Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.
Шрифт:
— А вы? — спросил следователь Татарникова.
— Мы вместе пришли, — поспешил я объяснить.
— А зачем пришли? — прямо-таки с настойчивостью спросил Гена Татарникова. — Вы уверены, что раньше покойного не видели?
— Советую, — сказал Флорентиец, — взять пробы всех блюд за этим столом. Проведите вскрытие, узнайте, какой яд использовали. Возьмите отпечатки пальцев с осколков стакана, вдруг еще кто-то стакан трогал. Наконец, советую взять с нас пятерых подписку о невыезде. Вполне вероятно, что один из нас — убийца.
— Не исключено, — сказала француженка, — что его отравили утром, а яд подействовал здесь.
— Бывали случаи, — заметил Могила, — что отравленной иглой ткнут. Посмотрите, может, след найдете. Иглой или, — он посмотрел внимательно на Флорентийца, — отверткой.
— Отравленной отверткой? — заозирался Гена.
— Бывали такие случаи.
Гости принялись вспоминать эпизоды криминальной хроники, Могила рассказал несколько таких историй, от которых у Гены настроение вовсе испортилось.
И тут Татарников явственно всхрапнул. Я уже минут пять наблюдал, как он клюет носом.
Татарников, признаться, несколько окосел от «Московской»; он откинулся на стуле, свесил голову и похрапывал. В лучшие свои годы он спокойно выпивал бутылку и вел беседы о древних кельтах — но возраст есть возраст; сегодня ему трех стаканов хватило.
— Не спите, Сергей Ильич, — попросил я.
— Я не сплю. Я думаю, — отчетливо сказал Татарников, не открывая глаз.
— Эх, Сергей Ильич, думайте быстрее, — сказал я ему, — а то с нас уже подписку о невыезде берут. Попали мы с вами в круг подозреваемых. По всему выходит, повод убить немца имелся только у нас. Сейчас нам Гена дело пришьет.
— Значит, имелся повод… — Татарников глаз не открывал. — Любопытный парадокс, не находите?
— Какой именно?
— Благородное вино пьют и помирают, а грубую водку пьют и засыпают. Должно бы быть наоборот, не находите? Это классический исторический парадокс, между прочим. Скажите, голубчик, Флорентийская республика чем интересна?
— Простите, Сергей Ильич, затрудняюсь.
— А тем она интересна, что мы о ней только хорошее помним. Медичи — они и смелые, и мудрые. Помните, я вам по дороге рассказывал, какие это были прямые люди. Ну, прямо как русские бандиты, да? Люди чести. Кстати сказать, мафиози так себя и называют сегодня — люди чести. Это, полагаю, ренессансная традиция. Так-то, голубчик.
— Сергей Ильич, — вечно он начинает лекции читать, когда от него одного слова ждут, — что вы время тянете!
— Я рассуждаю. Так вот, голубчик, я и подумал, что представления о прямоте флорентийцев преувеличены. Так-то.
Татарников повернулся к Гене.
— Знаете, голубчик, вы возьмите мою бутылку на экспертизу — в ней наверняка найдете яд. Тот самый, которым немца отравили.
Гена вскочил, и все гости пришли в движение.
— Признаетесь, что отравили?! — Это следователь Татарникову крикнул.
— Что вы, голубчик! Но, думаю, знаю, кто отравил. Меня отравил и всех прочих.
— Что вы несете?
— Был во Флоренции такой милый обычай: на грязную работу нанимали чужих солдат. Кондотьера Малатесту благородный Медичи нанял на разграбление Вольтерры, помните? Ах, не помните. Ну, это потому, что в школе не учились. Флорентийцам всегда нравилось сохранять вид благородных мужей, а пакостить чужими руками.
— При чем тут Вольтерра? При чем кондотьеры? — Голубчик, как вам не стыдно! Вы не только невежественный человек, но даже когда вам рассказывают интересные вещи, не желаете стать чуть-чуть умнее. Объясняю. Город надо было взять и жителей убить. Но сделать это надо так, чтобы самому остаться в стороне. Здесь, в ресторане, была схожая задача. Надо убить — но желательно чужими руками.
— Не томите, Сергей Ильич!
— Я сразу понял, что я хозяину зачем-то нужен. А когда мне принесли «Московскую», уверился окончательно. И я подумал, а в чем такая моя особенность, что меня выделили из всех гостей? И догадался: по мне видно, что я выпиваю часто, водочку люблю. Тут уж не спрячешь ничего, все у меня на лице написано. Я попросил «Московскую», и знаете почему? Этой водки в природе уже давно нет, и достать ее они не могли. У нас в городе все есть: яды есть любые, золота и бриллиантов несчитано, машины роскошные, квартиры по пять миллионов — а вот «Московской» водки нет. Спрашивается, где они ее искали десять минут? А нигде не искали, напечатали на компьютере этикетку, налепили на бутылку. Работа для девочки-секретарши пустяковая: нашли по интернету, как выглядела этикетка, распечатали — и порядок. Но только «Московская» продавалась в таре по ноль-пять, а мне принесли ноль-семь. Я все-таки историк, голубчик, мне подробности интересны. Им очень было нужно, чтобы я водку пил, очень нужно.
— А зачем?
— А затем, что, кроме меня, в средиземноморском шалмане водку никто не пьет. И яд можно подсыпать ко мне в бутылку без риска отравить ненужного гостя. И еще. На бутылке водки отпечатков, кроме моих, быть не может. Тут уж не промахнешься. Они полагали, что когда я стану водку пить, один из гостей соблазнится и тоже попробует.
— Но немец водку не пил!
— Послушайте, голубчик, никто и не собирался убивать вашего немца! Кому он нужен?! Собирались убить — как вас, простите, зовут? — да, вот именно этого господина — Могилу. Расчет был прост: меня не жалко, а Могила может водкой соблазниться. Он и сам попросил водки из моей бутылки. Правда, Могила здесь чувствовал себя неуютно, ел только то, что все едят. Осторожный Могила захотел попробовать напиток на соседе — перелил немного водки немцу в красное вино. Немец попробовал и помер.
— А я почему не помираю? — Могила изумился. — Да потому же, почему и я пока что не помер. Это, кстати, тоже из итальянской истории. Некоторые специально к яду себя приучали — на всякий случай. Пили понемногу, тренировали организм. Вот так и со мной. Давно пью. Проспиртован насквозь, голубчик, не берет меня ваш яд. Подействует, конечно, но очень небыстро, думаю, до врачей доехать успеем. А вот на немца подействовало сразу.
— Так я уже три года как завязал. Крепкое редко употребляю. — Могила как-то грустно это сказал. — Я на бордо перешел. На кьянти.
— Напрасно, голубчик. Неразумно. Зачем же вы, простите за прямоту, русский бандит, пьете эти зарубежные напитки? Как неосторожно, голубчик! Не следует русскому бандиту изменять своей природе! А то повадились средиземноморское кушать. — Татарников с сожалением поглядел на бледного Могилу. — Напрасно вы на кьянти перешли, голубчик. Это значит, яд может скоро подействовать.
Сказал — и на наших глазах изменился облик Могилы. Он как-то весь сник, опустились руки, взгляд погас.
— Я еще живой… — сказал Могила, потянулся за пистолетом, и тут его стало корчить, как банкира Клауса. Он рухнул на пол, вытянулся и помер.