Современная новелла Китая
Шрифт:
— Помог бы ему! А? Он ведь из вашей парторганизации — подними его дело. Через три месяца ему исполнится сорок шесть, и он вылетит из «третьего эшелона». Мы же все однокашники, ты в институте был у нас секретарем партячейки — войди в его положение! Он еще в институте, лет двадцать пять назад, подавал заявление!
Даже Малыш предвидит этот ход! Юэ Тофу на мгновение пришел в замешательство. Малыш следил за ним пристальным взглядом, его локти замелькали перед грудью еще быстрее — он старался не отстать от Юэ Тофу. Ноги Малыша шлепали по земле вразнобой, пот со лба и висков стекал на щеки, вечно имевшие
Просто поразительно, ему-то какое дело? Чего он суется? Но попал в самую точку — все, по-видимому, решится в течение ближайших трех месяцев…
— Именно потому, что мы однокашники, мне и не хотелось говорить. Но теперь позволь все высказать напрямик: от своих прежних недостатков ты так и не избавился. О делах надо рассуждать принципиально, во главу угла ставить политику — при чем тут эмоции? В партийном уставе как сказано? Мы вступаем в партию во имя коммунистических идеалов, а не ради личных выгод и привилегий!
Свою тираду Юэ Тофу произнес очень сердечно. Глаза его отрешенно и даже с некоторой грустью глядели вперед на извивавшуюся вдоль озера тропу, которую еще предстояло преодолеть, и он позволял себе моргнуть лишь тогда, когда капелька пота падала ему с бровей на глаза.
Малышу нечего было возразить. Оставалось лишь, опустив голову, с колотящимся сердцем следить за тем, как меряют грязную тропинку его ноги, и слушать их сбивчивый, нестройный топот. Рядом с Юэ Тофу, четко печатающим шаги, даже в самой его манере бежать было что-то от либерализма и беспринципности. Зато державшийся обок с ним Юэ Тофу бежал совершенно невозмутимо. Он был так уверен в себе, как будто знал, что на финише его ждет большая белая пампушка!
— Пойми меня правильно, — словно бы извиняясь, добавил Юэ Тофу, — я никогда с самых студенческих времен не потакал корысти!
И верно, Малыш вспомнил, как все пять лет в институте Юэ Тофу оказывал помощь товарищам, ведя с каждым наставительные беседы. Не пять дней или месяцев, а целых пять лет Юэ Тофу бескорыстно жертвовал своим блестящим профессиональным будущим ради других. Он был ближайшим и нелицеприятным другом каждого, они поверяли ему сердечные тайны, признавались, кому из сокурсниц писали любовные записки. И все же никто из группы в партию принят не был — до самого выпуска, — и они ощущали неловкость перед Юэ Тофу, отдавшим им столько душевных сил.
Вспомнив прошлое, Малыш приуныл и пал духом. Да, прав Юэ Тофу: он все такой же, и сам Юэ Тофу тоже прежний. Никто не переменился.
Хочешь не хочешь, а Юэ Тофу приходилось вставать с дивана. Минь Хуэйфэнь то и дело поглядывала на него краешком глаза. Вот-вот начнет приставать: «Что с тобой?», «Что-нибудь болит?», «Десять минут восьмого, а ты еще не умывался, не чистил зубы, не завтракал?!»
С точки зрения Юэ Тофу, между домом и работой разница не велика — если рядом есть кто-то второй, расслабиться уже невозможно.
Ишь, вырядилась! Напялила коричневую нейлоновую юбку с люрексом — талия стянута, подол заужен, пузо и задница выпирают — ну прямо большой деревянный барабан с двумя обручами по краям!
Спокойно живет — оттого и жиреет! Никогда ни о чем серьезном не думала — коротает себе свой заурядный век, уйдя с головой в домашние дела!
Юэ Тофу вошел в умывальную комнату и невольно бросил взгляд в узкое длинное зеркало на стене. Он сам не знал почему, но ему вдруг показалось, что он сильно постарел. Юэ уставился в зеркало, придирчиво рассматривая морщинки на лбу и в уголках глаз, — да, они действительно стали заметнее! С тревогой в сердце он протянул руку, чтобы разгладить морщины — как будто можно расправить эту собравшуюся в складки кожу… Кончик усов на щеке кольнул его ладонь — может, все из-за того, что усы слишком длинные, из-за них он выглядит таким изможденным?
Юэ Тофу плеснул горячей воды в таз, намочил в ней полотенце и приложил к щекам, выдавил немного крема на помазок и круговыми движениями стал намыливать щеки и подбородок до самой шеи. Потом начал бриться.
«Три месяца… Годы — это золото. От одного года зависит, пойдешь ли ты в гору или покатишься вниз». Он глубоко вдохнул и задумался.
А, ч-черт, рука у него дрогнула, и лезвие тотчас резануло щеку, сквозь мыльную пену проступила алая кровь. Полотенцем он стер пену с лица и, рассмотрев сочившийся кровью порез, длиной меньше пуня[66], наклонился к водопроводному крану, чтобы промыть его холодной водой, потом, осторожно обходя ранку, быстро добрил усы, сполоснул лицо и почистил зубы.
«Главное — как-то протянуть эти три месяца!» — подумал он. Все его мысли, словно капельки верткой ртути в чашке, сливались в одну, и их, как ни старайся, невозможно было разделить.
Взяв гребенку, Юэ Тофу принялся расчесывать свои густые черные волосы, и вдруг его гребенка замерла на полпути. Взгляд Юэ был поражен видом седого волоска, затаившегося на виске в гуще черных волос.
Да что же это сегодня делается?
Не то чтобы раньше он не замечал у себя седых волос, но никогда они с такой очевидностью не напоминали Юэ Тофу о быстротечности времени, как сегодня. Старости он не боялся — но в столь ответственный момент просто никто не должен заметить, что он стареет.
Юэ Тофу отложил гребенку и попытался ухватить седой волос средним и указательным пальцами, но волосы были скользкими — позавчера, вымыв голову, он смазал их воском для блеска. Седой волос никак не давался — он словно играл с Юэ в прятки. И Юэ Тофу вместо седого каждый раз выдергивал черный. Ничего не поделаешь — волосы у него густые, не то что у некоторых, которые раньше времени сверкают плешью.
Поднятая вверх рука затекла, но звать на помощь Мин Хуэйфэнь не хотелось. О таких делах и чувствах другому не расскажешь. Да и вообще, жена была для него чем-то вроде зуба мудрости, который появляется у каждого по достижении определенного возраста.
Уф, он наконец-то вырвал этот проклятый волос и с безотчетным чувством омерзения швырнул на пол как раздавленное насекомое.
Когда он вышел из умывальной, дети и Минь Хуэйфэнь уже поели. Завтракали обычно в большой комнате, рядом с входной дверью. Юэ Тофу присел за стол, привел в порядок валявшиеся как попало палочки для еды и, ни единым словом не выдав своего раздражения, быстро поел. Вытер губы и, сняв с вешалки за дверью черный видавший виды портфель, бросил, ни к кому не обращаясь: «Я пошел!»