Современная литературная теория. Антология
Шрифт:
Энгельс в «Происхождении семьи...» писал: «...определяющим фактом истории является производство и воспроизводство самой жизни... Общественные учреждения, согласно которым живут люди, обусловлены обеими сторонами производства: уровнем развития труда с одной стороны, уровнем развития семьи – с другой. Чем менее развит труд, тем меньше объем производства и, следовательно, богатство общества; тем больше общественное устройство зависит от уз пола...». По мере роста производительности труда общество все больше зависит не от связей несексуального характера (системы родства), а от классовых конфликтов.
В экономически развитых обществах система родства действует на остаточном уровне, преобладают другие формы обмена, например, товарный обмен, и класс берет верх над родством. Сама идея биологической семьи утверждается по мере разрушения действенных систем родства. Другими словами, взаимосвязь двух родителей и их детей выходит на первый план, когда сложность организации классового общества теснит систему родства и начинает превращать ее в анахронизм. Многие историки семьи показали, что известная нам модель семьи – состоящая в браке нуклеарная единица – на самом
Возможно, после ослабления уз родства как очевидной системы общественной организации, но до того, как в качестве идеологического центра общества восторжествовала биологическая семья, существовала некая точка, когда ни родство, ни семья не привлекали особого внимания. Пока детский и женский труд был нормой, у нуклеарной семьи было мало шансов утвердиться в качестве идеала домашнего очага, и дочери пролетариата не представляли высокой обменной ценности. Раньше это было справедливо для дочерей рабов и крепостных, на заре капитализма это впервые стало применимо к широким массам. При капитализме огромное большинство населения не имеет ничего для продажи и обмена, кроме своей рабочей силы; особенно в эпоху раннего капитализма этому большинству нечего было наследовать и нечего оставить в наследство детям. Система родства сохраняет важность для аристократии (это пережиток феодализма), а культ биологической семьи развивается в средних слоях населения. Поэтому средний класс – опора капитализма не только на экономическом, но на идеологическом уровне. Так называемая биологическая нуклеарная семья – это ответ буржуазии на проблему воспроизводства населения, и эта форма семьи навязывается пролетариату различными средствами. Все социально-гуманитарные реформы осуществлялись только потому, что капитализму требовалось повысить рождаемость и уменьшить смертность в рабочем классе. С введением обязательного образования, запретом детского труда и ограничением труда женского, с увеличением национального богатства при империализме постепенно рабочий класс смог последовать примеру среднего класса и способствовать подъему нуклеарной семьи как основной единицы социума. Так биологическая семья становится главным культурным событием эпохи капитализма и утверждает при исчезновении видимых систем родства свое центральное значение. Когда для большинства населения исчезает необходимость в том, чтобы женщины оставались объектом обмена, небольшой главенствующий класс должен настоять на закреплении этого их положения – отсюда все буржуазное лицемерие относительно ценности семьи для рабочего класса. Запреты, устанавливающие экзогамию, целы, как нерушимы запреты на инцест, но относясь теперь к биологической семье, а не к системе родства в целом, они приобретают новое значение. Имея дело с венской буржуазией, Фрейд обнаружил то, что относилось к этому классу, месту и времени, что было характерно для человека капиталистической эпохи, но с другой стороны оказалось применимо к культуре в целом. Вместо того, чтобы сокрушаться об особенностях изучаемой Фрейдом среды, надо радоваться – ничего полезней он не мог оставить. Он исследовал «вечные» структуры патриархата в их частном проявлении, которое является для нас самым важным: в буржуазной патриархатной семье.
Специфический буржуазный контекст проявления эдипова комплекса помогает в нем лучше разобраться, и для нас важно, что контекст биологической нуклеарной семьи одновременно усиливает заложенные в эдиповом комплексе реакции и вступает с ними в противоречие. Если бы в индустриально развитом обществе не сохранилась нуклеарная семья, запрет на инцест вместе с давно уже избыточным требованием обмена женщинами давно бы исчезли (за исключением высших слоев общества). При капитализме преобладающее большинство людей, лишенных собственности и впервые в истории цивилизации работающих вместе, коллективами вне и помимо семьи, почти не имеет возможностей по-настоящему сблизиться со своей родней, а если бы и имело, разве было бы это значимо? Здесь я могу только затронуть эти сложные вопросы, не вдаваясь в них. Я хочу сейчас только высказать предположение, что с исчезновением эдипова комплекса человек наконец-то обретет свое подлинно человеческое содержание, а это обретение – всегда риск. Но может быть, определение человечности, гуманности как развития отличий между человеком и животными, т.е. как развитие отношений обмена, больше не подходит для социальных форм, в которых сегодня выражается человечность. Фрейд открыл существование культурного наследия прошлого, которое доступно нам только благодаря бессознательному; может быть, следующей ступенью должно стать обнаружение противоречия между этим наследием и формами, которое оно приобрело в современной социально и идеологически трансформированной нуклеарной семье. Совсем уж упрощая, я считаю, что нам предстоит разобраться в том, почему эдипов комплекс универсален, тогда как его конкретные проявления в разные эпохи и в разных обществах специфичны. Тогда мы сможем понять, почему бессознательное, а с ним и способы, которыми человечество ощущает, переживает свою человечность, как утверждал Фрейд, «вечны», тогда как складывается бессознательное из индивидуальных и случайных переживаний субъекта, из особенностей его культуры. Бессознательное есть способ, которым человек проживает свое человеческое содержание в гармонии и конфликте со своим особым, исторически обусловленным окружением. Поэтому никогда не умирает, сохраняясь и видоизменяясь с любыми изменениями культуры и экономики. Можно сказать, по той же причине и женщины повсюду в цивилизации – второй пол, но повсюду на свой лад.
