Современный болгарский детектив
Шрифт:
Неохотно принялся за работу. К нему пришел Страхилко, живой, веселый парень — ученик, покрутился некоторое время рядом, глядя в сторону, а потом сказал:
— Мастер, ухожу я от тебя. — И скрестил руки на груди с видом человека, который намерен отстаивать себя до конца.
— Больших тебе успехов, — ответил Юруков, оскорбленный до глубины души.
Мальчик удивленно замолчал — готовился, видно, к оскорблениям, угрозам, не ждал такого пренебрежения. Юруков медленно обернулся к нему. Глаза его светились обидой и раненой старческой
— Не припомнишь ли, уважаемый, что было два года тому назад? Твой отец лично передал тебя в мои руки! Просил сделать тебя мастером, чтобы честно зарабатывал ты свой хлеб!
Юноша переступил с ноги на ногу, кивнул.
— Ну и что?
— И сейчас ты плюешь на его наказы, а он, прости его бог, не может открыть рот, чтобы пожурить тебя и посоветовать...
— Оставь отца в покое, бай Стамен, — тихо сказал Страхилко. — У него ничего общего со всем этим... Я иду учиться — инженер Христов предложил.
— Ты что, девка, чтобы тебе предлагать?
Страхилко пропустил иронию мимо ушей.
— Буду работать на новых машинах, а не на этом барахле. Здоровье только отнимает...
Стамен Юруков искоса взглянул на парня — крупного, сильного.
— Не заметил, что ты слабачок.
Он отвернулся и больше ничего не говорил, несмотря на то что Страхилко трудился до конца смены, надеясь оставить светлые воспоминания в памяти этого человека. (Все же приятель отца, все же недосягаемое было мастерство у него в руках...)
— Папа, — сказала Зефира, закрывая дверь и прислонившись к ней спиной. — Тот человек пришел.
Юруков приподнялся на локте.
— Какой человек?
— Следователь.
Встав, он набросил на плечи пиджак. («Этот человек» завтра к ним через окно полезет, как к себе домой!) Следователь стоял в прихожей — в черном пальто, но в носках, потому что снял грязные ботинки.
— Почему? — обернулся Юруков. — Я вам сейчас дам тапочки.
Тапочки были старые, но теплые. Следователь поблагодарил. Он был похож на человека, который не сидит на месте — разъезжает, как коммивояжер какой-нибудь.
Зефира хотела выйти из комнаты, но гость ее остановил.
— Постой, девочка, я хочу спросить тебя кое о чем...
— Она еще несовершеннолетняя, — быстро возразил Юруков. — И не отвечает перед законом!
— Знаю. Но в данном случае поможет правосудию. Ты сказала своей подруге Меглене, что в тот самый вечер видела своего отца.
— Она мне не подруга!
— Это неважно. Важно другое: говорила ты Меглене, что видела инженера Христова, беседующего с твоим отцом на повышенных тонах, будто они поругались?
— Они не ругались, — задумчиво проговорила Зефира и прислонилась спиной к двери. — А я буду выступать перед судом?
— Нет, достаточно мне сказать.
— А-а-а... — протянула Зефира разочарованно.
— Это нечестно! — воскликнул Юруков. — Вы используете невинного ребенка!
Следователь что-то пробормотал
— Устами младенца глаголет истина. Я ничем не обижаю вашу дочь.
— Но обижаете меня! Мой авторитет...
— Вы неглупый человек, Юруков, — сказал Климент, — и знаете, что эта последняя ночь чрезвычайно важна в деле Христова. Мы блуждаем в догадках и предположениях, а результатов все нет. Скажите, вы не очень-то любили друг друга?
— Почему мы должны любить друг друга? — взвился Стамен. — Мы не сваты, не браты.
— Вы виделись в ту — последнюю его — ночь? Или нет?
Юруков взглянул на свою дочку: какие-то пустые глаза, плотно сжатые губы. Она играла дверью, качая ее туда-сюда. И вдруг (тихое, тайное прозрение сердца!) отец понял, что там, на ярмарке, Зефира была не ребенком, а взрослым человеком, женщиной — интересной, привлекательной и сознающей свою привлекательность...
— Виделся, — тихо сказал он. — И мы здорово схватились.
— Как это произошло?
— Как? Да очень просто...
Он вышел купить что-нибудь к ужину и увидел на противоположном тротуаре Христова. Перейдя к нему, Стамен злобно прошептал:
— Хорошая встреча, шеф...
Тот рассеянно на него смотрел. Город все еще был маленьким, и люди то и дело встречались на улицах, в ресторанах, у фонтана в парке.
До инженера только теперь дошло, что произнесенное сквозь зубы приветствие повлечет за собой неприятности.
— Я скажу! — перебил Стамен. — Честно ли это — переманивать моих людей? Самых верных моих учеников...
— Это ведь люди, а не зайцы, вскормленные в питомнике, бай Стамен. Их переманиваю не я, а наука, прогресс.
Стамен усмехнулся.
— Тогда почему две аппаратчицы — дю-у-у-же ученые девицы — собираются смыться в Софию? Вместе со своими знаниями. С наукой, на которую ты молишься.
И в темноте было видно, что инженер побледнел.
— Кто тебе сказал, что они уходят? — всполошился он, но, помолчав, спросил неожиданно мягко: — А ты почему не воспользовался своим влиянием старого работника, уважаемого человека?
— Никто меня не уважает! — запальчиво выкрикнул Юруков. — И для тебя я никто, раз забираешь у меня самого талантливого — по-разбойничьи, втихомолку!
— Я тебя уважаю и ценю, но не имею права запретить людям идти к знаниям. И Цанка вот хочет учиться.
— Цанка? Да она же старая!
— Может быть, для танцев и стара. Но для учебы — годится.
— Да-а-а... Миллионы разбазариваете, чтобы купить дорогую машину, а молодые бегут. Ну, мне до этого нет дела.
— И до тебя дело дойдет. Очень скоро. А миллионы вернем с прибылью. Поживем — увидим... — Он вдруг крикнул, вытаращив глаза: — А ты чего хочешь, бай Стамен? Чтобы мы валяли дурака на этих старых печах, пока они не выпьют наши силы, не сожрут самые дорогие годы? Чтобы мы работали как при царе Горохе?