Советско-Вьетнамский роман
Шрифт:
– Тогда это действительно победа. – Рузаев кивнул и задвинул водку на место. – Коньяк я хочу. А девушки будут?
– Будут! Все будет! Поехали.
Шульц похлопал Рузаева по плечу и повел к ожидавшей машине.
– Отбой!
***
За неделю боев лейтенант Кашечкин смертельно устал. От постоянного наблюдения за мерцающим зеленым экраном у него воспалились глаза, а кожа на лице начала шелушиться. Вьетнамские операторы заваривали ему чай и травы по какому-то хитрому рецепту, он умывался
Снились ему самолеты. Снились ему взрывы. Снились ему сложные воздушные маневры.
За один этот шестидневный бой на счету лейтенанта было восемь самолетов, и еще пять, поврежденные, скрылись в неизвестном направлении. Во сне Кашечкин переживал каждый эпизод, каждое столкновение заново. В одном из кошмарных снов к нему пришел молодой американский летчик, у которого горело плечо, и просил Кашечкина прекратить эту войну. Кашечкин отвечал, что он бы и сам рад, да только самолеты все летят и летят. А летчик все кричал, что он не будет воевать, и чтобы Кашечкин не стрелял. Но Кашечкин во сне нажал на кнопку, а кнопка превратилась в шприц, и он сделал летчику укол. А потом пожилой вьетнамский врач помогал Кашечкину бинтовать летчика и объяснял, что так уколы не делают.
В следующем сне Кашечкину снилось, что он гуляет со Светланой по чистому подмосковному лесу, залитому солнцем. Светлана весело смеется, Кашечкин обнимает ее, и они целуются. Он пытается ее раздеть, но какая-то смутная опасность мучительно мешает ему предаться любви. Кажется, сотни злых глаз наблюдают за ними. И тут Светлана превращается в Фан Ки Ну, и на них нападают огромные серебристые комары. Кашечкин ловит одного и видит, что это маленький «Фантом». Тогда Кашечкин берет мухобойку и долго бегает вокруг радостно смеющейся Фан Ки Ну и лупит мухобойкой по комарам. Комары с громким писком «мы гордость нации» разбегаются от мухобойки, а Кашечкин все бьет их и бьет.
А потом Кашечкину снилось, что он сидит в Москве, в кинотеатре, и ему показывают какой-то странный фильм. В нем полуголый, мускулистый, патлатый американец в темных очках то и дело убивает русских в джунглях Вьетнама и освобождает десятки американских пленных. Кашечкин кричит, что все это неправда, а какие-то лохматые типы в кожаных куртках кидают в него жареной кукурузой. Но фильм меняется, и на экране Рузаев пинками гонит того самого патлатого американца с грустными глазами, в полном соответствии с исторической истиной, а тот лишь тихо поскуливает. А типы в куртках с восторгом глядят на экран, хрустят огурцами и кричат: «Да здравствует Россия!». Один из них бросается к Кашечкину и в восторге трясет его за плечи.
И тут Кашечкин просыпается. В кабине включен свет, а оператор Зуан Лон трясет его за плечо.
– Что случилось? – Кашечкин еще ничего не понимает со сна.
– Обед!
– Обед? Я же только заснул. Ты хочешь сказать, завтрак?
– Нет, обед. Цетыре цаса! – говоря со смешным акцентом, вьетнамец кивнул на часы.
– Вот это поспал! – одобрительно кивнул Кашечкин. – Цели были?
–
– Где командир?
– Отдыхает. Отбой тревоги.
Кашечкин посмотрел на миску, в которой лежал рис с подливкой и приготовленная специально для русских свинина, сглотнул слюну и накинулся на еду. Покончив с мясом и рисом, он, уже не спеша, принялся за чай.
Тем временем вьетнамские операторы, продолжая профилактику оборудования, вытащили один из блоков, подрегулировали его и вернули на место.
– Стоп! – Кашечкин отставил чашку. – А юстировка?
Вьетнамцы переглянулись.
– Вот о чем я и говорю, – Кашечкин подошел к блоку и ткнул в него щупами вольтметра.
– Летит, понимаете, самолет, – начал он, доставая отвертку, – пускаете вы в него одну ракету – мимо. Пускаете вторую – мимо. И тут подхожу я…
Кашечкин сделал нравоучительную паузу.
– …Подхожу я, офицер наведения, делаю юс-ти-ров-ку…
С этими словами Кашечкин воткнул отвертку в блок и начал медленно поворачивать ее. Закончив, он довольно осмотрел сначала блок, затем вьетнамцев.
– И ракета попадает!
Кашечкин довольно прищелкнул пальцами.
Дверь открылась, и вошел Гора.
– Здравия желаю!
Так и оставшись с отверткой в левой руке, Кашечкин отдал честь.
– С добрым утром! – ответил майор. – Продолжайте занятия.
– Занятия окончены! – бодро отрапортовал Кашечкин.
– Молодец, – одобрил Гора. – А знаете ли вы, что в связи с началом мирных переговоров наш дивизион снимают с дежурства? И не хотели бы вы, лейтенант Кашечкин, в связи с этим получить трехдневный отпуск?
– Хотел бы, товарищ майор! – тут же отозвался Кашечкин, представив себе возможность вернуться в Ханой, отдохнуть, погулять и, что уж греха таить, зайти в гости к Фан Ки Ну. Видимо, все эти мысли так отчетливо проступили на лице, что Гора лишь усмехнулся.
– Более того, лейтенант Кашечкин, – продолжал он, – вам ведь известно о представлении к ордену? Так не хотели бы вы получить его? И если хотели бы, то когда и где?
– Как можно скорее, в штабе полка!
– Фу, как вы прозаичны. А не хотели бы получить его через месяц?
– Долго ждать, товарищ майор!
– Да, но зато в Москве.
Кашечкин замер и лишь через полминуты смог перевести дыхание.
– Что, все? Конец войне?
– Похоже, да. Во всяком случае, вы свое отслужили. Оба приказа подписаны. Останетесь на дежурстве вместо меня, потом в отпуск. Так что дослуживайте, гуляйте свои три дня, а затем вернетесь, передадите дела, и в путь.
Майор раскинул руки и загудел, изображая самолет, несущий Кашечкина на Родину. Плохо понимавшие разговор операторы ловко, как белки, прыгнули на свои места и начали включать станцию.
– Отбой, – засмеялся Гора, – это наши летят.
Глава 26. Некоторые мысли об отношении народа и армии
Я буду силным
без ваших долбанных машин
Я буду сильным