Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.
Шрифт:
— Кому как.
Волобуев с Паниным тем временем оделись, отправились умываться — один налево пошел по вагону, другой направо. А мы с Татарниковым остались вдвоем.
— Скорее, Сергей Ильич! — крикнул я. — Посмотрим, куда он ваши штаны спрятал!
Я кинулся к чемодану Панина, открыл замки.
— Да вы с ума сошли, голубчик, на кой ляд ему мои штаны? Не трогайте чужие вещи! Не смейте! Стыд какой!
— Ничего вы не понимаете, Сергей Ильич, наивный вы человек! Вы же ему конкурент! Он вас до конференции допустить не хочет! Как ему после вашего доклада выступать? Осрамится доцент, засмеют! А так —
Говорил, а сам возился с замками. Открыл последний, откинул крышку — и на тебе! Чего нет, так это штанов Татарникова — зато много чего другого имеется. В чемодане доцента обнаружил я ворох женского белья. То есть, это мне сперва показалось, что ворох, на самом деле просто набор лифчиков — кружевные, шикарные дамские лифчики. Ну, дела, думаю. Вот ему зачем большой багаж — сразу два гардероба приходится возить: мужской и женский. Днем он доклады читает, а по вечерам на каблучках в порту разгуливает.
— А доцент, — сказал я Татарникову, — оказывается, у нас парень с фантазиями. Он что, трансвестит?
— Какой еще трансвестит?
Я объяснил, показал лифчики, и тут же захлопнул чемодан: дверь в наше купе открылась и вошла целая делегация. Тут был и Панин, и Волобуев, и дамы из соседнего купе — Савраскина, Пиявкина, Голубкина и Семеренко. Все как на подбор доктора наук, профессорши, все в очках.
— Да не волнуйтесь вы так! Ну украли вещи, неприятно, конечно. Вот и у нас пропажа, — втолковывал им Панин, — брюки исчезли среди ночи.
Дамы орали так, что разобрать ничего было нельзя, громче всех визжала Семеренко, но и Савраскину голосом не обидели, звонкий голосок у доктора наук.
— Он импортный! — наконец разобрал я, что орет Савраскина. — Фирма Армани! Сто баксов стоит!
— А у меня вообще Версачи!
— А у меня блузки все прозрачные, я без бюстгальтера ходить не могу!
Оказалось, ночью у дам сперли лифчики — у всех четверых. Я отлично знал, где они, но как скажешь? И тень бросать на доцента не хотелось. Уже то было понятно, что он не трансвестит, но, вероятно, фетишист — тоже склонность незаурядная. Ночью, стало быть, вышел доцент из купе, залез к докторицам и нижнее белье утащил. Может, у него дома коллекция? Сидит по вечерам, разглядывает. Нравы научного сообщества меня, скажу откровенно, потрясли. Нет, в преступной среде (а мне по журналистскому долгу приходится с такими деятелями общаться, ахнешь!) тоже попадаются люди с причудами, воруют портмоне, сумочки режут направо и налево. Но чтобы немолодой доцент ночью лифчики воровал — такое, извините, нечасто наблюдаешь.
Докторицы орут, Татарников сидит, поджав ноги, на полке, поезд приближается к Санкт-Петербургу. Пришел проводник Сева, повертел головой.
— Опять, — говорит, — кражи? В этом поезде всегда воруют. Ночами не сплю, караулю. А все равно крадут.
— Как же так? — Я ему сказал. — Такой у вас поезд шикарный.
— Вот так, — говорит. — Фасад красивый, а нутро гнилое.
А тут еще кто-то грохнулся в коридоре, и шуму столько — словно посудный шкаф упал. Бросились смотреть, что за шум. Оказалось, профессор Киселев свалился, тучный мужчина. Сидит на полу, руками шарит вокруг, ничего не видит: очки у него ночью украли. Он, слепой как крот, хотел до проводника дойти — и упал.
— Я, — говорит Киселев, — очки рядом положил. Проснулся, а их нет.
— Подумаешь, очки! — вопит Семеренко. — У меня бюстгальтер пропал! Я в газету напишу! Я до президента дойду!
Тут уж я решил, что кражи имеют системный характер — моего опыта на такой вывод хватило. Показал им лифчики (докторицы успокоились, отправились одеваться) и предложил поразмыслить, что бы все это значило.
А через минуту еще одна пропажа обнаружилась — мелочь, конечно, но обидно. Тем более что спустя короткой срок выяснилось, что это и не мелочь совсем.
У Волобуева из книжки-органайзера, куда он все даты и встречи записывает, вырвали блок страниц — аккурат весь месяц август. Волобуев очень переживал: у него, оказывается, в органайзере мысли были записаны: как нам в шестьсот дней изменить Россию, и именно на месяц август приходились самые конструктивные предложения. Кое-что из написанного он, конечно, помнит, а некоторые пункты начисто забыл. Попробовал восстановить: что-то такое там было о земствах, о местном самоуправлении — нет, не может вспомнить! Послушав, как Волобуев убивается, я тоже приуныл; опять не удастся нам переделать Россию, опять сорвалось дело. И все вор! Вор вагонный виноват! Доклад Татарникову сорвал, будущего страну лишил, мазурик!
— Ну что вы так расстраиваетесь, — подал сверху голос Татарников. — Сядьте, да еще раз свой план спасения Отчизны напишите. Россия подождет, она барышня терпеливая.
— Не могу! — крикнул Волобуев и заломил руки.
Оказалось, не все так просто. Конечно, Волобуев может попытаться сочинить план заново — но он уже неоднократно пытался, в течение долгих лет работал над планом преобразований, и ничего не выходило. А тут вдруг спелось как песня, сложились сами собой прозорливые мысли! И — на тебе! Выкрали.
— Не исключено, — сказал Волобуев мрачно, — что прочие кражи лишь отвлекающий маневр. Целили они как раз на мой план.
— Да будет вам! — сказал Татарников.
И правда, если задуматься, вряд ли жулик подозревал, что на волобуевских страничках написано. Такое складывалось впечатление, что хватал негодник все подряд. Просто бешеная активность у жулика — и что примечательно, совершенно бессмысленная. Штаны Татарникова он вряд ли носить станет, да и покупателей на эти штаны не найдешь. Лифчики он далеко не унес, очки с диоптриями минус пятнадцать ему явно не нужны. И странички из органайзера использовать не будет — вряд ли вор собирается менять природу России. А больше эти странички ни на что не годятся, ими и подтираться-то неудобно, жесткие. Странное воровство, неприбыльное.
— Вы тут все люди неглупые, — сказал я историкам, — так давайте рассуждать. Какой смысл во всех этих кражах? Какой-то смысл ведь должен быть! Думайте, ученые.
Они задумались, и первым версию выдал Панин.
— Пойдем, — говорит, — семантическим путем. Рассмотрим названия украденных вещей. И постараемся понять, какой текст складывается из сочетания этих наименований. Вполне вероятно, что перед нами ребус — а украденные предметы должны подсказать нужное в ребусе слово.
— Так-так-так, — Волобуев оживился. Даже забыл на время о своем горе, о погибших планах преобразования Отечества. — Значит, что мы имеем? Одни штаны…