Современная французская новелла
Шрифт:
Собственно говоря, Жюстина, по-видимому, давно уже решила, что останется старой девой. В юности ей дали хорошее образование, даже посылали учиться в Англию. Она перенесла долгую болезнь, и, хотя потом совершенно выздоровела, родители продолжали всячески оберегать ее. Чтобы избавиться от скучного житья в деревне, где ей позволили бы заниматься лишь какой-нибудь пустяковой работой, Жюстина нанялась гувернанткой в одну английскую семью. Она учила детей французскому языку и жила тихой, размеренной жизнью, которую несколько оживляли путешествия и праздники. Потом дети выросли, и вот два или три года назад, когда мать Жюстины заболела, девушка вернулась в Сен-Меан. С этого времени она взяла на себя все
После того как Тьерри Шалей отобедал у Брентаров три воскресенья подряд, они сказали себе: «А в самом деле, почему бы им не пожениться?» Тьерри тоже подумывал об этом, думала, несомненно, и сама Жюстина; однако Тьерри не торопился делать предложение, и Брентар с женой решили, что надо выждать время. Несколько месяцев их отношения не выходили за пределы дружбы. Как-то Жюстина собралась в Реймс за покупками, и Тьерри подвез ее на машине. Но и после этого ничего не изменилось. Делу (или, если хотите, идиллии) предоставляли, так сказать, идти своим ходом, чтобы все выглядело столь же естественно, как брак между молодыми людьми. Кто знает, а вдруг Жюстина и Тьерри поняли друг друга с полуслова? Так или иначе, а в Сен-Меане разнесся слух, что вскоре после уборки урожая будет назначен день свадьбы. Брентар уже договорился об этом с каноником Милонской церкви.
Первое воскресенье июня ничем не отличалось от предыдущих. Как обычно, Тьерри явился к аперитиву. У Брентара в тот день обедали брат с женой и двумя сыновьями. Обед прошел удачно. Тьерри чувствовал себя счастливым как никогда. Жюстина, хозяйничавшая за столом, то и дело оказывала ему маленькие знаки внимания. Порой Тьерри задерживал подолгу взгляд на ее лице, таком молодом, таком лучезарном… В любой истории, как бы ни была она банальна, всегда есть момент чуда, который трудно уловить, но от которого зависит исход событий. Возможно, в данном случае это был именно тот момент, когда Тьерри взглянул в окно и увидел, что небо у самого горизонта словно разорвано надвое.
Дом Брентаров — самый крайний в Милоне или, если угодно, в Сен-Меане. Северный угол дома, в котором размещалась большая парадная зала, выходил на дорогу, где прохожие попадались редко. Это была беркурская дорога. Когда-то ее называли «дорогой на Монреаль», потому что по ней обычно уходили те, кто отправлялся искать счастья в Новом Свете. В Милоне не было железнодорожной станции, и, пока не появился автобус, доставлявший пассажиров в Ретель, приходилось садиться на поезд в Беркуре. В былые времена можно было встретить на этой дороге одинокого эмигранта или целую семью, направлявшуюся в двуколке, а то и пешком, к далекой цели своего путешествия, которую они наугад называли «Монреаль». С той поры за дорогой сохранялось это название. Вот о чем вспомнил Тьерри, когда заметил на горизонте, над уходящей вверх дорогой, странную трещину, как бы прорезавшую небо вдалеке за продолговатыми, наслоившимися друг на друга облаками. Когда долго смотришь на линию горизонта, глаз обычно стремится отыскать в голубом просторе что-то необычайное, каких-то небывалых птиц, потому что свет и лазурь всегда сулят нам невероятные открытия.
Конечно, мысль, мелькнувшая у Тьерри, была очень неопределенной, но она пробудила его любопытство, и он спрашивал себя, что за птицы ему померещились. Когда кончили пить кофе и вышли во двор поразмяться, Брентар захотел показать родственникам конюшню, оборудованную по последнему слову техники, и только что купленную сельскохозяйственную машину. Тьерри снова поглядел в раскрытые ворота на небо и не мог устоять перед желанием выйти пройтись. Жюстина со служанкой остались наводить порядок в зале.
