Современная новелла Китая
Шрифт:
А утром решил все ей рассказать. Пусть не верит, пусть ругает — я выполню свой долг.
Я увидел ее во время завтрака, подсел к ней за столик. Она удивилась, как-то неуверенно кивнула мне. Я молча жевал. «Шэнь Пин, у тебя… у тебя все в порядке?» О небо! Что я говорю? Я уловил в собственных словах недобрый намек. «Все превосходно». В ее глазах — подозрение и вызов. «Говорят, что он… что твой этот… собирается за границу на стажировку?» — «Пока нет. Прошел все инстанции, осталось получить паспорт. Через месяц с лишним». Она говорила со знанием дела, спокойно. Самодовольство, гордость — все скрыто под маской безразличия. «Инстанции», «паспорт»… Самые модные теперь словечки, и чем больше безразличия
У меня созрел совершенно безумный план действий. Даже вспомнить смешно. К счастью, мне не удалось его осуществить. Во мне, видимо, заговорил отпрыск ганьбу [74] . Я узнал адрес ее парня. Решил с ним поговорить, выяснить, правда ли, что он просто разыгрывает эту девушку из маленького поселка. Я собирался без всяких церемоний прочесть ему мораль и заставить раскаяться. Романтично, по-рыцарски! Не знаю, как могла мне прийти в голову такая идея! И несколько дней спустя, под вечер, я пошел к нему.
74
Ганьбу — кадровые работники, руководящие кадры.
Я не застал его дома. Мать сказала, что он очень занят. Паспорт получен, и через несколько дней он улетает в Америку. Теперь я был окончательно убежден в том, что со дня на день разыграется драма. Шэнь Пин ведь уверена, что до его отъезда еще целый месяц.
Выйдя на улицу, я вдруг заметил Шэнь Пин об руку с парнем. Я успел отскочить в сторону. На ней было модное платье из серебристо-серого шелка, подчеркивавшее ее стройную фигуру. Свободные концы пояса развевались в такт шагам. Шла она легко, непринужденно, в ней уже не было ничего от провинциалки. Она верила в свое счастье и в свое будущее, не догадываясь о том, что ее ждет. Я смотрел ей вслед, пока она вместе с молодым человеком не скрылась за дверьми дома.
Стемнело. Одно за другим вспыхнули светом окна. На меня упало несколько капель дождя. Но я не уходил, прохаживаясь по дорожке.
В окне третьего этажа, на молочно-белых занавесках движутся тени. Это — они. Возможно, сейчас он ей расскажет всю правду. И через мгновение она, вся в слезах, выскочит прямо под дождь. Уже поздно. Может, я и не зря здесь остался. На худой конец, буду идти за ней в отдалении, сяду в тот же троллейбус, а потом снова буду идти за ней, пока она не зайдет в общежитие… Я боялся ее увидеть, а про себя думал: «Нет, ты все-таки выбеги…»
Пробило десять часов. Тени на занавесках все еще двигались. Шэнь Пин расчесывала волосы. Я видел это однажды и сейчас старался не пропустить ни одного ее движения. Тогда, три года назад, мы шли на «Красной звезде» мимо пика Святой девы. Едва занялась заря, Шэнь Пин стояла на палубе и смотрела на горы. Ее прекрасные волосы развевались на ветру. И она проводила по ним гребнем. Я не мог оторвать взгляда от ее изящной, стройной фигурки. А сейчас… сердце замерло, потом бешено заколотилось. Свет в окне погас. Шлеп-шлеп — я бежал прямо по сверкающим лужам, в несколько шагов достиг двери и помчался наверх…
Но я еще не окончательно потерял рассудок. Добежав до второго этажа, я замедлил шаги. «Зачем я это делаю?» Я спустился вниз, вышел на улицу, закрыл глаза и, подставив лицо дождю, медленно побрел по дороге, сверкавшей после дождя в тусклом свете фонарей всеми цветами радуги. Но, пройдя немного, снова вернулся к темному окну. Мне было больно. За Шэнь Пин. За ее мать. За себя. Я желал лишь одного: чтобы услышанное мною в театре «Шоуду» оказалось ложью, вздором! Только этого я хотел. Но разве была бы тогда Шэнь Пин счастлива? Через год, через два… А может, забыть ее? Ведь теперь ничем не поможешь. Она стала жертвой собственного легкомыслия. Возможно, это и к лучшему. Она задумается над жизнью… И тогда я навечно похороню в своем сердце то, что увидел. И скажу ей, что люблю ее по-прежнему…
Цинь Цзян умолк, откинулся на спинку дивана, прикрыл глаза, дожидаясь, пока схлынет волна обуревавших его чувств. Он с жадностью затянулся, выпустил струйку дыма, мы буквально утонули в его серой пелене.
