Совок 12

Агарев Вадим

— Слышал, болезный? — повесив трубку взглянул я на обессиленно откинувшегося на мутное стекло будки опера, — Жопу в горсть и к Боровиковой! А на своё начальство ложи с прибором, хата важнее любого строгача! Дай еще две копейки?

Выпихнув наружу друга, я набрал номер любимой женщины. И снова мне повезло, моя пузастая Эльвира была дома.

— Эля, это я! — мягко произнес я в трубку в ответ на холодное прокурорское «Слушаю!», — Душа моя, если б ты только знала, как я по тебе соскучился за эти бесконечно долгие дни! Трофимыч он, конечно, хороший мужик, но он старый и ничего в настоящей любви уже не понимает! Он всё время говорит, что нервничать тебе вредно и, что тебя лучше не беспокоить. Но, Эля!! Я же больше так не могу! Я же совсем

извёлся, Эля! — я молотил языком, выстреливая приторные пошлости в трубку, не давая Эльвире Юрьевне вставить в наш диалог ни единого слова, — В общем, ты как хочешь, но я к тебе сегодня всё равно приеду! Эля, я только о тебе и думаю, я для тебя даже голубцов наготовил! Любимая, честное комсомольское, ты ум отъешь, такие они вкусные!

Глава 20

Как ни уговаривал меня мой, теперь уже второй в этой жизни друг, ехать вместе с ним к Боровиковой я отказался. Поскольку счел его квартирный вопрос уже решенным. Окончательно и бесповоротно. И, что самое важное, очень положительно решенным.

— Извини, дружище, но у меня из-за сроков уже жопа дымится! — покачал я головой, — Пойду дела в порядок приводить. Попробую, может, что-то получится и мне хотя бы пару материалов приостановить удастся…

Гриненко ничего не оставалось, как отнестись к моему отказу с пониманием. Что такое нарушение сроков и чем оно пахнет, он знал не хуже меня. С чувством пожав мне руку, он всё с той же блаженной улыбкой, которая уже вторую минуту не сходила с его лица, двинулся в сторону остановки. Совершенно позабыв о том, что совсем недавно собирался вместе с Борей Гусаровым посетить начальника Октябрьского «угла».

А я, тоскливо перебирая в голове всяко-разные подробности из уголовных дел, находящихся в моём производстве, уныло тронулся по тротуару в сторону райотдела.

Весь оставшийся день я непрестанно глумил свой разум возмущенный. Упорно изобретая мало-мальски законные способы для избежания ответственности за волокиту. Как величайший, но вороватый и изрядно побитый молью геостратег на галерах, я трудился, не разгибая спины. Тщательно обдумывая и вынося постановления о проведении всяческих заумных экспертиз. На случай, если всe же придeтся продляться. А потом морщил ум, изобретая иные неоспоримые основания для приостановления трёх уголовных дел. Отлично осознавая, каких болезненных дисциплинарных поджопников я огребу от майора Данилина. Или от районного прокурора. В том случае, если не извернусь и в своих потугах покажусь им неубедительным.

Даже, когда заботливая Лидия Андреевна пригласила меня к себе попить чаю, я не счел возможным отвлечься от опостылевших до рвоты бумаг. Посмотрев на меня с уважением, Зуева молча вышла и через минуту снова вернулась. Но уже с чашкой горячего чая и какими-то плюшками на тарелке. Поставив принесённое продовольствие на пустующий стол Иноземцевой, она с материнским умилением еще раз окинула меня любящим взглядом. И тихо вышла из кабинета.

За час до вечерней оперативки ко мне шумно ввалился Стас. Выглядел он уставшим, но лицо его было таким счастливым, словно меньше минуты тому назад он претерпел сеанс интимной близости. И не с какой-то там доморощенной комсомолкой, служащей в инспекции по делам несовершеннолетних Октябрьского РОВД. С огородными цыпками на руках, честно заработанными на родительской даче. И в незатейливом сатиновом бельишке от кутюр «СоюзЛегПрома». А с божественной Орнеллой Мути! С той, у которой холeная кожа и на которой кружевные труселя от Шанель или даже от Кристиана Диора. Станислав выглядел так, будто бы он только что совокупился с этой Орнеллой прямо на лестничной площадке нашего райотдела. В какой-то полудюжине шагов от моей двери. Между этажами. Вторым уголовным и нашим следственным третьим. Прямо под трафаретной стрелкой, указующей всем страждущим и иным обоссавшимся от ужаса, куда бечь при внезапном пожаре. И там, где висит пыльный огнетушитель вместе с брезентовой катушкой пожарного гидранта. Хотя Шанель,

это же вроде бы, что-то такое, что связано с парфюмом? Ну да не суть…

С победным видом раскрутив свёрнутый в трубку номер «Известий», старлей Гриненко торжественно вытащил спрятанную между газетными страницами невзрачную, но зато типографским способом отпечатанную бумажку. Бумажка, как я заметил, была номерная и имела солидную синюю печать.

