Современная японская новелла 1945–1978
Шрифт:
— Это что за трава?
— Трава забвения.
— Трава забвения?
— Коли пришел сюда, должен забыть все на свете.
— Что ж, похоже, я забыл сегодняшний день, — сказал Мунэёри, развалясь у огня. С этими словами он закрыл глаза и погрузился в сон.
Спустя некоторое время Хэйта растолкал Мунэёри.
— Когда рассветет, из деревни мне принесут еду. Я не хочу, чтобы видели случайного человека в моей хижине. Вставай. Луна ясная.
— Днем и то дорога еле видна. Как же я спущусь ночью?
— Не беспокойся. Я провожу тебя.
Хэйта поднялся первым. Он шел коротким путем. Они
— Второй раз на гору не приходи, — коротко бросил на ходу Хэйта.
— Нет, я хочу еще раз побывать там. Хотя бы для того, чтобы поклониться божеству. Будешь внизу — заходи во дворец. Доложишь о своем приходе управляющему по имени Фудзиути.
Как только Мунэёри произнес это имя, Хэйта, дрожа, втянул голову в плечи и издал ужасный вопль. Жажда убийства охватила Мунэёри, у него даже колени задрожали. Куромару испуганно залаял.
— У, злобный пес! — Хэйта мигом повернулся и побежал прочь.
Хотя Хэйта, похоже, обругал Куромару, прозвучало это так, словно он бранил и Мунэёри. Эти слова Хэйта бросил Мунэёри в лицо так, что даже брызнул слюной. Мунэёри получил прямое оскорбление в лицо, — нет, это было проклятие. Он был вне себя. Человек с другой кровью! Мунэёри впервые почувствовал в Хэйте врага с другой кровью. Местность у скалистой горы входила в его владения, но, вероятно, людей по эту сторону горы там считали чуть не за собак. Хэйта ясно сказал об этом. Да, Мунэёри услышал слово правды. Здесь, у подножия, тепло огня, согревшего его на вершине, разом остыло. Злобно глядя вслед исчезнувшему врагу, Мунэёри стиснул в руке лук.
— Пусть не забываются — я наместник! Тоже мне, не любят убивать людей. Зато я люблю. И с удовольствием покажу им, как я это делаю. Тот, из деревни, научил меня, как убивать. Когда-нибудь спущу с Хэйты кожу, а божество его обдеру.
Мунэёри вскочил на коня и направился в замок. Когда он добрался до горной реки, небо уже побелело. В придорожной траве мелькнула белая тень. Подъехав ближе, он разглядел человека, кажется, молодую женщину. Куромару вдруг залился лаем. Бросившись вперед, собака накинулась на эту тень. Тень метнулась. Собака за ней. Женщина бежит сломя голову, собачьи клыки уже хватают ее.
— Куромару!
Мунэёри, подъехав, едва сдерживал собаку. Перед ним, дрожа от утреннего холода, стояла прелестная женщина, которой, похоже, не минуло и семнадцати. От удивления Мунэёри широко раскрыл глаза. Разве мог он предполагать, что увидит здесь такую красоту!
— Ты кто?
— Я из деревни у подножия горы, на краю поля.
— Как же ты здесь оказалась?
— Я заблудилась, целый день вчера искала дорогу и теперь совсем не знаю, куда идти. Заблудилась — вот и оказалась здесь.
— А где твоя деревня? Давай я провожу тебя до дому.
— У меня все равно что нет дома.
— А родители?
— Оба умерли. Нет ни одной родной души, ни братьев, ни сестер.
— Как же ты живешь?
— Продавала то, что осталось от родителей, этого едва-едва хватало. А потом меня взял на службу один человек — но вчера отпустил.
Ее манера говорить отличалась благородной простотой.
— Я — наместник. Пойдем, проводишь меня до моей усадьбы.
Мунэёри тронул коня, женщина послушно поплелась следом, но, видимо, от усталости ноги не слушались ее, и она быстро отстала.
— Садись сюда!
Мунэёри взял женщину за руки, обнял и посадил в седло.
— Как тебя зовут?
— Тикуса.
Тяжесть ее влажного от росы тела спокойно доверилась рукам Мунэёри.
Вдали из речного тумана показались всадники.
— Господин наместник, наконец-то!
Мунэёри узнал дворцовых слуг, которых отрядили на его поиски.
VI
Тикуса как была в объятиях Мунэёри — так и проследовала в усадьбу, в покои и в тот же вечер — в опочивальню. Следующий день выдался ясный и безветренный, но Мунэёри даже словом не обмолвился об охоте. Он никому не сказал о том, что произошло с ним в тот день и в ту ночь. К счастью, никто и не смел допытываться.
Прошло два дня, наступил третий, а Мунэёри все не выезжал на охоту. Прошло семь дней, минуло десять: казалось, что Мунэёри совсем забыл об охоте. Вопреки былой привычке он с вечера затворялся в опочивальне, вставал поздно и даже днем редко выходил из покоев. Если кто-то самовольно, даже по делам службы, приближался к нему, Мунэёри впадал в ярость и нещадно бранился. Но что удивительно — наместник знал обо всем, что происходило в провинции и в замке. Он знал обо всех тайнах, мошенничествах, промахах, и чиновники частенько попадали впросак и растерянно что-то лепетали. Придирчивый наместник. Неусыпное око. Тикуса жила замкнуто, прячась за спиной наместника, она избегала сторонних взоров и, похоже, старалась не показываться на людях лишний раз. Конечно же, за ней следили, — по крайней мере, во дворце, — однако, несмотря на тайные поиски, никому не удалось дознаться о ее прошлом, просто ухватиться было не за что. Но ее нежный лик, скромное изящество понравились обитателям замка, и все, хоть и с некоторой подозрительностью, смирились с присутствием этой молодой женщины.
За исключением Юмимаро, мнение которого было не в счет, Фудзиути, пожалуй, был единственным, кто не примирился с появлением Тикусы. Не потому ли, что ее прошлое было никому не известно? Фудзиути упорствовал в своих подозрениях, тщетно разнюхивал и в конце концов решил разложить гадательные палочки. Однако палочки будто кто-то перемешал. Густой туман застлал глаза. Фудзиути истолковал это как дурное предзнаменование. Словно одержимый, он еще упорнее выслеживал Тикусу, даже пытался читать по очертаниям полога. Но недоброе таилось скорее в глазах самого Фудзиути.
Во дворце любители охоты сокрушались о том, что благодатные дни осени проходят без толку.
Как-то утром два молодых человека, разговаривая, смотрели в прозрачное высокое небо.
— Неужели в такой прекрасный день птицы и звери так и будут разгуливать на воле?
Похоже, наместнику нет дела до этого.
— Что ж, так и должно быть. Ведь с той ночной охоты наместник вернулся с красивой добычей. Кажется, Она пришлась ему по вкусу.
— А таким, как мы, со своими скучающими стрелами и деться некуда.