Современный болгарский детектив. Выпуск 3
Шрифт:
Нет, не стреляю. Сострадание к щенкам побеждает гнев против людей. Я выпровожу собак отсюда, пусть бегут куда хотят… Знаю, что они обречены, поскитаются еще день-другой, самое большее неделю и в конце концов обретут вечный покой в своей собачьей жизни. Но убить их я не могу.
— Вы говорите — не здесь?! — громко кричу я тем, кто на террасе.
— Да, да, уведи их куда-нибудь подальше!
— Я уведу их, но для этого надо принести какую-нибудь еду, и побольше! И обязательно мясо, иначе они не пойдут за мной…
Я подхожу к щенкам, сажусь на корточки и осторожно глажу их мокрые головы. Чувствую, как дрожит под моей рукой каждая клетка собачьего существа, но постепенно из глаз уходит ужас, и оба они уже скулят от удовольствия. Кто-то выходит из дверей дачи и останавливается недалеко от меня.
— Я принесла еду…
Этот знакомый, родной, единственный голос… От неожиданности я едва не падаю навзничь. Передо мной — Надя. Долго не могу поверить в это, но она все стоит и не исчезает. Все такая же, какой я вижу
— Ты простудишься так…
Она слегка закутывается в дубленку с большим мохнатым воротником. Новая, наверно купила недавно.
— Я не знал, что ты здесь…
— А если бы знал — не пришел?
— Наверно, нет.
— Возьми, — и она протягивает мне пакет с едой.
Я раскрываю пакет, показываю содержимое щенкам, и они с голодным скулежом медленно идут следом за мной. А сзади идет Надя, и снег под ногами уже кажется мне горячим, как угли. С террасы кто-то кричит, зовет ее обратно, но она не останавливается и идет дальше со мной. Мы выходим из ворот на плохо освещенную улицу. Тут еще не успели ничего настроить, но это только до весны. Весь берег водохранилища займут дачи, в воду потекут грязные отходы, плодовые сады и огороды будут опрыскивать всякой отравляющей гадостью, станут мыть на берегу свои поганые автомобили и оглушать пространство магнитофонным ревом.
Кладу под куст еду и отхожу прочь. Обезумевшие от голода щенки накидываются на нее.
— Ты убьешь их?
Я вздрагиваю. Надя стоит совсем рядом, с непокрытой головой, на ее волосы падает светлый снег.
— Нет.
Снимаю свою меховую шапку и напяливаю на ее маленькую головку. Такой она кажется беззащитной — особенно под моим огромным колпаком — и так хочется схватить ее, прижать… Конечно же, я не делаю этого.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем. Может, о них, — и я киваю в сторону жующих щенков. Я не вру, у меня в голове ни одной четкой мысли, зато потоком проносятся воспоминания о тех временах, когда мы были вместе…
В первый раз мы по-настоящему поссорились год назад после какого-то спектакля, в котором она играла главную роль. От сюжета пьесы можно было запросто получить расстройство желудка. Молодой, самоуверенный инженер изо всех сил ратует за технический прогресс и современную организацию труда. Против него все время выступает пожилой директор-бюрократ, у которого, однако же, есть заслуги в прошлом. Вокруг молодого амбициозного передовика вертится моя Надя — конечно же, инженерша и, конечно же, с неудачной семейной жизнью. Автор и актеры всячески старались доказать, что Надина героиня — женщина со сложной психологией, что ей все хочется, чтобы жизнь, отношения между людьми и, главное, характер ее супруга были другими, но какими — никому не понятно. Через десять минут после начала уже делается намек на духовную и физическую близость между Надей и амбициозным инженером. Для колорита в сюжет втискивается осточертевший после массы фильмов эпизод, в котором любовник Нади в корчме дерется с обнаглевшими городскими бездельниками. Побеждает, разумеется, наш положительный герой. Наконец, ближе к завершению, внезапно появляется какой-то весьма авторитетный товарищ «сверху». Несмотря на старую дружбу с директором, он делает ему выволочку и назначает на его место молодого «носителя нового». Так заканчивается этот шедевр театрального искусства…