— Вот! — еще более торжественно выдохнул одухотворённый ниспосланным свыше чудом сотрудник уголовного розыска, — Мне его да, выдали! Ордер!

Одновременно досадуя на то, что меня отвлекли от работы и, вместе с этим радуясь вынужденной передышке, я изобразил на своём лице счастливое изумление.

«Улица Садовая, дом три, квартира двенадцать», — прочитал я от руки вписанный адрес стасовского счастья.

— И ключи еще тоже выдали! Вот! — с гордостью громыхнул Станислав увесистой связкой железа. Вместе с клеёнчатой биркой, нанизанной на кольцо из бечевки, завязанной небрежным узлом.

Точно такие же бирки, но с фамилией и весом, обычно вешают на новорождённых в роддомах. Как и на большой палец ноги, охладевшего к мирской суете, жмура в морге. Но уже без указания веса. Ибо один хер, все одно отнесут на третий день и закопают.

Но от этого клейма веяло гораздо большим оптимизмом и самой живейшей радостью. Поскольку на нём был указан новый адрес старшего лейтенанта Гриненко.

— Я от Боровиковой сразу в ихнюю ЖэКэУ метнулся, чтобы побыстрее ключи забрать! Это она так мне посоветовала! А там дали ключи и сказали, что я теперь могу заселяться в любое время! Хоть ночью, хоть прямо сейчас! — пояснил мне непривычно словоохотливый опер, так и не дождавшись от меня нетерпеливых, и уточняющих вопросов касательно столь знаменательного события.

Вспомнив, как когда-то сам безудержно радовался, получив свою первую отдельную квартиру, я демонстративно оживился. И, чтобы не обидеть друга своей философской сдержанностью, постарался выглядеть более заинтересованным.

— Ты к себе в отделение заходил, тебя там не сильно потеряли? — начал я осторожно возвращать боевого товарища из заоблачных грёз, воплотившихся в явь, на грешную каменистую землю.

— А хер его знает! — беззаботно отмахнулся Стас, — Если Тютюнник попробует мне выговорешник влепить, пошлю его на х#й и сразу в другой райотдел уйду! Меня, с моими показателями теперь и с выговором возьмут. В любой РОВД! А он, сука рваная, пусть тогда сам свои висяки раскрывает!

Возражать я не стал, резон в словах моего друга присутствовал. И был тот резон железобетонным. С моей и божьей помощью у старлея показатели в этом году существенно превзошли даже те, которые были у старших оперов областного УВД. У самых матёрых старших оперов. Особенно, если учесть, что те ни разу не гнушаются снимать сливки с районных «земель» уже в виде готовых полуфабрикатов раскрытия. И все начальники, включая генерала, это отлично знают и понимают. Поэтому наличие таких палок у обычного районного опера с реальной «земли», да плюс еще задержание-тире-зачистка всесоюзно известного Толика Воронецкого, это вам не хухры-мухры! Это серьёзный актив и в самом прямом смысле железная индульгенция на многие грехи, и косяки.

Нет, не позволит Виталий Николаевич Захарченко Васе Тютюннику задрочить Стаса. И Дергачев тоже не позволит влепить ему в личное дело взыскание. А уж, тем более, выдавить Гриненко из Октябрьского. Да, спору нет, покричат, да еще херов словесных в спину навтыкают, не без того. Но и только. Тем более, что ордер на новую квартиру, это повод для небольшого разгильдяйства, сам по себе более, чем уважительный! Да еще, если на ТАКУЮ квартиру выдан этот ордер!

А что до Тютюнника, что ж, майор Тютюнник пусть упоённо дрочит в сторонке и скрипит пломбами в своём алчном предпенсионном роте. До полного их истирания. Или до полного сексуального самоудовлетворения. Имеет полное право. Слава создателю, не в каких-то там америках, а в самой свободной стране живём…