4. Место женщины
Феминистские критики, а также Вильгельм Райх в своих ранних социологических работах превозносят Фрейда за верность его наблюдений по поводу психологических характеристик женщин, которые принадлежат к среднему классу и испытывают гнет патриархатного общества. Однако они осуждают фрейдовский анализ за биологический детерминизм и сожалеют, что он не разглядел то, что должен был бы увидеть – социальную обусловленность женской психологии, которая буквально бросается в глаза. Эти нападки на Фрейда оправданы лишь постольку, поскольку Фрейд часто отказывался от постановки социальных вопросов, когда достигал в своих психологических исследованиях «биологической первоосновы». Но Фрейд останавливался здесь именно потому, что психоанализ по сути дела не занимается биологией – разве что в той мере, в какой жизнь сознания в трансформированном виде отражает нашу окультуренную биологическую природу и биологические потребности. Фрейда интересовала именно эта трансформация. Его можно и следует критиковать за другое – за то, что, размышляя о психологических и половых различиях, он никогда не говорит об этом своем интересе с должной силой. Дальнейшая история психоаналитического изучения женского начала показала, к каким плачевным последствиям привела его привычка отворачиваться от проблемы, оставляя у читателя впечатление, что мнения Фрейда по вопросам женственности всегда лежат в плоскости биологии либо анатомии.
Но постфрейдистские психоаналитики нашли особый вкус в биологии. Упрек в недостатке внимания к социальным аспектам женственности на деле должен быть отнесен к их собственным работам. Если мы хотим по-настоящему анализировать женскую психологию, давно пора порвать и с биологизмом как таковым, и с его специфическим проявлением – утверждением о том, что так называемый биологический дуализм, разделение полов находит отражение в жизни сознания. Психоанализ исследует пути, которыми люди наследуют и приобретают общественный порядок, человеческие структуры жизни. Использование психоанализа как средства для поддержания конформизма в общественной морали —злоупотребление методом, и на теоретическом уровне оно стало возможным благодаря все тем же биологическим уклонам иных пост-фрейдистов. Если анатомия и в самом деле – это судьба, как однажды имел неосторожность выразиться Фрейд, то не лучше ли принять ее и сдаться, потому что ничто тогда не будет отличать человека от животного. Но ведь Фрейд сделал это злосчастное замечание в контексте науки, исследующей отражение общественного закона в бессознательном.
И Райх, и феминистские критики нападают на Фрейда за то, что он якобы игнорировал определяющие факторы патриархатной культуры, но парадоксальным образом в собственных исследованиях они забывают то, что составляет пафос их критических обличений. В их трудах нет речи об асимметричной специфичной социальной структуре, в которой доминирует отец, все сводится к оппозиции мужчина – женщина, где доминирует мужчина. При замене биологического дуализма на социальный исследовательская мысль неизбежно движется по замкнутому кругу. С точки зрения формальной логики и тем более логики диалектической, необходимо ввести третий элемент.
Фрейдовский анализ женской психологии разворачивается в рамках концепции, которая не страдает ни биологическим, ни социальным дуализмом. Фрейд анализирует женскую психологию в рамках концепции патриархата. Его теории объясняют первоистоки приниженности, «альтернативности» женской психологии при режиме патриархата, самоощущения женщины как «второго пола». Его теории разрабатывают вопрос, как человек, психологически бисексуальное животное, становится общественным существом определенного пола – мужчиной или женщиной.
В теоретических работах о происхождении культуры и филогенезе человека, особенно в книгах «Тотем и табу», «Моисей и монотеизм», Фрейд ясно показывает, что психоаналитическая концепция бессознательного – это концепция передачи и наследования законов социума и культуры. В подсознании каждого человека содержатся все представления человечества о собственной истории, которая не может всякий раз заново начинаться с жизнью отдельного индивида. Познать законы бессознательного поэтому значит познать функционирование идеологий, то, как мы приобретаем наши представления о жизни и как живем в соответствии с ними. И среди этих представлений об устройстве жизни первостепенное – наше представление о нашей сексуальной идентичности, наша всегда несовершенная, далекая от идеала «мужественность» или «женственность».
Во фрейдовской реконструкции истории человечества определяющим событием является убийство отца в доисторический, дообщественный период. Этот мертвый отец – знак патриархата. Мы можем только вообразить себе стадию до сложения общества, когда отец обладал всей полнотой власти и всеми женщинами рода; его сыновья, братья, слабые поодиночке, но сильные вместе, убили отца, чтобы завладеть его правами. Очевидно, что они не могут унаследовать всю полноту его прав, и столь же очевидно, что они испытывают неоднозначные чувства по поводу своего поступка. Тотемизм и экзогамия становятся двойным выражением их реакции: тотем, символическое замещение отца, служит гарантией того, что никому, кроме братьев и их будущих наследников, не позволено убить отца. И разумеется, ни одному из братьев невозможно унаследовать отцовского права на всех женщин. Раз не могут наследовать сразу все, это право не достанется ни одному из них. Вот начало общественного закона и морали. Братья идентифицируют себя с отцом, которого они убили, и со временем они привыкают к ощущению вины, которую они испытывают наряду с чувством удовлетворения от смерти отца, чувство вины становится частью их внутреннего мира. Поэтому после смерти отец становится более могущественным, чем он был при жизни; его смерть начинает отсчет истории человечества. Мертвый символический отец несравненно важнее, чем любой живой отец, который просто передает свое имя. Вот откуда происходит власть мужчин. В борьбе с этим мертвым отцом мальчики и девочки обретают свою культурную принадлежность, проходя через стадию эдипова комплекса.