Современная французская новелла
Шрифт:
Куда они пошли? Что стали делать? Никто не смог бы вам этого сказать.
Весенний ледоход
— Вот пример того, что никогда не следует отчаиваться, — пролепетал Жак, чтобы придать себе храбрости.
Он цеплялся рукой за развилку засохшего дерева. Дерево покачивалось в воде вместе с огромной льдиной, сковавшей его. В другой руке Жак держал измятое письмо, и странно было видеть, как он барахтается среди веток на этом неустойчивом плоту, делая вид, будто весело размахивает письмом в знак приветствия. И хотя Жильбер Корнебуа прекрасно знал, в чем дело, все же он был чрезвычайно удивлен.
— Не думаю, чтобы ты смог оттуда
Засохшее дерево накренилось набок и стало медленно погружаться вместе со льдиной.
— А я тебе говорю, что найду правильное положение, — крикнул Жак, выбрав в качестве опоры другую ветку, на которой он вскоре устроился полулежа.
Дерево качнулось еще раз и застыло неподвижно. Посреди разводья торчал длинный острый край перевернутой льдины.
— А теперь расскажи, как ты думаешь добраться до берега, — сказал Жильбер.
Первым делом Жак спрятал письмо в карман, затем понадежнее устроился на ветке и огляделся. На всем пространстве от дерева до обрывистого края песчаного карьера лед, по которому он только что бежал, сплошь потрескался, и сквозь трещины проступила вода. Ни пройти, ни проплыть. Уже неделю оттепель подтачивала эти огромные ледяные поля, и лишь кое-где они остались нетронутыми. Почти повсюду они подтаяли и превратились в крошево. Некоторые участки стали ноздреватыми, другие — сплошь в трещинах, которые разбегались на сотни метров с оглушительным грохотом. Вот раздался один из таких раскатов, и по странному совпадению в ту же минуту запели два жаворонка — запели на лугу, а не в небе, как бывает летом.
— Я сделаю крюк, — сказал Жак. — Проберусь с той стороны, где верхушка дерева. В некоторых местах лед еще крепкий.
— Ты сделаешь крюк в сторону реки, — отрезал Жильбер. — А там тебя подхватит славное теченьице и отнесет прямо в Эгли, к нашей тетушке. Передай ей от меня привет.
Жак не обращал внимания на эти насмешки. Он понимал, что жизнь его висит на волоске, а Жильбер не собирается спешить к нему на помощь. Поэтому Жак стал усиленно соображать, как бы ему перебраться со своего «плота» на расстилавшийся чуть подальше прочный с виду лед, по которому он мог бы проползти и отыскать путь на твердую землю. Вот уж не повезло: угодил в глубокий песчаный карьер, в то время как повсюду кругом на пойменных лугах из-под льда проглядывает трава.
— Ты мог бы минуту постоять спокойно? — продолжал Жильбер. — Я схожу за веревкой, привяжешь ее к дереву, и я тебя в два счета вытащу. Но сначала брось мне это чертово письмо. Сомни в комок и брось сюда. И я пойду за веревкой.
— Никогда, — сказал Жак.
— Ты же просто-напросто утонешь, — заметил Жильбер. — На что тебе тогда это письмо?
— Во-первых, я не уверен, что ты действительно пойдешь за веревкой. Ты же боишься, что я выберусь сам. Иначе ты давно бы уже удрал ко всем чертям.
— Клянусь тебе, — сказал Жильбер, — я преисполнен благих намерений. Но сначала я хочу получить письмо. Людивина не должна была его писать. Ты ее обманул.
— У меня есть право, — сказал Жак.
Жильбер пожал плечами и посмотрел вверх. Небо было ослепительным. Великолепный конец февраля. Сильный свежий ветер гулял в поднебесье.
— Подумай, — сказал Жильбер, — между твоим деревом и берегом нет и пяти метров. Посмотри туда и взгляни на небо над головой. Стоит ли упрямиться? Подумай о весне. Через месяц зацветут сады. Кажется даже, что они зацветут прямо сейчас, такая теплая стоит погода.
Жак стиснул зубы. Он ничего не ответил.
