Современная японская новелла 1945–1978
Шрифт:
Ясу неподвижно сидела, сердце сжималось от боли, будто его пронзили иглой. Что делать? Убитая горем, она медленно поднялась наверх и упала ничком перед ширмой, с которой было связано столько воспоминаний.
«Как же так? Неужели он не хотел умереть здесь? Неужели я чужая ему? Неужели не могу открыто прийти к нему, уже мертвому? Значит, глупо было забыть о себе ради него, ради того, чтобы ему было хорошо?.. Умер… Теперь придется жить с мыслью: „Увы, все кончено“». Лежа ничком, Ясу переживала разом
Никто ее к этому не вынуждал. Семь лет назад она сошлась с Тобой по велению сердца, не задумываясь о будущем. В то время у них, пожалуй, были отношения хозяина и служанки. Вначале она испытывала чувство, близкое к гневу, что вообще не было свойственно ей. Разве справедливо был Тоба изгнан из дома и всеми покинут?
Но не одно это сблизило ее с Тобой. Ей нравились его пылкость и доброта, его искренность — качества, по мнению Ясу, определяющие мужчину. Ей хотелось помочь Тобе еще и потому, что он ей симпатизировал, она это знала.
У Тобы была слабость, которую он не скрывал. Он искал в других то, чего не было в нем самом, чем приводил Ясу в замешательство.
— Мне порой страшно, — говорила Ясу. — Разве можно так поступать?
— Отчего же нельзя? Не будь тебя рядом, я не обрел бы покоя. Мне повезло. На закате жизни…
— На закате? Твои слова напоминают о смерти. Не хочется слушать.
— Тебе сколько лет, Ясу?
Не отвечая, она протянула ему руки.
— Ты намного моложе меня. Даже завидно.
Тоба взял руку Ясу, стал сжимать один за другим ее пухлые пальцы. Ясу же старалась не смотреть на старческие, покрытые пятнами, но еще сильные руки Тоба.
И вот сейчас они отчетливо всплыли в ее памяти. Эти семь лет он провел в бедности, презираемый родственниками и обществом, так неужели эти годы были самыми счастливыми в его жизни, прежде исполненной блеска и роскоши?
Никогда больше не вернется Тоба сюда. Ясу не вынесет этого. Может быть, он не умер, она просто ослышалась? Может быть, он придет, неуклюже ступая, в своих старых парусиновых туфлях и белом потрепанном кимоно? Это чувство ее не покидало.
Ясу спустилась вниз, умылась, попудрилась. Она непременно купит пионы, которые хотела отнести Тобе, и поставит их в этой комнате, в память о нем.
Ясу выскользнула через черный ход. Звякнул дверной колокольчик. Неверной походкой она подошла к автобусу и поехала в цветочный магазин на соседней улице. Тоба иногда приносил из этого магазина нарциссы, хризантемы, ветки с молодыми листочками.
Раза два Ясу ездила туда с ним…
Ясу кладет цветы на промасленную бумагу, ставит вазу в тазик с водой. Тоба, радостный, возбужденный, подбирает цветы и ставит их в вазу.
— Ну, как? Хорошо?
— Грешно вот так обрезать цветы…
— Слишком много… Эти листики тоже не
Тоба с веселым видом расставляет цветы и без всякого сожаления выбрасывает лишние ветки.
— Это стиль какой школы?
— О, этот стиль мне передал ее основатель. — Тоба смеется. Он имеет в виду себя самого.
Ясу вспоминает смеющееся лицо Тобы, как давно минувшие, ушедшие в прошлое дни…
В цветочном магазине был пышно представлен весенний сезон, ясный и светлый. Ясу молча разглядывала цветы.
— Дайте вот эти пионы.
— Слушаюсь. Сколько?
— Два, больше не надо. Впрочем, три, один возьму нераспустившийся.
— Может, еще что-нибудь?
Ясу покачала головой. На обратном пути она увидела из автобуса вывеску ресторанчика, где подают жареного угря, вспомнила, что не обедала, а сейчас уже близился вечер.
Как долго находилась она в состоянии растерянности и оцепенения!
Она поставила пионы в вазу в комнате Тобы и молитвенно сложила над ними руки. Что еще ей оставалось?
Как головную боль, Ясу чувствовала, что ей не к кому взывать о помощи. Ее охватила апатия, и она долго сидела перед пионами в полутемной комнате…
Как-то раз Тоба сказал:
— Поедем куда-нибудь?
— Не знаю…
— Не хочется? Или собак жалко оставить?
— И это тоже, но…
— Что еще? Боишься, что не так на тебя посмотрят? Пустяки все это.
— Пожалуй, но как выглядит это со стороны?
— А нас примут за хозяина и служанку, — беспечно ответил Тоба. — Разные ведь бывают служанки.
— Нет, так я не хочу.
— Или же примут тебя за вторую жену, а меня за страстного мужчину, взявшего с собой любимую вторую жену. Все равно. Я человек честный и не назову черное белым.
Ясу промолчала. Да, конечно, он прав.
— О собаках не беспокойся. Их покормит жена садовника. Я хорошо заплачу ей.
— А разве можно так сразу купить железнодорожный билет?
— Не знаю. Ведь если даже решить за неделю вперед, все равно неизвестно, как получится… Потому-то я и хочу осуществить свое желание сразу…
— Совершенно верно. Решать все заранее чересчур хлопотно.
— Давай поедем на машине. Я думаю, что ее можно взять хоть сегодня, а завтра поехать. Закажи на два дня комфортабельную машину.
— Если на машине, то можно вернуться в тот же день.
— Утомительно… Впрочем, иногда хочется позволить себе и такое… Ведь я ни разу не сводил тебя в театр. Ты никогда меня ни о чем не просила. Даже неинтересно как-то.
Ясу вспомнила, в какой роскоши жила его прежняя жена, ее хозяйка, и с какой готовностью Тоба выполнял любое ее желание. Это было для него удовольствием. Когда же это перестало быть удовольствием, исчезло и то, что их сближало.