Современная литературная теория. Антология
Шрифт:
Ученый, волшебник и даже шарлатан обязательно должны верить в то, что они – единственные, кто знает, кому открыта истина. Мысль о том, что даже в самых простых (и в самых больных) душах содержится нечто, готовое расцвести – погибель разуму! Но вдруг иногда покажется, что кто-то не хуже ученых знает, как к этому относиться... На помощь, все примитивное, дологическое, архаичное, колдовское, что так легко внушить людям! Эти верхогляды, к сожалению, завораживают людей тайнами, которые оказываются на поверку просто злом.
Чтобы истолковать бессознательное так, как это сделал Фрейд, надо быть, как Фрейд, одновременно и ходячей энциклопедией искусств, и усердным читателем «Флигендле Блеттер» [57] . И задача не становится легче от того, что мы ведомы нитью, сплетенной из аллюзий, цитат, каламбуров и обиняков. Не в этом ли наша профессия: служить противоядием от пустяков?
И с этим нам предстоит смириться. Природа бессознательного не первобытна и не инстинктивна; из элементарного ему ведомы только элементы означающего.
57
Юмористическая газета в Германии конца XIX – начала ХХ в.
Три книги, которые можно назвать главными для изучения бессознательного – «Истолкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни» и «Остроумие и его отношение к бессознательному» [58] – представляют собой не что иное, как паутину примеров, развитие которых обеспечивается формулами соединения и замещения (хотя и доведенными до десятой степени в силу их особой сложности); это формулы, которые мы даем означающему в его функции переноса. Каждая диаграмма различных способов переноса означающего не просто соответствует определенным симптомам невроза, но только и делает возможным понимание тематики невроза, его направленности и разрешения. Это с избытком демонстрируют фрейдовские наблюдения, сделанные в ходе анализа.
58
Лакан называет только работы раннего Фрейда, соответственно 1900, 1904 и 1905 гг.
Вернемся к данным более узким, но которые скорее позволят нам завершить наши рассуждения. Позвольте мне напомнить статью 1927 г. о фетишизме, где Фрейд рассказывает историю болезни пациента, которому, чтобы достичь сексуального удовлетворения, требовалось положить на нос что-нибудь блестящее (Glanz auf der Nase); анализ показал, что в детстве, когда его родным языком был английский, он испытывал жгучее любопытство к отсутствию фаллоса у его матери (а в лишенности фаллоса заключено исключительной важности значение – быть неудачником, быть бесправным), и произошел бессознательный, на принципе звукового сходства основанный перенос с забытого языка детства (glance at the nose) на язык его взрослых лет, немецкий.
То, что мысль слышна и в пустоте, то, что перед всякой мыслью простирается пустота, с самого начала вызывало сопротивление психоанализу. А вовсе не акцент на сексуальности, как обычно утверждают. В конце концов, интерес к сексуальности доминирует в литературе на протяжении веков. И за последнее время психоанализ превратился в высокоморальное предприятие, в колыбель и в кладбище для привязанностей и причащений. В платонической оправе душа, благословленная и просветленная, возносится прямо в рай.
До того, как фрейдизм получил всеобщее признание, самым неприемлемым в нем казался интеллектуальный подход к сексуальности. Он воспринимался как достойный союзник террористов, плетущих заговоры с целью разрушения общества.
Сегодня психоаналитики превращают психоанализ в правое движение, которое должна увенчать социологическая поэма автономного эго, – а я считаю это плохим психоанализом. Слово, которое они используют, чтобы выразить презрение ко всем теоретическим и практическим изысканиям, прямо продолжающим Фрейда, – интеллектуализм, вот слово, отталкивающее всех тех, кто, живя в страхе перед испытанием вином истины, плюет на людской хлеб, хотя слюна их сегодня может послужить разве что дрожжами.
Бытие, буква и другой
Что же, тот, кто мыслит на моем месте, – другой я? А открытие Фрейда подтверждает на психологическом уровне манихейство [59] ?
По этому вопросу все ясно: исследования Фрейда привели нас не просто к нескольким новым любопытным случаям раздвоения личности. Даже в ту раннюю героическую эпоху психоанализа, когда, подобно животным в волшебных сказках, сексуальность говорила на общем языке, демонизм, который легко мог бы вырасти из такой ориентации, не стал реальностью учения. Цель, которую открытие Фрейда предлагает людям, была определена им самим на вершине его мысли в следующих трогательных словах: «Wo es war, soil Ich werden». («Где было оно, должен встать я»), Я перехожу к тому месту, где было оно (id).
59
Названное по имени легендарного перса Мани (3 в. н.э.) синтетическое религиозное учение, в основе которого дуализм, представление о борьбе добра и зла, света и тьмы как равноправных изначальных принципов бытия.
Цель – реинтеграция и гармония, я бы даже сказал, примирение.
Но если мы игнорируем эксцентричность «я» по отношению к самому себе, игнорируем эту открытую Фрейдом истину, мы фальсифицируем процедуру и метод психоанализа; мы окончательно превратим его в половинчатую процедуру, в которую он и так уже превращается, окончательно отойдем от буквы и духа фрейдизма. Так как Фрейд постоянно обращался к понятию компромисса как к первопричине тех бед, с которыми сталкивается психоаналитик, можно сказать, что любое обращение к компромиссу, явное или неявное, обязательно дезориентирует практику психоанализа и ввергает ее во мрак.
Больше того, недостаточно встать на тартюфовские позиции современного морализаторства или вечно разглагольствовать о «целостной личности», чтобы сказать что-то внятное о возможности посредничества, примирения.
Радикальная гетерономия [60] , которую открытие Фрейда обнаружило в человеке, никогда больше не может быть прикрыта без признания лживости того, что она скрывала.
Кто же тогда этот другой, к которому я привязан больше, чем к самому себе, потому что в средоточии моего согласия с моей собственной идентичностью все-таки стоит он, другой, и управляет мной?
60
Гетерономия – чужеродная закономерность, определяемость какого-либо явления чуждыми ему внешними законами.
Если я говорил ранее, что бессознательное – это дискурс Другого (с заглавной буквы), я хотел указать этим на то поту стороннее (the Beyond)), в котором узнать желание значит желать узнавания.
Другими словами, этот другой – тот Другой, которого создает моя ложь как меру для истины, из которой ложь расцветает.
Что также показывает, что измерение истины появляется только с появлением языка.
Задолго до знакомства с Другим мы учимся признавать существование субъектов – не как проекцию идеи, фантомы которой определенного типа психологи с восторгом развинчивают на составные части, но благодаря очевидному наличию межсубъективности. В животном, затаившемся в засаде, в его хитро расставленных ловушках, в ловкости, с которой притворно отбившееся от стада животное уводит хищника от сородичей, спасающихся бегством, мы видим возникновение чего-то большего, чем ритуалы брачных игр или схваток. Но даже и в этом случае ничто не выходит за рамки обмана, который используется по необходимости, и ничто не подтверждает существования того Потустороннего мира, в котором, как мы считаем, мы могли бы вопрошать о замыслах Природы. Прежде чем задать вопрос (а это тот вопрос, который Фрейд поставил в работе «По ту сторону принципа удовольствия»), сначала должен существовать язык.