И у Жильбера сразу пропала охота говорить. Конечно, не стоило напоминать ему сейчас о садах в низине. После долгого молчания Жильбер повернулся на каблуках и зашагал через луг. Жак остался один на своем плавучем дереве.
— Сейчас он придет с этой своей веревкой, чтобы довести меня до бешенства, — пробормотал
Снова запел жаворонок. Потом со стороны реки донесся протяжный треск. Жак спрашивал себя, дождется ли он возвращения кузена. Когда сегодня, после полудня, он прогуливался возле сада тетушки Людивины, ему даже в голову не могло прийти, что Жильбер окажется столь бесчеловечным, а он, Жак, попадет в такое дурацкое, в такое отчаянное положение.
В деревне наследственные дела обычно причиняют немало страданий и оставляют неизгладимый след в памяти у всех. Жак Лармуайе и Жильбер Корнебуа, два кузена, чье родство точно установить весьма затруднительно, приходились племянниками Людивине Миндебар, старой даме, которая была близка к кончине; она владела эглийской мельницей и жила в большом доме на высоком берегу Эны.
Нелегкое это дело — описать вам характер Людивины. Она обладала крупным состоянием и любила принимать гостей. Первым это смекнул ее племянник Жильбер Корнебуа. Столяр по роду своих занятий, старый холостяк, давно перешагнувший за тридцать, он, несомненно, отличался тонким знанием людей. Жил он, как и Жак, в деревне Нозей, километрах в десяти от Эгли и каждое воскресенье отправлялся на велосипеде с визитом к тетушке, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение. Жак Лармуайе, лудильщик, который к тому же еще подрабатывал изготовлением и починкой скобяных изделий, занимал более скромное положение. Он казался чуждым дипломатии и всяких там ухищрений, но при этом был не менее скуп, чем его кузен. С неделю тому назад он тоже явился к Людивине, надев для такого случая свой лучший костюм. Он был одних лет с кузеном, но держался более непринужденно и сразу покорил тетушку. Лежа в шезлонге, старая дама заявила, что скоро умрет, и обратилась к нему с такой речью:
— Твой кузен Жильбер — человек, чью верность я очень ценю. Я вручила ему письмо, где объявляю его наследником моих владений в Нозей. Что же касается тебя, Жак, то твой запоздалый приход доставил мне невыразимую радость, и я хочу, чтобы ты тоже получил свою долю. Я оставляю тебе большой фруктовый сад в низине — между рекой и железной дорогой. Я напишу завещание и для тебя. Жильбер пусть довольствуется всем остальным, ты же получишь сад.
Какую силу имели эти письма? Не была ли то попросту блажь старой дамы, уже отдалившейся от наших берегов? Во всяком случае, Жильбер Корнебуа и Жак Лармуайе считали письма подлинным и священным доказательством своих прав. И ничего бы, вероятно, не случилось, если бы Жильбер продолжал оставаться в неведении относительно последних распоряжений Людивины, касающихся его кузена. Вышло так, что в то воскресенье они встретились возле фруктового сада, как раз на краю песчаного карьера, где проходит дорога через низину. Правду сказать, основной причиной этой неожиданной встречи было то, что каждый из кузенов пожелал воспользоваться выходным днем, чтобы заранее насладиться обладанием садом и пересчитать в нем деревья.
Беседа длилась недолго. Небольшая дискуссия, какая могла бы разгореться много веков тому назад, но, очевидно, выдержанная в более умеренных тонах — под влиянием закона о всеобщем образовании и познаний, приобретенных в школьной библиотеке.
— Куда идешь, кузен? — спросил Жильбер.
— Да понимаешь, хочу посмотреть мой сад, — ответил Жак.
— Твой сад?
Жак достал из кармана письмо. Жильбер взял его, но Жак тут же выхватил обратно. Жильбер выпустил листок, боясь порвать, так как желал во что бы то ни стало прочесть его, настолько это дело показалось ему невероятным — ведь тетушка Людивина уверяла, что он, Жильбер Корнебуа, единственный предмет ее привязанности. И вот, пока родственники в некоторой нерешительности боролись за письмо, сильный порыв ветра подхватил листок и унес его в сторону песчаного карьера, затопленного в прошлогодний паводок.