Современная болгарская повесть
Шрифт:
— Знаешь, мне кажется, что я уже знаком с половиной твоих учеников, — сказал Михаил, выслушав несколько отрывков. — А когда же ты выберешься взглянуть на мой туннель?
— Хочешь, пойдем завтра утром?
Зеленый «газик», столько раз увозивший от меня Михаила, оказался симпатичной коробочкой с удобными сиденьями. Брезент, плещущий над нашими головами, напомнил мне о палатке в Галате. Молоденький шофер всю дорогу молчал, стараясь прикрыть спиной фотографии голых женщин, наклеенные на стекле панели.
— Тоже в вашем техникума учится, только болгарский
Смена еще не началась. На скамейках возле барака сидели мужчины. Стараясь разглядеть меня получше, они опустили сигареты, но, поняв, что я пришла с Михаилом, отводили взгляд. В раздевалке мне выдали сапоги и каску с лампочкой. Я пожалела, что на дощатых стенах барака не висело зеркала. Женщины перестанут быть женщинами, если новый головной убор, все равно какой, не вызовет у них желания посмотреть, как они в нем выглядят.
— Надвинь, надвинь поглубже! — сказал Михаил. — В туннеле вода льет дождем.
Мы шли между рельсами, и уже через несколько шагов по черепаховому панцирю каски застучали песчинки и редкие, но тяжелые капли. Я протянула руку и, сжав горячие пальцы Михаила, вздохнула. Влажный запах земных глубин, которым ватник заполнял нашу прихожую, сейчас охватил меня со всех сторон. Снопы света, идущие от ламп, становились все ярче, наконец остались только они одни, а мы исчезли во влажной тьме, превратившись в два колеблющихся огонька. Где-то впереди мигнул еще один желтый глаз, а за ним в глубине проскрежетало железо.
— Вагонетки, — спокойно сказал Михаил и всем телом прижал меня к холодной бетонной стене. Прошлой весной он вот так же обнимал меня у подъезда общежития, когда мы уже были женаты, но все еще должны были разлучаться по вечерам.
От громыхающих во тьме вагонеток несло запахом мокрой развороченной земли.
— Вот тут она нас мучила, та подземная вода. Помнишь, я тебе рассказывал? — Круг его лампы пошарил по своду и замер. Заблестели разбуженные светом капли.
Нас догоняли широкие торопливые шаги.
— Кто с тобой, товарищ Денишев? — спросил мужской голос, и свет лампы безжалостно остановился на моем лице. — У, черт, — сам себе ответил голос, — а я думал, это Христо, техник.
— Вот тебе и черт, — засмеялся Михаил. — Познакомься с моей женой.
Я протянула руку, коснулась толстого ватного рукава, спустилась по нему к чьим-то пальцам.
— Ты там не тяни руку каждому, — заметил потом Михаил. — На фронте забоя люди работают, и никто не будет бросать дело, чтобы из-за тебя вытирать руки.
Однако там, «на фронте», на меня вообще никто не обратил внимания. Все видели только одного Михаила. Его уже ждали, надо было определить новый поворот этой невидимой трехрадиусной кривой, которая вела туннель глубоко под улицами и домами города. Я стояла в сторонке и смотрела на отвесную, оборвавшую рельсы стену. За ней не было ничего. До той самой точки, где этот конец туннеля должен встретиться с идущим ему навстречу участком, туннель существовал только в расчетах Михаила. Тогда, в ту далекую ночь в
Наверху, в бараке канцелярии, пахло застоявшимся табачным дымом. Михаил сварил мне кофе. Алюминиевый кофейничек был наш, и я обрадовалась ему, как старому знакомому.
— Ну, как тебе мое царство? — спросил Михаил.
— Подземное… — сказала я и постаралась улыбнуться.
Кто-то позвал Михаила. Без него барак казался еще более чуждым и неприглядным. Я выдвинула ящик стола, чтобы убрать вымытые чашки, и чуть не ахнула от неожиданности. Вот уж не предполагала, что мой Михаил так любит порядок. Карандаши лежали рядком в коробке из-под шоколадных конфет, там же маленькими розовыми кирпичиками были сложены четыре резинки. Даже испачканная тряпочка для вытирания рейсфедера была аккуратно свернута. Рядом с ней лежал рецепт… Над неровными латинскими строчками шла отчетливая надпись: «Михаил Денишев, инж., 26 лет». Флакончик я обнаружила в глубине ящика, чтобы не бросался в глаза. От таблеток неуролакса осталась половина. Хорошо, что Михаил не вошел в эту минуту. Не знаю, как бы он повел себя, застав меня склонившейся над его тайной. Я провела пальцами по флакону и положила на место. Когда Михаил вернулся, я, притворившись скучающей, рассеянно листала настольный календарь. Листала просто так, но он сам раскрылся на странице 29 мая.
— Оставь календарь, прошу тебя, — нервно сказал Михаил, выдергивая его у меня из рук.
Но я уже прочла — четким чертежным шрифтом на листке 29 мая было написано: «Сбойка туннеля».
В город я вернулась на старом шахтерском автобусе. Нарочно села на последнюю скамейку, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Все замкнулось в запутанный тягостный круг: у него есть от меня тайны, а моя тайна в том, что я их узнала. Прекрасная основа для совместной жизни!
Вечером, уходя в техникум, я положила ему руки на плечо и спросила:
— Скажи, в каких случаях принимают неуролакс?
— Ага, вот кто рылся у меня в столе, а я уже хотел было рассердиться на техника!
— Зачем тебе иметь от меня секреты?
— Ну какой это секрет, просто не хотелось тревожить тебя по пустякам!
Я впервые почувствовала, насколько по-разному могут воспринимать люди одни и те же явления. Даже если эти люди любят друг друга.
Я схватила плащ и выбежала на улицу.
В техникуме меня ожидала еще одна, последняя на этот день новость.
Антония бросила учебу.
Утром я первым делом отправилась в общежитие. Старушка за стеклянной дверью только что принялась набирать петли для нового вязанья. Я попросила ее оставить работу и позвать Антонию.
— А ее нет, — встревоженно объяснила старушка. — Ее прошлый день уволили с завода, она и ушла: общежитие-то заводское.
Завод ферросплавов находился за городом. У меня было достаточно времени, чтобы хорошенько обдумать все, что нужно было сказать директору, однако все это мне пришлось объяснять его секретарше.