3 сентября выступил Б.Н. Ельцин, который не только сидел в президиуме этого форума, но и очень активно участвовал в его работе и в работе всех главных комиссий съезда. С отчетом об экономическом положении в стране выступил Иван Силаев, которому в эти дни был подчинен не только Совет Министров РСФСР, но и аппарат Совета Министров СССР. Выступления депутатов тщательно дозировались. Не получил слова лидер фракции «Союз» полковник Виктор Алкснис, хотя он представлял несколько сотен народных депутатов. Президент Туркмении С. Ниязов выступил в поддержку М. Горбачева. Но депутат А. Оболенский резко критиковал Горбачева, заявив даже о правомерности обсуждения вопроса о смещении его с поста главы государства. От фракции КПСС слово было предоставлено мне. Хотя Компартия СССР была в эти дни скорее мертва, чем жива, фракция КПСС собиралась и 2, и 3 сентября, и в ее работе принимали участие около 20 членов ЦК КПСС. Поднявшись на трибуну, я высказался против предложенного съезду Закона об органах государственной власти и управления в «переходный период». «Наша страна, – сказал я, – давно и серьезно больна. С 1985 г. были использованы многие способы лечения, но мы так неосмотрительно и быстро меняли рецепты этого лечения, что положение страны и жизнь всех ее народов продолжали и продолжают ухудшаться. Сменили мы эти методы и в 1991 г., начав новый виток лечения страны и общества теперь уже методом шоковой терапии, от которого ранее зарекались». Я назвал шоком для страны не только провалившийся путч, но и фактическое запрещение КПСС, отставку Горбачева с поста ее генсека, а также конфискацию имущества и средств КПСС. «Шоком стало для нас и вчерашнее утреннее заседание съезда, когда были нарушены как нормы регламента съезда, так и Конституция СССР. Как-то странно видеть из зала и со стороны, как сидящие в президиуме высшие представители исполнительной власти не отчитываются перед съездом, который вместе с Верховным Советом является высшим органом власти в стране, а отчитывают и наставляют законодателей». Я считал неправильным и неразумным проводить поспешное изменение как функций, так и названия и структуры высших органов власти в СССР. Я также считал неправильным устранение КПСС с политической арены в нашей стране. «Хотим мы или не хотим, – говорилось в моем выступлении, – но не только формы власти определяют жизнь демократического государства. Главное для демократического государства – это существование гражданского общества, состоящего из разных организаций, движений и партий и цивилизованной борьбы между ними. Поэтому насколько незаконным и преступным был у нас в стране тоталитарный режим, уничтожающий не только политически, но и физически все другие политические течения и партии (в том числе и политические течения внутри самой правящей партии), настолько незаконным и произвольным является нынешняя попытка фактического устранения Коммунистической партии, приостановка ее деятельности, лишение ее всех материальных средств. Не буду читать лекцию о разнице между руководством партии и рядовой партийной массой. Может, для партии будет и полезной та встряска, которую она получила, но КПСС не может исчезнуть с политической арены. Пусть демократы преодолеют разобщенность, которая у них существует, и создадут сильную демократическую партию или две. Но дайте возможность и коммунистам работать спокойно, не выходя за пределы закона и Конституции...» [267] .

267

Внеочередной, 5-й съезд народных депутатов СССР. Бюллетень от 3 сентября 1991 г. С. 11—12; Гласность. 7 сентября 1991 г.

Мое выступление ничего не могло изменить, и я это понимал. Я выступал отчасти из простого чувства справедливости, из протеста против явного нарушения Конституции и унижения, которому был подвергнут весь съезд. Я хотел также достаточно достойно завершить свое недолгое пребывание на постах народного депутата СССР и члена ЦК КПСС. В перерыве или вечером 3 и 4 сентября ко мне подходили многие народные депутаты, чтобы выразить солидарность и согласие. Я получил также несколько десятков телеграмм; по некоторым из них было видно, что многие из коммунистов в провинции боялись репрессий и просили съезд взять их под защиту.

На вечернем заседании съезда 3 сентября присутствовало 1700 депутатов. Многие из выступавших еще раз осуждали ГКЧП, приветствовали Ельцина или союз Ельцина и Горбачева, призывали к рождению «нового Горбачева». Юрий Карякин, поднявшись на трибуну, заявил о своем отказе от мандата народного депутата СССР. С короткой и неясной речью выступил и Горбачев, который защищал некую новую государственность Союза и выражал надежду на создание обновленного Союза суверенных государств. Депутаты встретили и проводили Горбачева весьма жидкими аплодисментами.