За фермой простирались луга, кое-где перемежавшиеся картофельными полями; они огибали холм, такой крутой, что линия дороги, уходившей вверх, казалась просто темной чертой на фоне неба. С холма дорога спускалась к ручейку, а затем сразу начинался новый подъем, еще круче и длиннее первого, более настойчиво наводивший на мысль о долгом путешествии. Тьерри дошагал до вершины холма, чтоб взглянуть на этот второй подъем. Вообще говоря, он не испытывал ни малейшего желания уехать отсюда, хотя нередко у него и возникало такое ощущение, словно он заточен в своей деревне. Но это место на склоне холма ему очень нравилось, казалось, это был некий порог, за которым открываются невообразимые дали и даже, можно сказать, само будущее. В разрыве облаков разливалось какое-то сияние, разгоравшееся все ярче, хотя света не прибывало. Тьерри уже собирался повернуть назад, как вдруг заметил шагах в двухстах, у моста через ручей, женщину, шедшую ему навстречу. Она несла небольшой чемодан.
Тьерри немного помедлил, просто из любопытства. Женщина присела на перила моста.
Для деревенского жителя желание непременно допытаться, узнать, кто такой или кто такая встретился ему там-то и там-то, — мучительная, неуемная потребность. Не выяснять сразу, с кем имеешь дело в такой глуши, как Милон, кажется чем-то совершенно недостойным, почти постыдным. «Время у меня есть, — подумал Тьерри. — Там, у Брентаров, они еще не скоро покончат с этой машиной и прочим оборудованием». И он спустился по дороге к ручью.
Когда он был в десяти шагах от нее, женщина вскинула голову, но тут же отвернулась с безразличным видом. Казалось, она даже не ждала от него приветствия. Нездешняя. Поравнявшись с ней, Тьерри остановился, но незнакомка так и не взглянула на него, и он спросил себя, для чего ему было останавливаться. В голове промелькнуло: «Чудесные золотистые волосы… Лет, наверное, сорок пять… Лицо измученное… Прекрасное лицо…»
Лицо женщины было необыкновенно чистым, несмотря на прорезавшие его морщинки. Тьерри не нашелся что сказать, пораженный несоответствием между усталым выражением этого лица и его сиянием. Платье на женщине было простое и аккуратное. У ее ног стоял маленький чемоданчик. Он хотел спросить: «Вы из Беркура?» Но почему-то сказал:
— Вы из Монреаля?
И еще не успел поправиться, как она ответила, глядя ему прямо в глаза:
— Да, я из Монреаля.
Он хотел выразить удивление, но смог произнести лишь несколько бессвязных фраз: «Не может быть! Вот это да! Ну и ну!» Она улыбнулась.
— Я два года как из Монреаля. А сегодня приехала из Шарлевилля. Я опоздала на автобус в Беркуре.
Опоздала на автобус и пришла пешком. Но зачем она направлялась в Милон? Может быть, у нее тут родные? Тогда он должен был бы знать ее семью. Однако он не испытывал на сей счет ни малейшего любопытства. Его заворожило слово «Монреаль». Эти серые, очень светлые глаза видели Монреаль и, наверное, были еще полны образов этого далекого города, а может быть, неведомых лесов и морей. Вот почему они обладали чарующей глубиной. Надо было заговорить с ней. Он сказал:
— Вы, конечно, порядком устали. Прошли от Беркура пять километров с чемоданом.
Он мог бы предложить ей нести чемодан. Такая мысль у него была, но он не решился ее высказать. В сущности, он испытывал только одно желание — остаться здесь, рядом с этой женщиной. Он не отрывал взгляда от ее глаз, от ее волос. Даже морщинки на ее лице странно притягивали его. За их тоненькой сетью он угадывал черты непостижимой юности. Эта женщина, должно быть, пережила испытания, которые укрепили в ней врожденное целомудрие. Она не ответила на его слова. Только чуть заметно пожала плечами. Неповторимое движение. Он вскричал: «Матильда!»