После премьеры были жидкие аплодисменты и подозрительно много цветов, объятий, поцелуев, рукопожатий. Какая-то возбужденная деятельница на ниве культуры с пионерским пафосом поздравила творческий коллектив с исключительным успехом. А известный столичный режиссер с хорошо сделанной улыбкой умело и осторожно кланялся раздосадованной публике и то и дело поднимал вверх руку Нади, потом исполнителя роли «положительного героя», потом их руки вместе. Я не выдержал этого цирка и покинул зал. Перед тем как отправиться со своим коллективом на банкет в честь творческой победы, Надя нашла меня в фойе и с блестящими от восторга глазами спросила, что я думаю о спектакле. Сзади нее столичная знаменитость продолжал принимать поздравления местных любителей театра. У него был ужасно рассеянный вид, и он ждал, когда Надя закончит разговор со мной. А мне вдруг вожжа под хвост попала, и я достаточно громко — так, чтобы слышал этот индюк, — изрек, что подобные банальные истории я видел по меньшей мере в десяти пьесах и в пятидесяти наших фильмах, так что меня от них просто воротит. Ну а потом я, конечно, понял, что совершил огромную, непростительную ошибку… Надя пришла домой на рассвете. Я не спросил ее, где она была, — не было ни смысла, ни времени: я уже завязал рюкзак и меня ждал джип, чтобы отвезти на базу под Предел. Она не звонила мне целый месяц, и у меня было довольно много времени подумать об истории развития наших отношений… Мы познакомились с ней в одной студенческой компании, и я долго не мог понять, что ее привлекло во мне. К тому времени я уже перешел в лесотехнический, в молодежной печати вышло несколько моих хилых стихотворений. Но вряд ли моя поэзия произвела на нее впечатление, особенно если иметь в виду к тому же мою вытянутую рожу и врожденную нехватку остроумия… Ну, в общем, из чистого
Родители Нади пришли на нашу студенческую свадьбу и с ужасом убедились в том, что их дочь, вместо того чтобы выйти замуж за народного артиста, знаменитого поэта или режиссера, соединила свою жизнь с каким-то студентом-лесником, к тому же боксером и вообще голью перекатной без роду и племени. Мамочка как увидела меня, то так расстроилась, что даже заревела от обиды и руки мне не подала, а тут же сиганула в грязный ресторанный туалет и просидела там полвечера… После свадьбы, вместо того чтобы переехать в их квартиру с каким-то невероятным количеством комнат, мы остались у меня. Надя навещала родителей раз в неделю, возвращалась каждый раз грустная, испуганная. Но достаточно было мне подбросить ее несколько раз к наклонному потолку нашей комнатки, как настроение у нее немедленно улучшалось. Мы учились, сдавали экзамены, я тренировался, но все реже выступал на ринге, Надя репетировала и играла маленькие роли, а главное — мы жадно любили друг друга и радовались жизни. Пантера всегда была при нас, и все было как в сказке. За месяц до моего распределения папочка вдруг проявил невероятную заинтересованность в моей судьбе, и меня послали на работу в учреждение, надзирающее за столичными парками и садами. Более того, он торжественно сообщил мне, что со дня получения диплома я могу считать себя членом их семьи и переехать с Надей в их квартиру с невероятным количеством комнат. Перспектива сажать декоративные деревца, подрезать ветки и жить рядом с милой тещей была так страшна, что я тут же поблагодарил его и мгновенно двинулся прочь из Софии. Надя получила распределение в местный театр и поехала со мной. Мой внезапный отъезд вместе с Надей вызвал у ее родителей состояние шока. Ведь все это время мамочка внушала себе, мужу и миллиону близких и знакомых, что этот голодранец «из села» прилепился к ее дочери только для того, чтобы дорваться до софийской прописки, роскошной квартиры, дачи, машины. И на тебе — уехал, да еще дочь уволок!
— У тебя есть сигареты?
Как ни странно, однако я на какие-то мгновения забыл, что Надя стоит рядом, — воспоминания одолели меня. Роясь в карманах в поисках сигарет, я нащупал что-то круглое и холодное. Ну да, это браслет бабушки Элены… Надя вынула из предложенной пачки сигарету, я чиркнул зажигалкой и сунул ей в руку браслет.
— Возьми это. От бабушки Элены.
— Что это?
— На память. Она сегодня дала мне…
— Она все еще не знает, что мы…
— Не знает. Очень хочет видеть тебя.
— Как она?
— По дороге туда… — и я указал рукой на темное небо.
— Я тогда написала ей, ты ведь просил…
— Да, я знаю, спасибо…
Щенки уже все съели. Выдержат еще одну-две таких ночи. Но сейчас им надо бежать прочь. Я кричу на них, потом поднимаю ружье и дважды стреляю в воздух. Подпрыгнув от ужаса, они мгновенно исчезают в кустах. Во всяком случае, на дачу они больше не вернутся. И то хорошо. Медленно идем обратно и останавливаемся у ворот, ведущих во двор.
— Ну, Надя, я рад, что мы свиделись…
Подать ей руку? Смешно… Чтобы деть куда-то руки, я поправляю ремень ружья.
— Если ты не очень спешишь, войди ненадолго… Согреешься…
В ее голосе нет ни просьбы, ни приглашения. Ничего нет — одно лишь тусклое безразличие. Может быть, именно из-за этого меня охватывает злобное мстительное желание съездить кому-нибудь по физиономии или хотя бы разыграть какую-нибудь гнусную сценку, и непременно на глазах у Нади. А она продолжает:
— Ты, наверно, спешишь на эту твою… базу?