Современная норвежская новелла
Шрифт:
Прежде чем закончить сегодняшнее занятие, давайте проверим на практике, как действует метод, краткое теоретическое введение в который вы только что прослушали. Пригласим кого-нибудь одного из вас выйти сюда, а остальные попытаются растоптать в нем чувство собственного достоинства. Само собой, на короткое время, потом мы в два счета его восстановим. Вот вы, последний из выступавших, вы, что предложили ценностную атаку, прошу вас сюда. Вы наверняка выдержите — думаю, я в вас не ошибусь.
Я встаю и выхожу вперед. Лица присутствующих обращены ко мне.
— Нет, вы поглядите! Ну и вид — как есть крыса. Зубы-то. Передние два здоровенные, а по бокам совсем чуточные, фу ты, господи, крысиная морда!
Я чувствую, что заливаюсь краской. Вот дьявол, вечно я краснею. Я пытаюсь прикрыться улыбкой.
— Ага, вон он как теперь улыбается — зубы-то не показывает! Значит, проняло! — слышится голос из зала.
За ним раздаются другие голоса. Холодные, жестокие, боже, да они меня все ненавидят. Какого черта, что я им сделал? Нам же вместе учиться, в одной группе… Нет уж, после такого… Я закрываю глаза, а их реплики так и щелкают меня по барабанным перепонкам.
— Лучше бы вовсе не улыбался. Кривая, беззубая, холуйская улыбочка — ну и субъект, весь как на ладони!
— Коротышка! Интересно, какой у него рост? Сто шестьдесят? Или сто шестьдесят пять? Только уж не больше, это точно. Вот маломерок!
— Во мне сто семьдесят сантиметров.
— Как бы не так. Ишь ведь пыжится — мания величия в буквальном смысле слова! Да и то сказать, неудивительно. Этакий недоросток.
— А что, у маленьких есть свои преимущества! — девичий голос. — Он, когда этим занимается, лицо между грудей положить может.
Хохот. Безудержный хохот.
— А ноги у этого субчика! Какой размер-то, тридцать шестой? Ты бы лучше покупал себе один башмак сорокового размера, как раз обе ножки уместятся!
— У меня есть знакомые, у них дочурка из туфелек выросла. Я им скажу, пусть ему подарят.
— Заткнитесь, гады! — ору я и бросаюсь к двери.
Профессор Бёрре хватает меня за руку и держит. Он улыбается.
— Молодцы, вы действовали достаточно эффективно, — говорит он собравшимся. Потом поворачивается ко мне. — Ну, выдержали? — Он смеется. — Конечно, я же знаю, вы один из наших самых перспективных студентов. У вас и коэффициент умственного развития, и все прочие данные на очень высоком уровне.
Я провожу рукой по лицу и чувствую, что оно пылает. Нервы начинают понемногу успокаиваться. Но я уже не такой, как все, на мне проклятие. Я иду и сажусь. Я стараюсь не смотреть на ухмыляющиеся физиономии вокруг. Не очень-то задавайтесь, слыхали, что сказал профессор Бёрре. При этой мысли самочувствие мое несколько улучшается.
Профессор благодарит за внимание, и мы расходимся.
У меня свидание с невестой. Я вижу по часам, что уже опаздываю, и бегом устремляюсь к кафе.
Она стоит ждет.
— Почему ты так поздно?
Во мне нарастает раздражение.
— Ну что ваш новый предмет, интересный?
— Да. Не знаю. Ты лучше скажи, неужели нельзя было по случаю нашего свидания надеть платье поприличней? И лицо у тебя размалевано, как все равно у шлюхи! — Я слышу, как резко звучит мой голос, и понимаю, что хочу сейчас только одного: мучить ее.
— Ты же раньше говорил, что это платье…
— Раньше, раньше, — передразниваю я.
— Что с тобой сегодня? И лицо у меня тоже… косметики не больше, чем обычно.
— Ну хорошо, значит, у тебя просто морда, как у шлюхи. Пакостная морда и разбухшее тулово! — Я расплываюсь в улыбке, и на душе делается легко, а она бледнеет, дрожит и отворачивается в сторону. Потом достает носовой платок.
— Слезы вперемешку с соплями, прелесть что такое!
Она срывается с места и убегает.
Я смеюсь, но в то же время чувствую, что вокруг меня образовалась пустота. Я остался один. Как же так, а моя невеста, моя милая Турдис, почему она убежала? Я же только пошутил. Да, но все-таки что я ей сказал? И слова возвращаются ко мне из воздуха, лезут мне в уши, проникают в мозг, я сжимаюсь и никну. Зачем я наговорил Турдис таких гадостей? Ведь я вовсе этого не хотел.
Я захожу в кафе и беру кружку пива. У меня возникает дикое желание, когда я плачу за пиво. Меня так и подмывает облаять буфетчицу. Сказать ей, что она никудышная старая кляча: вместо волос — сивые жухлые лохмы, руки, иссохшие до омерзения, и уж можно себе представить, какие у нее под блузкой сморщенные вздутия заместо грудей. К счастью, мне удается взять себя в руки. Я ничего не говорю. Я отдаю ей деньги и сажусь.
Все понятно. Просто я тот самый тип. Тот самый, который, что бы он ни делал, всегда готов расшибиться в лепешку. И вот теперь лобовая психическая атака вошла мне в плоть и кровь. Стала частичкой моего я. Она меня увлекла и захватила, и можно не сомневаться: если я и дальше буду изучать этот предмет, я чертовски далеко пойду.
Но я этого не хочу. Я хочу быть приветлив с людьми. Мне кажется, я имею право сказать, что я по натуре добрый человек, и я не хочу изучать психологическую войну. Иначе я стану злым человеком. А это будет насилие над собой. Это сделает меня несчастным.
Сейчас же пойду к профессору Бёрре и скажу, что отказываюсь продолжать занятия, вот и все. Я допиваю пиво, улыбаюсь буфетчице и выхожу из кафе. Люди на улице смотрят на меня как-то странно. Будто ждут от меня подвоха. Будто ждут, что я их ударю или еще что-нибудь сделаю в этом же роде. Но я вовсе не собираюсь их трогать. Хотя на многих противно смотреть. Боже ты мой, сколько на свете отвратительных людишек. Поневоле разбирает охота сказать им про их убожество, чтобы они хоть держались подальше от общественных мест. Чтобы не мозолили глаза нормальным людям.