— А что потом было с Шэнь Пин?
— Не знаю. Это случилось только позавчера.
Я вздохнул.
Он взглянул на меня, руками разогнал дым.
— Не надо вздыхать. Разве я не говорил, что это трагедия человека, который идет по жизненному пути. Она должна придать нам силы, укрепить наши разум и волю.
— Да, ты прав. — Я кивнул. — …А какое это имеет отношение к твоему отцу? Почему тебе не хочется его видеть?
— Да, — улыбнулся он, — чуть не забыл. — И, помолчав минуту, сказал: — Пожалуй, прежде всего потому, что у меня не было настроения. Со своим университетским значком и наградным свидетельством в руках я мог показаться отцу преуспевающим. Преуспевающим… Что за чушь! Вспоминаю «Красную звезду — 215» и платок с фениксами. Долог человеческий путь, и мне совестно, что всю жизнь я собирался посвятить карьере. Кроме того, не знаю, есть ли у тебя такое предчувствие, что в один прекрасный день люди поймут, кто такой Цинь Цзян, возможно, даже будут ко мне благосклонны, а старые друзья опять захотят сделать меня завсегдатаем «Матушки-Москвы» и «Радости». Не уверен, что у меня хватило бы сил устоять перед этим. И тут я благодарен Шэнь Пин. Она заставила меня о многом задуматься — о борьбе, о жизни.
— Ты так никогда и не встретишься с отцом? — У меня сработала профессиональная привычка. Потерять этот почти театральный эпизод было бы жаль.
Цинь Цзян опять улыбнулся:
— К чему впадать в крайности? Успокоюсь немного, и мы с ним встретимся, я вернусь домой. Но это тебе уже не интересно. Сын возвращается к отцу. Старо как мир.
Когда мы дожидались лифта, я спросил:
— А почему бы тебе не написать об этом? Тема достаточно глубока.
— Написать? Они же еще учатся. Хлопот не оберешься! — Он покачал головой и вдруг улыбнулся. — Тебе интересно, ты и пиши.
— Правда? — спросил я.
— Каждый пишет свое! У меня нет «монополии» на этот сюжет. — И тут же добавил: — Но я должен предупредить об этом Шэнь Пин. И еще: будешь писать от первого лица.
Я понял его.
Все, что он рассказал, привожу полностью, изменив лишь имена действующих лиц и название местности.
ШЭНЬ ЖУН
МИНУС ДЕСЯТЬ ЛЕТ
Шэнь Жун родилась в 1936 году в Ханькоу. В 1951 году начала трудовую жизнь в Чунцине — сначала в книжном магазине для рабочих, затем в отделе писем газеты «Гунжэнь жибао». В 1954 году поступила в университет и по окончании его работала переводчицей с русского языка, музыкальным редактором, учителем средней школы. Затем жила и работала как крестьянка в провинции Шаньси и в пригороде Пекина. В настоящее время член Союза китайских писателей (пекинского отделения), занимается литературным творчеством.
В 1975 году вышел ее первый роман «Вечно молодые», в 1978 году — роман «Свет и тьма» (часть первая), в 1979 году вышли повесть «Вечная весна» и рассказы. Повести «Средний возраст» и «Деревенские тайны» удостоены соответственно первой премии на конкурсе повестей 1977–1980 годов и второй премии на конкурсе 1981–1982 годов.