Современный английский детектив
Шрифт:
И нападение на Билла и предупреждение, полученное мной, решил я, были выполнены более жестоко, чем они били задуманы. Билл погиб в какой-то мере от случайности, а со мной обошлись бы менее жестоко, не пытайся я бежать. Я пришел к выводу, что мне надо искать человека с богатой фантазией, человека, который собирался быть жестоким только до известных пределов и у которого маленькие петарды благодаря своей сложности взрывались с большей силой, чем это было задумано.
И меня утешала мысль, что мой противник не обладает сверхчеловеческим умом. Он мог делать ошибки. И пока самой большой его ошибкой, подумал я, было то, что оно такими трудами передал мне предупреждение, единственным результатом которого было мое решение действовать еще энергичнее.
Два дня я ничего не предпринимал. Невредно было сделать вид, что предупреждение подействовало.
Я играл с детьми в покер и проигрывал Генри, потому что был занят мыслями о делах его отца.
— Ты совсем не думаешь, как ходишь, Аллан, — сказал Генри с насмешливым сочувствием, Отняв у меня десять фишек, когда у него на руках были только две пары.
— По-моему, он влюбился, — сказала Полли, глядя на меня оценивающим взглядом. — Этого еще не хватало!
— Тьфу! — сказал Генри, тасуя карты.
— Что такое «влюбиться»? — спросил Уильям, который, к большому неудовольствию Генри, играл «в блошки» своими фишками.
— Всякие охи-вздохи, — сказал Генри. — Поцелуи и прочая ерунда.
— Значит, мама в меня влюбилась, — сказал Уильям.
— Не будь дураком, — сказала Полли с высоты своих одиннадцати лет. — Любовь — это когда свадьба, невеста, конфетти и все такое.
— Ну, Аллан, — сказал Генри оскорбительным тоном, — живо кончай со своей любовью, а то у тебя не останется ни одной фишки.
Уильям взял свои карты. У него широко раскрылись глаза и рот. Это означало, что у него по меньшей мере два туза. Тузы были единственными картами, с которыми он начинал торговаться. Я видел, как Генри искоса взглянул на него и снова стал смотреть в свои карты. Он сбросил и прикупил, три карты и, когда до него дошла очередь, сделал пас. Я перевернул его карты лицом — у него были две дамы и две десятки. Генри был реалистом. Он знал, когда надо сдаваться. И Уильям, прыгавший от восторга, выиграл всего лишь четыре фишки, когда на руках у него было три туза и пара пятерок.
Не в первый раз я подумал о причудах наследственности. Билл был дружелюбный человек, настоящий мужчина со множеством достоинств. Сцилла очень подходила к нему, она была любящая, добрая женщина. Но ни один из них не был одарен чрезмерным интеллектом, и тем не менее наградили своего старшего сына исключительным, острым умом.
И мог ли я предположить, снимая карты для Полли и выравнивая стопку фишек для Уильяма, что Генри уже хранил в своем проницательном Девятилетнем мозгу ключ к разгадке гибели его отца?
Он сам этого не знал.
Глава 7
Челтенхэмский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник второго марта.
Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали воедино лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и на самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря.
В Достершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого Национального приза, чемпионов по взятию препятствий, мастеров гандикапа, блистательных скакунов: это была элита скаковых лошадей.
Рассчитывая на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней, сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхэме было великой честью, а выиграть — незабываемым в жизни событием. Жокеи-любители ждали этого фестиваля со страстным нетерпением.
И только Аллан Йорк не испытывал этого страстного нетерпения, когда ставил свой «лотос» на стоянку. Я не мог бы этого объяснить, и сам, но почему-то, вдруг ни шум собирающейся толпы, ни полные ожидания лица, ни бодрящий холодок солнечного мартовского утра, ни перспектива скакать на трех хороших лошадях — абсолютно ничто меня не трогало.
У главных ворот я нашел продавца газет, с которым разговаривал тогда в Пламптоне. Это был коротенький, плотный кокни с большими усами и веселым нравом. Он увидел, как я вхожу, и протянул мне газету.
— Привет, мистер Йорк, — сказал он. — Нравится вам ваша сегодняшняя лошадка?
— Можете поставить на нее какую-нибудь мелочь, но не последнюю рубашку. Надо принять в расчет ирландца, — Ну, вы его сделаете, будьте спокойны! Я подождал, пока он продаст газету пожилому человеку с огромным полевым биноклем. Потом я спросил:
— Вы помните драку таксистов в Пламптоне?
— Разве такое забудешь? — Он просиял.
— Вы мне сказали, что одна группа была из Лондона, другая из Брайтона.
— Правильно.
— А которая откуда? — спросил я. Он удивленно посмотрел на меня. Я повторил:
— Какая Именно группа была из Лондона, а какая из Брайтона?
— А, понимаю! — Он продал газету двум пожилым дамам в толстых твидовых костюмах и гольфах из грубой шерсти и дал им сдачу. Затем он повернулся ко мне.
— Значит, откуда была какая группа? Гм… Понимаете, я часто, вижу их, но они необщительный народ. Она с вами не разговаривают. Это вам не то что шоферы-частники. Брайтонских я бы сразу узнал по виду, понимаете? — Он остановился, чтобы закричать во всю силу легких:
— Экстренный дневной выпуск! — в результате чего продал еще три газеты. Я терпеливо ждал.
— Как вы их узнаете? — спросил я.
— По лицам, конечно. — Он явно счел мой вопрос бессмысленным.
— А какие у кого лица? Вы можете описать?